Гейб снимает сковороду с огня и перебрасывает каждому из нас свёрток из фольги. Обжигая кончики пальцев, я разворачиваю свой, выпуская наружу клубы пара и запах бананов в арахисовом масле. Язык ощущает сильный сладко-солёный вкус.
— Говорят, путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, — высказывается Чарли, пережёвывая сэндвич. — Возможно, поэтому ты кажешься мне удивительно привлекательным?
Гейб закатил глаза.
— Я серьёзно! Будто бы любовь ешь.
На лице Гейба отражается беспокойство, но оно моментально пропадает.
— Ну, что сказать, я хорош в любви. Действительно хорош, — подмигивая мне.
— Секс, — встревает Анна, — он говорит о сексе.
Я не осмеливаюсь взглянуть на Гейба. К счастью, вечерний закат скрывает румянец смущения на щеках, а Эллиот неотвязно поглощён поиском клада.
— Видишь, Руби? Среди звёзд можно увидеть сотни созвездий.
Я прослеживаю за его взглядом, направленным на свет, льющийся сквозь булавочные проколы, которые появляются в темнеющем небе.
— Мы вроде уже убедились, что ты всегда права.
Эллиот чертит квадрат на песке. Он добавляет линию, проходящую сквозь его центр, начинающуюся на дюйм выше фигуры, а заканчивающуюся дюймом ниже. Затем стирает символ краем ладони и начинает заново.
— Но если это не связано со стихотворением, то к чему это?
Никто не отвечает, поскольку нет идей. Чарли приволок капитана Моргана, которого стащил из тайника своего старшего брата, поскольку спереди был нарисован пират, а мы занимались поиском клада. Анна отхлебывает из бутылки, прежде, чем передать её Эллиоту, и поворачивется к Чарли.
В свете костра её глаза кажутся полными слёз.
— Ты здесь для того, чтобы обмануть судьбу? Или ты ищешь свою смерть?
— Я здесь потому, что либо смогу изменить свою судьбу, либо нет, — ворчит Чарли.
Эллиот подбрасывает ракушку перед лицом Чарли, и она отскакивает от его лба.
— И я либо врежу тебе, либо нет. Каков же ответ?
— Слушай, если смогу изменить то, что увижу, я останусь в живых. Если же нет, то я, так или иначе, стремлюсь к тому, чтобы отдать концы на этом острове, не так ли? — Чарли смеется, и это звучит как падение камня в бездонную пропасть. — Я просто хочу справиться с этим.
Анна вскакивает. Обходит костёр и садится напротив Чарли.
— Я верю, что ты сможешь испытать судьбу. Я верю, что с помощью своих видений ты можешь победить судьбу, — она прикусывает губу, а затем разматывает с запястья кожаный браслет. — Ты носил его в твоём видении?
Чарли мотает головой, и Анна надевает браслет ему на руку. Потом снова садится.
— Мы собираемся спасти твою жизнь, Чарльз Ким. Пока ты носишь это, твоё видение ложно. Если оно может быть ложным…
— Так же, как и моя смерть, — с улыбкой чеширского кота Чарли поднимает стакан с ромом над головой. — За сокровище! И за выживание!
Эллиот толкает меня плечом.
— Сыграй нам что-нибудь, — в ответ на мой ничего не выражающий взгляд, он произнёс: — Я однажды слышал, как ты играешь в школе. Ты ждала сестру. Я был на скамье рядом с тобой, и… — он запинается. Лишь вздох и быстрый взгляд вдаль.
— Продолжай, — говорит Чарли, — я не думаю, что она считает тебя законченным преследователем, но, думаю, ты можешь заставить её изменить своё мнение.
— Заткнись к чёрту, Чарли, — Эллиот искоса смотрит на меня. — Ты же принесла губную гармошку, не так ли?
— Да, — я накрываю голову руками, — но я не могу играть перед кем-либо.
Кто-то стучит мне по голове, и я поднимаю взгляд. Моя морская диатоническая гармошка покачивается между пальцами Анны.
— Самое время, — говорит она, — нам нужен саундтрек, чтобы нас запомнили.
Я глажу пальцами по крышке. На наше двенадцатилетие Сейди сделала на ней гравировку моих инициалов. От этого прикосновения кровь быстрее бежит по жилам, а нужные ноты непреодолимо пытаются ускользнуть.
Я хватаю инструмент и прижимаюсь губами. Единственная нота — всё, что удаётся извлечь. По крайней мере до тех пор, пока я не почувствую вкус музыки. Затем прикрываю глаза, и звук оформляется в нечто блюзовое. Пытаюсь контролировать мелодию, делая её медленной и низкой, но она просто рвется из меня.
