Тут повсюду люди, и все заняты какими-то непонятными делами, но при этом никого не кормят своей кровью, поэтому их жизнь пропадает впустую. Мейлат вздохнула – как умудренный человек, который знает чуть больше, чем окружающие, но ни в чем не может их убедить – и отвернулась от окна. Обстановка номера успокаивала, потому что напоминала комнаты в человеческом доме Владения Дахены. Но это всего лишь иллюзия уюта: ты в незнакомом диком городе, где нет ни одного вурвана и люди предоставлены самим себе. «Все иллюзорно, кроме алой крови», – вспомнилась ей строчка из стихотворения Нюрт Дахены. До чего это верно!

На ней было коричневое платье с пуговками спереди, волосы заплетены в косу, шея пристойно закрыта шелковым шарфом в тон платью. В «Веселом страннике» была купальня, и она наконец-то отмылась после путешествия, а потом они с Глодией сходили в лавку на соседней улице. Для этого Мейлат надела старую юбку с кофтой, одолженные у хозяйки гостиницы, а шею замотала полотенцем, потому что ее грязную одежду выбросили, пока она сидела в ванне.

– Как дура в полотенце по улице пойдешь, – веско заметила Глодия. – Люди скажут, из деревни приехала. А мы и не узнаем, чего они говорят – все тут балакают по-бартогски, не лучше дикарей.

Насчет дикарей Мейлат согласилась, но расстаться с полотенцем не захотела. Зато из лавки вышла уже в шарфе.

Было там голубое платье, которое понравилось ей больше, и приказчик объяснял на пальцах, что цена та же, однако Перчинка недовольно процедила:

– Нечего тебе красоваться, ты компаньонка, а не дама, тебе надо поскромнее выглядеть. И коричневое не маркое, за день не изгадишь, для дороги самое то.

Мейлат не стала спорить. Она невкусная – этого никаким красивым платьем не исправишь.

Пообедали в номере, потом Глодия сказала:

– Пойду-ка я библиотеку ихнюю посмотрю. Небось поганец мой тоже туда намылился, после него там камня на камне… Ты лучше здесь посиди, а захочешь гулять, далеко не уходи, заблудишься. На вот, если чего там купить, сластей или фруктов. Много не дам, а то обсчитают тебя, как деревенскую, не знаючи языка.

Задрав шелковую юбку, под которой обнаружились штаны с карманами, она вытащила кошелек и отсчитала несколько монет, пояснив:

– Угробец дал. Попробовал бы не дать, я б его на месте со свету сжила.

Вначале Мейлат удивилась, что Глодия под платье надела мужские штаны, но потом сообразила, что у нее рассованы по карманам амулеты.

Непривычно было сидеть на расшатанном стуле возле окна, ничего не делая. Во Владении Дахены она радовалась, когда оставалась одна, но там она всегда чем-нибудь занималась: украшала бисером наряды для возлюбленной пищи, вытирала пыль, шила театральные костюмы, переписывала аккуратным почерком роли для актеров, чистила подсвечники и столовые приборы. А теперь она ощутила пустоту: словно ты внутри стеклянного шара, в котором ничего больше нет, и от окружающего мира тебя отделяют закругленные прозрачные стенки.

Она тихонько вышла из номера. Спустилась по лестнице, пересекла зал, стараясь быть незаметной. Посторонилась, пропуская служанку с тряпкой – та ничего ей не сказала, как будто тоже катилась мимо в своем стеклянном шаре.

На улице было знойно и душно, от разогретой мостовой исходил жар, как от плиты на кухне. В той стороне, где река, небо стало медово-золотистым. Мейлат пошла наугад, то окунаясь в скудную тень линялых навесов над витринами лавок, то выходя на солнцепек. Перчинка с Дирвеном сошлись во мнении, что городишко задрипанный, в кармане уместится, а ее поражало, как много здесь ухоженных улиц – одна заканчивается, другая начинается, и сколько домов с застекленными окнами, и двери не облезлые, и цветы на балконах, и как хорошо одеты прохожие… Вот удивительно: вурванов здесь нет, но люди все равно живут так, словно кто-то о них заботится. А может быть, вурваны здесь все-таки есть, но соблюдают инкогнито?

