Осторожно пошевелил плечами. Но осмотревшись вокруг и не увидев больше ничего любопытного, я фонарь всё-таки выключил. Приберёг свет до другого случая.

Коммуникатор на руке вздрогнул и на мониторе появилось сообщение от Серёги:

«Что у тебя? Не молчи».

Я приучил его, что постоянно нахожусь на связи. Пишу и пишу обо всём, что происходит со мной при спуске. Пришлось Серёге сразу ответить:

«Всё в порядке. Включил прожектор. Рыб здесь видимо-невидимо!»

Тут же пришёл ответ:

«Алёнка интересуется, как себя чувствуешь.»

Надо же как он назвал Алёну Викторовну – Алёнка!.. И этой Алёнке интересно было как себя чувствует утопленная ею подопытная свинка Ира…

А действительно, как я себя чувствую? Прислушался к своим внутренним ощущениям.

Про дыхание даже вспоминать не хотелось. Тема эта слишком болезненная и не годная к обсуждению. Попытаться сделать самостоятельный вдох очень хочется, но мне он заказан… Самому дышать водой? Бр-р-р!.. И, к тому же, при такой попытке насилия над собой, во-первых, собьётся дыхательный ритм, задаваемый автоматом вентиляции, и программа с процессором начнут подбирать иную ритмичность. А чтобы такого и в дальнейшем избежать, она, эта программа, увеличит дозу обездвиживающую лёгкие. Так, по крайней мере, мне объясняли, почему я не должен сопротивляться этой принудительной вентиляции.

В лёгкие насосом неторопливо будет продолжать накачиваться кислородсодержащая эмульсия. Потом, на «выдохе», также неторопливо будет выкачиваться эмульсия уже обогащённая углекислотой для последующей очистки в фильтре. Лёгкие всё меньше будут подчиняться мне и всё больше будут зависеть от программы.

Но действие этой гадости и этой программы может отменить только тот препарат, который они зовут «отрыжкой». Пять минут после нажатия кнопки необходимо, чтобы препарат начал действовать. И я снова смогу дышать, если, конечно, успею самостоятельно за этот короткий период избавиться от фторуглеродной эмульсии в лёгких. Но это будет только в какой-то экстренно аварийной ситуации. Лучше пережить такое уже на судне, в наркозной нирване и под наблюдением этих фей, с умелыми ручками… Чтобы я не нажал на аварийные кнопки случайно и в неподходящий момент, доступ ко всем им заблокирован программно и для двух последних, ещё и физически. Пока давление снаружи будет выше нормального атмосферного, откинуть крышки для их включения не удастся. Но «рубильник». – это исключение. Им можно воспользоваться, если программа будет убеждена, что без этого мне никак!

Вода помалу холодеет. Мои ноги уже заметно стынут. Но это ерунда! Руки, туловище и голова пока ещё в тепле.

Боли нигде нет. Всё нормально. Почти всё… Немножко беспокоят неприятные ощущения в горле от пучка засунутых туда трубок, и где-то за левым ухом чешется. И достать это место рукой теперь смогу не скоро.

Выдаю Сергею на коммуникаторе ответ:

«Ощущения почти сносные. Похолодало. Мёрзнут ноги. И вестибулярный аппарат не справляется с точкой, откуда я могу вести отсчёт направлениям. Переверни меня сейчас вверх тормашками, вы не поверите, буду чувствовать себя точно так же».

«Вы не поверите…» – стало на этом этапе чем-то вроде кусочка разговорного жанра. Добавил, чтобы для самого себя казаться ближе к своим друзьям.

«Ха-ха» – вполне серьёзно прислал свой ответ Сергей. А, когда трос снова пошёл вниз, он добавил:

«Держись. АВ советует включить обогрев… Связь скор… может оборва… ави… том…р…».

Дисплей моргнул последний раз и замер в ожидании продолжения такого туманно бессмысленного текста.

«АВ» – это, по-видимому, Алёна Викторовна. Опять она…

К тому же эта наша подводная связь вот уже и «оборва». А без связи я, словно бы без рук!..

