Алина разыскала Елисея, от которого самым некрасивым образом, при всех, переметнулась Светка, лишь только Большой Вован показался на пороге. Света картинно ахнула, упала на грудь Вовану, расплакалась, блестя большущими всегда влажными глазами, жаловалась, что он её не любит, что он её забыл — в общем, это была бы трогательная романтическая сцена, если бы мы не знали Конторович. А она самым откровенным образом сползла Вовану в ноги, вцепилась в него, и Вован поднял Свету, и они исчезли до следующего утра, оставив злого и оскорблённого императора Елика с носом, без супруги и будущего наследника.
Алина говорила с Елисеем, называя его по имени-отчеству, что-то ему втолковывала, Елисей краснел и бледнел, картинно принимал разные позы и вскрикивал: «Я не откажусь!» и «Поймите!» Алина кивала. И так — полчаса, и всё — ровным утешающим тоном.
Потом пришла очередь Макса Греки и Толяна отвечать за беспредел. Вот кому попало! Анёлка жёстко, до крика, разругалась с Толяном, сказала, что никогда не простит, как он её вскинул на плечо и тащил, как мешок, по лестнице у всех на виду, и было больно лежать перекинутой через плечо, и унизительно, и страшно было видеть ступеньки, глядя на них из перевёрнутого положения, и вообще, она не вещь, и как он посмел?!
Таня Гонисевская, наоборот, сохраняла спокойствие, как и Лиля, от которой эмоций не добьёшься. Но в присутствии Алины Лиля подошла и ударила Макса Грека, подлого шакала Греку, по лицу. Сказала — за детей. Он не ожидал от тихони Лили такого, и вдруг сжался весь и вечная улыбка сползла с его рожи.
Алина настояла, чтобы Макс был осуждён и отсидел в карцере за испуг нашей Ксюши. Макс схватил проходившую мимо Ксюшу и заявил, что она — его будущая невеста. Ксюша кричала: «Не хочу-не буду жениться, дурак!» Матвей Мурашко, наш младшенький мужичок, стал колотить Греку. Макс его жестко оттолкнул. Матвей объявил Макса Греку своим личным врагом и чуть не разбил дверь в спальню десятка Краснокутского, саданув её об косяк. Разбираться пришли Таня, я, Иванка и Лиля. Мы расселись в спальне этих бандитов, сказали, что Елисей нам не указ и начали самосуд. Почему-то без Вована эти ребята были не страшны, как будто без Вована его банда — просто сборище нелепых. Один Толян устроен сложнее, но его занимала рассерженная Ангелина.
Макс стал юлить перед Таней, они сидели за столом друг напротив друга и вели дипломатические переговоры. Макс пытался понравиться и даже сыпал анекдотами, а Таня шептала ему почти нежно, что отравит в ближайшее время, вот только нацедит змеиного яду. Она, мол, займётся отловом змей в ближайшее время. А Грека, он же дурак, он решил, что Танюшке нравится, и даже разгорячился. Когда Тане надоело над ним издеваться, мы ушли.
На следующий день, когда Таня и Пашка Стопнога серьёзно занялись очередной медицинской проблемой, обсуждая анатомический атлас и справочник медицинской сестры, в кабинет биологии вошёл Лёша. Молча сел и, набычившись, смотрел в глаза Танюшке. Гонисевская разозлилась и накричала на Лёшку. Она не знала, что Лёша видел её переговоры с Грекой и взревновал — страшно, до умопомрачения. Лёха побежал на реку то ли топиться, то ли встречать десятников, возвращавшихся из лагеря. Теперь мы замиряем Лёху и Таню. Но странно, Таня как будто не заинтересована в продолжении отношений с влюблённым в неё Лёшкой. И она только вздыхает и молчит. А Лёха с ума сходит.
Алина уединилась с Таней, потом позвала Лёшку и говорила с ним с глазу на глаз. Потом Таня призналась мне, что Алина сказала ей ужасную вещь. Меня разбирало любопытство. Расстроенная Таня не сразу, но всё-таки открылась:
— Она сказала, мы с Лёшей идеально подходим друг другу, у нас даже носы одинаковой формы. И то, что Пашка умнее и интереснее Лёши, для семейного союза ничего не значит. Лёша тоже станет опытнее и мудрее, от него у меня будут здоровые дети, и Лёша сможет прокормить семью. А Паша… Паша переживёт, он справится. Я себя ненавижу! Я всё ненавижу! Жизнь такую!!!.. — воскликнула Таня и расплакалась.
