Ну.
В темноте густой ночи все те, кто молится странным богам, должно быть, ощущают себя в безопасности. Или им не стыдно. Или...
Джона же искренне не понимал, почему он должен просыпаться и переться в неведомые места. Он зевнул Харди прямо в мозги и тут же показал в подробностях, как сильно хочет спать.
Харди неудержимо зевнул в ответ раз десять подряд, но сдаться готов не был. Прихватил джиппер, фазер и носовой платок. Носовые платки обычно к месту во всякого рода церквях.
-- Ты обещал помочь, помнишь? То есть, конечно, ты можешь отказаться в любой момент...
И старательно, громко подумал о том, как помощь Джоны сделает всем хорошо.
Он, может, немножко тронулся рассудком с непривычки. По крайней мере, днём в кафе пробовал громко думать о том, что ему нужно ещё чая, пока не спохватился и не подозвал официанта взмахом руки.
Телепатия -- штука если и не заразная, то, во всяком случае, мозги-то того делает... набекрень.
***
Бургерная работает круглосуточно, и за её большими стеклянными окнами всегда было ярко и тепло, и самые вкусные бургеры из всех, которые Харди доводилось есть (однажды он ел бургеры с поджаренными мышами вместо сосисок).
А снаружи -- всё тот же дождь, всё то же мёрзлое оцепенение, и с недосыпу рядом с сонным телепатом спать хочется просто невыносимо. Они с Джоной невольно жмутся друг к другу, неловко топчутся и тянутся к свету окон, пока ждут, упрямо вглядываясь в ночь.
Джона говорит: "Вот она, там," -- раньше, чем Харди её действительно видит. Она коротко кивает и машет рукой.
Харди покорно следует за ней, а Джона -- вцепляясь в его локоть. Это выглядит... натурально. А вообще-то Джона терпеть не может кого-нибудь касаться. Ему, возможно, все люди отвратительны в равной степени, потому что... Ну, не любит он людей.
Кирстин ведет их недалеко, к серому жилому дому в ярдах всего пятидесяти от того места, где сидел и поедал на днях гамбургеры Харди. Дом ровно такой же непримечательный, как и все в этом квартале. Но теперь-то Харди видит дверь, а над ней написано: "Не нужна больше надежда всякому сюда входящему."
Ну-ну.
***
Однажды Харди сунул руку в лужу с пиявками. Ему было тогда лет пять или шесть, за ним приглядывала мадам Пети, дама с бледными и нежными губами, но твердым взглядом рыжих глаз. Она велела ему вести себя прилично на прогулке, но, очевидно, понятие приличий в ту пору Харди было ещё неведомо.
Это был, вероятно, отцовский загородный особняк, не мамина резиденция, поскольку в маминой резиденции, несмотря на отсутствие хозяйки, не могло быть луж. Их осушали, засыпали песком, закладывали плиткой... В маминой загородной резиденции поддерживался дух невротически идеальной чистоты.
Так вот, Харди увидел лужу и сунул в неё руку, привлеченный шевелением в теплой мутной водице. В руку, естественно, вцепились.
Харди, разумеется, завопил.
Теперь, переступив порог этого странного дома, изнутри больше похожего на лавчонку какого-то из окраинных мирков, Харди тоже ощутил, что в него вцепились мелкими, но бульдожьи крепкими зубчиками. И не закричал.
Комната, в которой он оказался, была вся уставлена шкафами, полками, стеллажами. Стояли бумажные книги, свешивались с потолка вязанки и метелки каких-то сушеных трав и чего-то более омерзительного. Пахло чем-то вроде крепкой смеси крови и пота, и ещё -- пряностей. Но вцепившись, не отпускало.
По лбу покатилась капелька пота, защекотала. Сделалось страшно тоскливо по всему потерянному и не возвращенному. По всему утраченному до срока и по тому, чего толком и не знал, упустил, не пережил...
За локоть крепко схватился Джона и тяжело дышал.
Харди тоже дышал тяжело. Жалел. Себя. И парня рядом. И неведомый погибший от голода Рой. И свою никогда не узнанную мать. И...
А потом отпустило.
Всё это время Кирстин равнодушно стояла рядом.
-- Ну, -- сообщила, -- по всей видимости, вы нам интересны. Идёмте.
Джона слабо, со стоном выдохнул и поплёлся следом. Выглядел он неважно. Наверно, Харди тоже не поражал своей свежестью и бодростью.
А их вели и вели, и эта комната оказалась гораздо больше, чем представлялось сначала, и Харди подумал, что это какой-то абсурд -- не могло в таком мелком домишке быть такой огромной комнаты. Целая библиотека.
Людей в ней, впрочем, не было, а на корешках и срезах книг лежала пыль. Ни одной книги на знакомом языке Харди на полках не приметил.
Но комната -- завершилась. Массивной, грязноватой, тяжелой дверью. Из-под двери подтекало нечто слабо слышимое, но заунывное.
Джона шумно втянул носом воздух.
-- Пришли, -- объявила Кирстин. -- Идите. А мне туда сейчас нельзя.
Харди неуверенно потянул ручку на себя. Дверь не поддалась. Он потянул снова, сильнее, и отчаянно захотел оказаться где-нибудь в другом месте. Почему-то наконец-то сделалось жутко до одури.
Дверь мягко распахнулась.
Облегчения Харди не испытал, но шагнул внутрь и стоял, потерянный. Везде вертелись штуки... барабаны. Да, нечто вроде молитвенных барабанов. Молитвенные барабаны нужно трясти, чтобы они вертелись. Эти были понатыканы всюду -- с пола до высокого потолка -- и вертелись сами, без видимой причины, но с назойливым звоном. Некоторые -- быстрее, некоторые -- лениво, почти замирая. От них слегка подташнивало.
