– Это добрый путь, Шнырь. Один из них.

Дальше он помалкивал. И так ясно, что с ним случилось, если он идет добрым путем, и его ведет за руку Лазурная Ласма – сто тридцать четвертый демон-спутник бога смерти Акетиса.

Кемурт убито растянулся на раскладной бартогской койке, в комнате, куда его отвели ласковые служанки. Он здесь, а Шнырь там. Он сделал всё, что мог – или не всё?

Да какая разница – всё, не всё, это ведь мысли о том, как ты будешь выглядеть в собственных глазах, а тому, кто остался там, это ничем не поможет.

Хантре чуть не отдал концы, и надо было видеть лицо Эдмара – он же круче всех, опытнее всех, может одним выверенным прикосновением отправить человека в глубокий обморок, но не убить… Однако в этот раз он, судя по результату, едва не сплавил свою жертву в серые пределы. Отовгер, лекарь под дланью, даже призвав силу Тавше, не сразу сумел привести Хантре в чувство. После этого выяснилось, что тварь по имени Вуагобу убралась прочь, никто больше не подстерегает их за Вратами Хиалы, но рыжий лежал пластом и ничем помочь не мог, лекарь погрузил его в целебный сон, а поисковая ворожба Эдмара не сработала.

– Боюсь, что все кончено, – процедил тот, зло щурясь. – Досадно…

И ушел сидеть около Хантре.

Кемурт хотел спросить: «Досадно – это единственное слово, которое у тебя нашлось?» – но глянул на бледное треугольное лицо с ввалившимися щеками, то ли человеческое, то ли змеиное, враз не скажешь, и промолчал. Не решился.

Кемурта повели мыться, потом в опочивальню, он ковылял, кривясь от боли – ноги в кровавых волдырях, сбиты до мяса. Уже взошло солнце, белые стены сияли, девушки прикрыли жалюзи. Он глотал слезы, глядя на потолок с незаконченной росписью, изображавшей рыбий хоровод.

«Я сплю», – понял он, когда рыбы и каракатицы начали плавать по штукатурке туда-сюда. Во сне, как и наяву, горели воспаленные веки, в горле застрял горький ком.

– Кем!.. Кем, слышишь меня?!

Он повернул голову: посреди комнаты стоял худенький темноволосый мальчишка лет семи-восьми.

– Кем, чего уставился, как на невидаль? Это же я!

– Шнырь?.. Ты… Ты же… Ты где?..

– Здесь. Сказали, зайди в любую дверь, и в его сон попадешь, только ненадолго, я и зашел… Когда ты исчез, меня сперва поймали, но я убежал. А потом расшибся, мне вдогонку чем-то кинули. Зато живой им не достался, – мальчишка шмыгнул носом совсем по-шнырёвски.

– Я не знал, что исчезну… Мы пытались к тебе пробиться, но Врата Хиалы были заблокированы.

– Я про это уже знаю. Передай рыжему, что я все-таки простил его за крыску. И хорошо, что они тебя не поймали. Потом узнаешь, как важнецки мы им насолили, а сейчас мне пора. Мне сказали, что я буду жить в Аленде и научусь читать книжки. Вот будет славно, если мы с тобой когда-нибудь опять встретимся!

Он шагнул назад – и вот уже посреди комнаты никого, пол разлинован теневыми и солнечными полосками.

– Шнырь… – хрипло произнес Кем, утирая мокрое от пота и слез лицо.

Что это было – сон, не сон?

А потом они оказались на выцветшей, будто бы невзаправдашней улице, смутно Шнырю знакомой. Когда он был… Ну, то есть, когда с ним все было в порядке, случалось ему здесь пробегать.

В Аленде уже наступило утро, хотя Кем говорил, что солнце там всходит позже, чем в Исшоде. Дворник орудовал метлой, проехал фургон с нарисованными на парусине кренделями, попадались прохожие – только все это словно ненастоящее, даже незачем сторониться, чтоб на тебя не налетели. Хотя на самом-то деле это он сейчас ненастоящий. Шнырь пригорюнился.

– Почти пришли.

Лазурная Ласма не шагала по булыжной мостовой, а скорее плыла, скользила, извивая нижние щупальца. После того как она разрешила повидаться с Кемом, Шнырь уже меньше перед ней робел. Ничего худого она ему не сделает – о чем говорила, то и будет. Помощники Акетиса при исполнении не врут.

