Вдруг она услышала человеческий голос у себя над головой и вздрогнула от неожиданности.

Человек наверху замер. Потом робко позвал: «Эй! Кто здесь?»

Иванка закричала:

— Матвей, осторожно! Я провалилась под лёд, там дыра! Не ходи! Стой на месте!

— Это кто? Ты, Метлушка? — с сомнением спросил Матвей.

Им приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.

— Да! Да! Стой на месте, а то провалишься!

— А как ты там?! — спросил Матвей, и она поняла, что он плачет.

— Я хорошо! — закричала Иванка и подумала, что за чушь она несёт. Но, с другой стороны, не умирает же она, жива, и даже с богатым ужином…

— Здесь сухо, у меня есть рыба, только дров нет! И я не могу вылезти наружу! Но вылезу завтра! Соберу камней и по ним вылезу!

— А можно мне к тебе?! — заголосил Матвей. — Я боюсь! Тут звери!

— Подожди, Матюша, не паникуй! Ты сюда дошёл, а назад в лагерь на лыжах не дойдёшь? Ты устал? Лыжи целые?

— Я… — он рыдал в голос. — Я боюсь! Я устал! Пусти меня к себе!

Иоанна подумала, что Матвею не дойти назад в одиночку — ветер будет дуть ему в лицо. Ещё она подумала: «Что его так напугало?» И предложила:

— Матюша, может, ты сначала хоть какие дрова соберёшь? Нам же с тобой тут ночевать придётся, а?

— Я… я… соберу… — прошептал Матвей, понимающий, что суровая жизнь диктует свои правила. И ушёл в лес, тихо плакать и собирать годное дерево. Но забыл сказать про своё намерение Иванке, и она сидела, переживая — что случилось, и куда делся мальчишка? Она вся изнервничалась и, навострив слух, пыталась понять, что происходит на льду. И только когда заскрипел снег и голос Матвея раздался возле дыры, вздохнула с облегчением.

Он спросил:

— Иванка! Куда бросать дрова? Под эту льдину?

— Да, да! Бросай!

Сучья полетели вниз, ей на голову.

Иванка вдруг закричала:

— Матвей, не лезь под лёд! Подожди пять секунд! Надо попробовать, может ты мне поможешь вылезти отсюда, и мы вдвоём вернёмся домой!

— Я, кажется, лыжу сломал… — неуверенно ответил Матвей. Ему очень хотелось спрятаться как можно скорее, ему казалось, что подо льдом очень неплохо, лучше, чем наверху, тепло и совсем не страшно. Он боялся, что Иванка попросит его ещё раз сходить за дровами.

Иванка тем временем приплясывала под дырой и соображала — как подать Матвею верёвку? Ну что же это такое, ведь было время подумать, пока Матвей собирал хворост, а она так бездарно его профукала на глупые страхи…

— Матвей! Отойди подальше, я брошу к тебе топорик!

Она швырнула вверх топорик с привязанной к нему тонкой, но прочной лавсановой верёвкой. Топор прилетел обратно и ударил Иванку по ступне, хорошо ещё, не рассёк ногу. И тут она почувствовала, что ступня, намокшая в воде, онемела и не чувствует боли. Она сделала ещё несколько попыток забросить топор, не видя толком, куда бросает. Матвей снаружи выл и торопил её. И она сдалась, и позволила мальчику спуститься вниз, но велела поставить лыжи у входа в их пещеру, прикопать в снегу, чтобы были заметны.

Матвей, молодец, съехал осторожно, ему удалось даже чуть задержаться на краю, свесить ноги и потом он свалился к Иванке, которая честно предупредила, что не словит его, такого тяжёлого.

Они обнялись и пропели друг другу нежное: «Ми-ми-ми!»

Потом развели костерок, вдвоём съели остывшую большую рыбину, положили на угли остальной улов, и собирали и складывали камни под входом в нору, пока не кончились подходящие камни на их участке берега. Получилась небольшая кучка. Иванка сказала, что положение уже не так безнадёжно, утром Матвей вылезет хоть даже по её плечам, вытянет верёвку, и они начнут выбираться.

Матвей тоже успел порыбачить: маленькой шпагой, оружием всех мужчин в племени, умудрился пронзить несколько рыбин. Теперь они были обеспечены не только ужином, но и завтраком.

Как только догорел костёр, у них над головой раздался голос Димы.