Хотя для нее-то какая разница: есть вурваны, нет вурванов, на нее все равно никто не польстится – кому нужна невкусная кровь? Во Владении Дахены ее спасала от таких раздумий работа, или кто-нибудь начинал к ней цепляться и становилось не до того, а сейчас на нее напала тоска, заполнившая весь этот ослепительный мир от горизонта до горизонта. Даже хуже, чем тоска: безнадежное ощущение своей невкусности и никчемности.

Она брела, куда глаза глядят. Новые туфли натерли пятки, платье липло к спине, появилась одышка. Не привыкла она к долгим пешим прогулкам по жаре – это совсем не то, что бегать по коридорам и лестницам людского дома.

Очередная улица вывела на берег канала, благоухающего речной гнилью. Мейлат понуро облокотилась о пыльный выщербленный парапет, испачкав платье и ладони. Поглядела вниз, на неподвижную золотую воду. В горле горький ком, подступили слезы. Она никому не нужна. Она невкусная, в пищевой цепочке нет для нее места.

– Бедная… Не надо плакать… – произнес кто-то за спиной, участливо и так тихо, что это прозвучало почти как шепот.

Ее мягко взяли за локоть.

Легенда у Дирвена была незатейливая и убедительная: кладоискатель он, побывал в Исшоде, кое-чем разжился, но это чворкам на смех – если б нанялся на ферму, и то бы заработал больше. Возле границы все давно уже выгребли, а далеко заходить опасно. Он рискнул сунуться поглубже, но там стиги, амуши, оборотни, какие-то девки хвостатые, еле ноги унес.

Жители Бражена смотрели на него, как на конченого придурка, и кивали: «Наши сорви-головы тоже туда ходили – кто вернулся с невеликой добычей, кто с пустыми руками, кто с одной рукой, кто вовсе не вернулся…»

Вот-вот, и он о том же. Звать его Ювгер, он из хорошего, но разорившегося овдейского семейства. Клименда – ларвезийка из Мадры, замуж никто не берет, так она наслушалась баек про Ламенгу Эрзевальд и подалась в авантюристки. Познакомились в Исшоде, ее тоже за золотишком народца туда понесло. А Мейлат из тамошних, украли еще ребенком, жила у вурванов, поэтому она малость чокнутая и скорее снимет трусы, чем шарфик. Ну да, и он, и Клименда с некоторыми способностями по части амулетов. Хотя в Овдабе говорили, что у него этих способностей чворк наплакал, возьмут вторым помощником первого помощника на какую-нибудь плевую работу, поэтому он не пошел на службу, вместо этого рванул на Юг попытать счастья.

Он грамотно навешал бубенцов им на уши, перед этим обсудив с Глодией, что они будут о себе рассказывать, и отправился в бордель. Наконец-то! Еще чуть-чуть, и натурально спятил бы от воздержания. Подлая Щука так и не сдалась, а на его довод, что для женщины отказывать в поимелове такое же преступление, как быть шлюхой, давай что-то балаболить про логику.

Орвехт тоже донимал его этой самой логикой, однажды аннулировал ему зачеты по формальной и парадоксальной логике – якобы Дирвен предмета не знает. Ясное дело, Щука от него нахваталась. Услышала краем уха и теперь повторяет за дядей-магом к месту и не к месту. Если ты ей толкуешь про поимелово и женский нравственный долг, причем тут логика?

Он брел по улице, засунув руки в карманы, глядя по сторонам из-под надвинутого на глаза бартогского картуза. Как было написано в одной книжке, которую ему пришлось прочитать для зачета по литературе, «с презрительной ухмылкой на лице и ядом истинного превосходства в душе». Ха, знали бы все эти придурки, кто он такой, вот бы забегали, вот бы обделались…

Городишко был не больше Пергамона, зато шума – хоть уши затыкай: за стенами длинных кирпичных строений с дымящими трубами что-то громыхало, скрежетало, лязгало. Здешние фабрики. В бартогской промышленности вовсю используются амулеты, поэтому он запросто найдет, где залечь на дно, чтоб никакая мстительная сволочь его не нашла.

Повернул в тихую часть Бражена, поглядел с другой стороны улицы на помпезное двухэтажное здание с начищенной табличкой, бронзовыми львами по обе стороны лестницы и лепниной на портике, изображающей книги, свитки, глобусы. В библиотеку завтра, а сейчас надо найти приличное заведение по части жратвы и пива.