– Милостивая госпожа, а можно, вы меня к госпоже Зинте отведете? – попросил он, искательно глядя на нее снизу вверх. – Уж она-то всякого вылечит…

– Не к Зинте, там место занято. Но тебе тоже достанется неплохой вариант. Нам сюда.

Дома в два-три этажа, не бедные, не богатые, с черепичными крышами и окнами в частых переплетах. В одном домишке все окна были распахнуты, и двери настежь. Внутри то протяжно стонали, то ненадолго унимались, то снова давай стонать. Сквозь Ласму и Шныря проехал экипаж – слабое дуновение, не более того. Когда остановился, оттуда выбралась грузная женщина в лекарской одежке, за ней парнишка с саквояжем, бегом исчезли в доме. Шнырь нутром чуял, что все это не сулит ему ничего хорошего.

Они вошли следом за лекаркой и ее помощником. Внутри все двери тоже были открыты, шкафы нараспашку, ящики комодов выдвинуты. На кухне со всех кастрюль сняты крышки. Старуха с беспокойным лицом распутывала узлы на завязках висевшего на гвозде фартука, бормоча молитву.

Ласма и Шнырь поднялись на второй этаж, вошли в комнату, где суетились люди возле кого-то на кровати.

– Мы ничего не можем сделать, – докладывал новоприбывшей лекарке другой лекарь.

– Все открыли, все развязали, никакого толку! – плаксиво встряла растрепанная тетка. – За ведьмой послали, так она еще не пришла…

А Шнырь во все глаза уставился на потолок: они, что ли, не видят, кто у них там сидит?!

В первый момент это существо можно было принять за громадную летучую мышь, а присмотришься – вроде человек на корточках, только вниз головой, и кутается не в перепончатые крылья, а в серый, как дождевая хмарь, плащ. Из рукавов выпростаны мускулистые руки с набухшими жилами, ладони сведены вместе, когтистые пальцы сплетены в замок. Ясно, что ничего здесь не сдвинется с мертвой точки, хоть ты все дверцы в доме пооткрывай и все узлы поразвязывай. Мудрые тухурвы рассказывали о таких шепотом да с оглядкой.

Шнырь втянул голову в плечи. И хотелось ему задать стрекача, и слабость накатила от великого страха. А существо при их появлении оттолкнулось от потолка, не расцепляя рук, легко перекувырнулось в воздухе и выпрямилось перед Лазурной Ласмой. За спиной, наискосяк, блеснул длинный изогнутый клинок – туманный, просвечивающий. Под капюшоном бледное пятно лица, тоже как будто слепленного из загустевшего тумана.

– Долго же вы шли! – донесся из-под капюшона хриплый голос. – Мне поручено изловить Чавдо Мулмонга, а не ее угробить. И так еле удерживаю, а если приведут сильную ведьму или мага, еще надвое, чья возьмет.

– Мы уже здесь, Охотница, – успокоила Ласма. – Этот на замену, присмотри за ним.

И тенью скользнула в толпу, но через мгновение вернулась, держа за шкирку отвратного вида тварь, которая барахталась, норовя вырваться. Охотница с явным облегчением расцепила пальцы, встряхнула кистями, словно они занемели. Народ в углу оживился. «Идет-идет, поднатужься! – донесся властный голос старшей лекарки. – Давай, девочка, постарайся…»

Шнырь разглядел, кого притащила сто тридцать четвертая помощница Акетиса – точь-в-точь здоровенную раскормленную вошь – и невольно отпрянул.

– Держи свою добычу! – Ласма швырнула мерзкого паразита демону с клинком за спиной.

Вошь затрепыхалась, точно пыталась улететь, но ее мигом сгребла землисто-серая когтистая ручища.

– Думал, Чавдо, ты самый умный? – осклабилась Охотница. – Думал, нас можно перехитрить? Заметать следы ты умеешь, заранее приготовился. Но ты же не считал тех, кого обрек на мучения, довел до нищеты, подтолкнул к самоубийству, а их было много, очень много… Все они взывали к справедливости – взывали к нам, не надеясь на людскую справедливость. Из их горя сплелась моя ловчая сеть, из их боли свилась путеводная нить, которая привела меня сюда, не пришлось тебя долго искать.

И сунула добычу в рукав.

– Ты чуть не опоздала, – бросила она Ласме вместо благодарности.

Шнырь на шажок отступил, потом еще на шажок. Если важные персоны о нем забудут, может, и получится тикануть, и бегом до тетушки Старый Башмак или до тетушки Весёлое Веретено, уж они ему как-нибудь подсобят, тухурвы много всякого умеют…