Я ей посочувствовала. Она действительно крепко сдружилась с Пашкой Стопногой.
С Денисом мы встретились очень мило, он молодец, я им горжусь.
Он думал, у нас тут настоящий государственный переворот, бежал ко мне и торопился стать политическим заключённым. А оказалось, здесь игры в песочнице.
Дневник Алины. День гнева
Безмозглые эгоисты!
Из-за поворота коридора, как когда-то, в смутный первый час петли времени, вышел Краснокутский, и ярость, пережитая мною тогда, снова поднялась волной, потому что я чувствовала, что затевается.
Я читала будущее — по крайней мере, на ближайшие десять минут, — так ясно, как будто над головой Большого Вована горели светодиодной вывеской его намерения: хищные и, что самое нестерпимое, — низкие.
Краснокутский наступал с развёрнутыми плечами. Он шёл, вызывающе уставившись мне в лицо горящим взглядом, бросив затерявшуюся в конце коридора, растерянную и всю помятую Свету Конторович, злыми глазками впившуюся не в кого-нибудь — снова в меня. Её-то взор и прокричал всю правду. Краснокутский шёл подчинить авторитетную деревенскую ведьму Зборовскую, для этого надо завоевать её на глазах у всего племени, да только ведьма не уверена, что бой состоится — некому за неё воевать.
Некому. Одна. Одна. Одна…
Раненый рыцарь Владислав далеко за рекой, верный его оруженосец Жека куда-то пропал, я не видела его после возвращения из лагеря, впрочем, не до того было… Друг Адамчик — тебе лучше не знать, что сейчас происходит, всё равно не поможешь, это не твоя война.
Я надавила пальцами на виски, вздохнула и приготовилась:
— Как дела, Володя? Рада тебя видеть! Ваш десяток справляется, родник почистили?
— Отлично! — был его ответ.
Вовану понадобилась пауза. Деловой вопрос, как у десятника к десятнику, выбил его из колеи. В том, что требует гибкости, Краснокутский не силён, и потому сделает всё, чтобы не тянуть кота за хвост. Он ухмыльнулся, и сразу же ухмылка, мелькнувшая тенью, расцвела приятной, предназначенной для интересных ему женщин, улыбкой:
— Алина Анатольевна, Алиночка! Вот, присядь, милая, любимая ты наша, потолкуем.
Мы с Большим Вованом уселись, вопреки сложившемуся обычаю общих собраний, лицом друг к другу с одной стороны круглого очага под вытяжной трубой. Остальным пришлось подвинуться.
Я заметила, что ребята Вована, выставив кадыки, торжественно выстроились по правую руку от него, а не уселись за спиной своего десятника. А вот у левого плеча Краснокутского неожиданно оказался наш комендант, Денис Понятовский. И уже дальше — ребята его десятка.
Это насторожило.
Сивицкий и Карнадут остались в лагере. Нас, десятников, в наличии только трое, и поведение Дениса Понятовского наводит на подозрения, что сегодня мы — союз лебедя, рака и щуки.
Только расселись, Краснокутский встал, положил руку на плечо коменданта.
Понятовский поднялся, демонстрируя свой официальный статус на этом собрании. Но хранил молчание. Заговорил опять Краснокутский.
— В присутствии коменданта, нашего Дениса Александровича Понятовского, и всего народа…
Краснокутский покраснел и даже потянул ноздрями, он явно разволновался. Решил, что лучше остаться самим собой:
— Алина Анатольевна, прости за всё, что было, я тебя люблю! Давно уже! Стань моей э-э… супругой! Ну не могу я так! Вот подарки, вот мой самострел: доверяю! Вот мои ребята… сейчас сделаем, как положено…
Он стоял уже на коленях и успел в минуту короткого замешательства схватить меня за обе руки и крепко держал — я почувствовала, насколько крепко, попытавшись незаметно высвободить ладони.
Дурацкая ситуация!
Не прощу, Краснокутский!
Слово взял Денис, объясняя присутствующим, что союз двух десятников автоматически приведёт к усилению власти отдельной семьи и надо или согласиться с перераспределением влияния, или переизбрать десятника: Владимира или Алину Анатольевну. Но в десятке Алины Анатольевны одни девушки… тогда… и дальше в этом духе.