Дальше придётся как-то решать всё самому. Но это всё, опять-таки, временные трудности! До дна на 377, где сейчас сидит на камне Сашка, осталось примерно метров сто. Или чуть больше. Две остановки, и я почти уже там, на месте.

Описывать для верхних было теперь нечего. И я стал наблюдать для себя.

Мгла вокруг становится плотнее. Пальцы ослепительно белых перчаток там наверху, здесь виделись лишь светлыми облачками, засвеченными яркой зелёной подсветкой на предплечьях. Концы пальцев при этом сияли. Несколько минут, до самой остановки на трёхстах, я почти ничего другого не видел. Сверху, откуда опускался трос, было что-то похожее на чёрное грозовое облако, почти совсем не пропускающее свет. А ниже всё было ещё хуже. Густая непроглядная чернота.

Когда стоянка на трёхстах подходила к концу, посмотрел вниз и увидел какие-то блики. Будто прошла волна по поверхности…

Почему волна? Что там внизу подо мной может волноваться и светиться? База? Дрон? Или мой напарник решил поглядеть, не спущусь ли к нему я с ярко освещённой поверхности?

Я помахал в ту сторону рукой. Привет, братишка!

Саша.

Пока с судна увлечённо занимались Ирой и никто не пытался оживить уцепившегося за точку на базе дрона, я, по счастью временно оставшийся без присмотра, решил заняться самостоятельной навигацией на этом мрачном клочке твёрдой поверхности. Хотел определить размеры и конфигурацию предоставленного нам с братом «загона» для испытаний. По счастью, опыт таких исследований у меня уже был.

Площадка на дне, ограниченная полого уходящими в глубину склонами, оказалась очень большой. Склоны были совсем не крутыми, как я ожидал, их вполне можно было считать немного наклонным продолжением площадки. Только в одном месте, возле единственного крупного камня на этом «островке», склоны круто уходили сужающейся расщелиной в глубину. А края расщелины демонстрировали многометровую шапку иловых отложений.

При моём приближении от сдвига воды произошёл обвал. Небольшое облачко мути вдруг взвилось вверх и тут же унеслось вниз в расщелину. Я тоже почувствовал, как меня медленно двинуло водой в том направлении. Удержался и отплыл назад.

Ил устилал поверхность очень неравномерно. Были места, совсем лишённые отложений. Например, в центре, где была база дрона. Под стойками базы был песок и различные камни от серого до шоколадного цвета. Впрочем, это могло быть результатом самого десантирования. База с дроном, когда спустились, разметали лёгкие осадки на дне в разные стороны.

И базу дрона десантировали очень даже удачно, он находится в центре площадки, почти на самой высокой её точке. Я уходил от этой точки на расстояние до двухсот метров. И прошёл круг, до отмеченной ранее россыпи камней у центра, минут за восемьдесят. Ира, когда я вернулся, уже ждал меня, на боку плавая возле дрона. Тоже, как видно, решил разминаться.

Но первым меня всё-таки заметил оператор дрона. Его оживший прожектор быстро облизал всю площадку между нами и саданул мне по глазам. Я прикрыл их рукой. Не хотелось терять ориентацию, я вынужден был постоянно контролировать поверхность скалы под собой.

У дрона камера была совмещена с прожектором. Тот продолжал слепить мне глаза, значит с судна внимательно смотрели на меня. Вероятно, хотели определить адекватен ли, не пришла ли пора десантировать меня обратно на борт. И я помахал рукой этому прожектору и луч медленно опустился вниз.

Зато Ира, используя наши секретные слова-знаки, сообщил, что мной недовольны. Для этого он употребил такие сильные слова, как «единорог» и «олень». Фраза, в общем-то, для посторонних получилась безобидно красивая:

«Ты немножко задержался, единорог. Всё стадо наших оленей без тебя скучает».

Рогатых, означающих отрицательное отношение, мы обычно упоминали немного более скрытно. Например, «козлик» или даже мягче: «овчинка». То, что Ира назвал практически открыто, дважды употребив рогатых, говорило о его личном отношении к этому делу. Испугался, вероятно.

Когда я включил общую связь, Лёха тоже ругался, но не так сильно:

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.