Я позволяю ей это. С невероятно быстрым дыханием, притопывая в такт, растягивая ноты, звук пульсирует в моих дрожащих руках. Я извлекаю последнюю ноту, и вместе с ней исчез запах туберозы, словно музыка вырывает какую-то часть Сейди из моей души.
Когда небеса темнеют, и костёр гаснет, Эллиот рисует на песке ещё один перечёркнутый квадрат, а затем поспешно стирает его. В этот раз ни брань, ни богохульство не срываются с его языка.
— Я нашёл свою месть, — он отшвыривает символ ногой.
— Я думала, у твоей семьи есть связь с этим островом, — я протягиваю пальцы ближе к огню, позволяя тонким языкам пламени разогнать ночную прохладу. Клубы дыма пляшут над огнём и раздражают мои глаза. Все выглядит размыто, как в дымке.
В нескольких футах от меня Гейб помогает Анне засыпать спящего Чарли песком, и он похож на сущего ангела. Но затем я моргаю, и мир становится чётким и ясным.
Элиот вновь матерится, и, обернувшись, я вижу, что он запутывается в рюкзаке Гейба и выбирается на песок.
— Ты что, пьяный, или вроде того?
— Я говорю неразборчиво? — мотает он головой в мою сторону, — возможно у меня ишемический инсульт.
Что ж, это всё объясняет.
— Ты в порядке, — отвечаю я. — Думаю, ты перелил свою неуклюжесть из бутылки.
— Это потому что суровые парни вроде меня всегда пьяны?
Слишком темно, чтобы понять, шутит ли он. Я искренне надеюсь, что это так.
— Дело в том, что парни, притворяющиеся суровыми, обычно выпивают.
— Кроме того, — говорит он, придвигаясь ближе. От него пахнет солёным морем и дымящимся деревом, — в общем-то, я не собираюсь тебе говорить.
Я гляжу на волнующуюся чёрную массу океана. В темноте мы находимся ещё дальше от Вайлдвелла, чем на свету.
— Дразнить так людей — против законов вселенной.
Улыбка Эллиота пронзает ночь.
— Так арестуй меня. Это усилит мой авторитет.
— Ты просто смешон сейчас, — со стоном говорю я.
— Ладно, ладно. Слушай: на самом деле мне не нравится вкус алкоголя.
— Позорище!
— Не слишком хорошо, — жмет он плечами.
Эллиот угрожающе выглядит при свете дня, но ночью он похож на тех парней, которые вдохновляют матерей покупать своим дочкам газовые баллончики. Поэтому, когда он такой: с мальчишеской ухмылкой и потрясающим обаянием, впечатление, словно прикасаешься к огню и получаешь обморожение.
Я улыбаюсь Эллиоту, но он не смотрит на меня. Его взгляд направлен на песок.
— Чёрт возьми, до меня дошло!
Мы передвигаемся ближе к свету. Эллиот рисует шесть точек на песке.
— Четыре угла квадрата, а также верх и низ, верно? — он соединяет точки, образуя перечёркнутый квадрат.
С ухмылкой стирает рисунок, и рисует шесть точек снова.
— Или шесть углов шестиугольника.
— И в чём смысл этого урока геометрии?
— Смысл, — говорит Эллиот, соединяя точки в шестиугольную звезду, — в том, что это наша звезда, пойманная в знак.
ГЛАВА 14: РУБИ
ТЫ ОБНАРУЖИШЬ ЭТУ ТОЧКУ ТАМ,
Где жжёт песок, проснувшись, солнца жар
И гнев на землю вложит океан
В очередной безжалостный удар.
Меня осеняет, когда краешек солнца показывается над землёй.
— Это рассвет!
Гейб ухмыляется из-за зубной щётки. Воздух насыщен запахом мяты и морской соли.
— Я горд быть с вами здесь впервые.
Я слишком взволнована, чтобы закатывать глаза. Но правда.
— Нет, я поняла следующую подсказку.
Он пристально смотрит на розовеющие небеса.
— Отличный день для того, чтобы найти клад.
Простое упоминание клада выдёргивает Эллиота из палатки мальчиков. Он идет по пляжу без рубашки, выставив на всеобщее обозрение свои тату: узоры на обеих руках, цветной круг на сердце и волк, охватывающий весь правый бок. В этот момент Эллиот на сто процентов выглядит бунтарём, которым хочет казаться.