Дима Сивицкий мчался мимо составленных лыж, заметил знак, остановился и начал осматриваться и аукать в сторону леса. Но быстро заметил провал под льдиной, из которого тянуло дымом, и склонился над дырой:

— Кто жив?

Ему ответили в два голоса.

Дима с облегчением вздохнул. Он выяснил ситуацию, и стал вытягивать своих людей. Сначала ему подали ранец и наловленную рыбу, затем Дима спустил под лёд рыболовную сеть, лежавшую в его ранце тугим свёртком, и по сети выкарабкался наружу Матвей. Потом Иванка отказалась вылезать: она в темноте не могла нащупать топорик. Дима, которому тоже было жалко отличной секиры, зажёг и бросил Иванке горящую ветку. Топорик нашёлся, и Метлушко вскарабкалась по сетке наверх. Под ветром у неё моментально стала покрываться ледяной коркой правая нога и кончики рукавов.

— Да ты мокрая, Ванятка! — сказал обеспокоенный Димка. — Ты что же это не переобулась? У меня в ранце лежат сменные бурки!

— Представь, у меня реально не было времени!

— Ты сколько часов там просидела? И не нашла времени переобуться? — бурчал Димка, усадив Иванку и доставая из рюкзака сменную пару обуви. — Признайся, ты там хозяйство развела? Свой лагерь оборудовала да?

— Ага!

— А ещё к ней рыба приплывала! На свет! Можно было брать руками! Рыбы там — завались! — сказал Матвей.

— Вот куда вся рыба ушла!

Дима стянул с ног тёплые толстые носки: Наста Дашкевич связала. Заново перемотал портянки. Носки и запасные бурки протянул Иоанне. Иоанна влезла в его носки, но на бурки только взглянула:

— И как, по-твоему, я пошлёпаю в них? — кивнула мелкая Метлушко на большие бурки. У Сивицкого, пока худого и невысокого, были длинные ступни — верный знак того, что парень будет рослый.

Дима серьёзно посмотрел на неё.

— В мокрых ботинках потерпишь? Силы остались на лыжах двигать?

Они прошли метров двести, не больше. Иванке что-то мешало, она говорила: «Сейчас-сейчас, приспособлюсь…» А сама тормозила. Потом призналась, что не чувствует правую ногу и, кажется, ещё чуть-чуть, и нога омертвеет полностью, она уже и в колене сгибается с трудом, и боль поднимается выше и отзывается в бедро.

Дима посуровел. Так они проехали ещё метров двести. Они не успеют в лагерь, даже надеяться нечего. А лагере не осталось не только еды, но и лекарств. А у Иванки, похоже, что-то серьёзное с ногой, и она начинает гореть. Это жар. Надо возвращаться, нарубить хвороста, залезть под лёд и ночевать там. Но завтрашний день ничего не изменит — они втроём будут так же далеко от лагеря. Матвей напуган, он видел что-то огромное, ходившее за рекой, потому и повернул назад и на обратном пути заметил дымок Иванкиного костра, вытекавший из-подо льда. Теперь Матвея в лагерь одного не отправишь, даже днём при хорошей погоде. И в лагере парней не осталось, некому идти выручать их. Правильнее будет догонять охотников: там костры, лекарства кой-какие могут оказаться. Их стоянка, должно быть, недалеко, ближе, чем «Солнечный» раза в три, это точно.

Дима обдумал ещё одну мысль, и она не показалась ему лишней. «Охотники потом пойдут в школу. Над школой, как рассказывал Лёха, висит куб, который дед назвал ковчегом. И это их ковчег. Они не решились бросить лагерь и уйти в хронокапсулу, дед сказал, что там может быть опасно, их могут захватить. И разделиться на две группы парни не захотели: вдруг, попав в ковчег, обратно не вернутся? Они отложили эту проблему. Но теперь, если на крайняк, Дима поднимется в ковчег и поищет лекарства для Иванки, она уже раскашлялась и вид у неё никуда… совсем его матрёшка расклеилась».

Сивицкий решительно развернул своих спутников и повёл, не останавливаясь, вниз по течению реки. Он делал вид, что не замечает состояние Иванки. Он действительно не знал, что будет делать, если Иванка не сможет идти. Наверное, он под страхом смерти погонит Матвея одного к ребятам за помощью. Вот такая, как говорят старшие парни, ситуёвина…

***

Через три часа ходьбы на лыжах отряд Карнадута остановился. Стали разбивать стоянку.

Нужно было отдохнуть, и до ночи, заметно отодвинувшейся с приближением весны, успеть сделать ещё один марш-бросок.