Погасив сигарету в пепельнице, я направился готовить чай. На похмелье он очень полезный. Особенно если добавить к нему ещё пару ломтиков лимона. Но у меня, его не было. Я достал сахарницу. Она полностью опустела и смущёно глядела на меня. На дне осталось немного сахаринок. Я выскреб их чайной ложкой и бережно положил в чашку. В коробке из-под майского чая остался один спасительный пакетик. Подождав пока чайник, закипит, я залил его крутым кипятком и поставил в сторонку, чтобы он как следует, настоялся. Для борьбы с мёртвой тишиной включил радио. В нём зазвучала патриотическая песня о богатой стране, где все работают и поют от переизбытка счастья. Жаль, что автор не уточнил, где она находится. Я бы с удовольствием туда поехал. Прямо сейчас бы сложил чемоданы и уехал бы первым поездом. Ну а для чего ждать с моря погоды. Менять синицу на журавля в небе просто абсурдно. Стуча вилкой по деревянной крышке стола, я отбивал азбуку Морзе и посылал в астральный мир тайное послание. Наигравшись, я приподнял стул, проверяя тем самым свою силу, и швырнул его в угол. Я не отдавал отчёта своим действиям. Надоевшая обстановка просто бесила меня и выводила из равновесия. Я не задумывался о созидании. Я противился тому, чтобы обустраивать свою проклятую клетку и делать её максимально комфортной. Я жаждал разрушения, и только разрушения. Оно должно принести мне долгожданное спасение и открыть ворота в рай. Допив остывший чай, я перешёл в следующую камеру пожизненного заточения. Она символизировала бесконечный лабиринт запутанных ходов, покрытых густым туманом. В нём я отдыхал, искал покой. А когда жесточайшая депрессия брала надо мною верх, засыпал как убитый и мог проспать двое суток. Расплачиваясь за грехи поколения, я стал затворником, отшельником и не сомневался в правильности сделанного мной выбора. Рано или поздно я бы пришёл к неутешительному выводу, что всё сущее на земле имеет своё логическое завершение. Оно может быть окрашено яркими чувствами, бурлящими страстями или вообще не иметь ничего кроме пустоты. Иссякают эмоции, приедаются впечатления, уходят года, приближая нас с каждым днём ближе к смерти. Тонкая нить, связывающая ранее людей, теряется и, не выдержав испытаний, рвётся. Я не берусь ни кого осуждать, но мне не безразлично, что происходит там по другую сторону голубого экрана. Он заменяет мне окно в мир, от которого я ограждён. И утоляет жажду познания. Изредка я отмечал неуместную ложь. Но она была во благо.

Когда-то в детстве я вёл свой дневник и записывал самые запоминающиеся эпизоды. Как отметил свой день рождения, что интересного увидел, и какой подарок мне подарил дедушка Мороз на новогоднем утреннике в школе. У меня тогда был костюм мушкетёра. Самый лучший среди других. Ко мне даже обращались на вы и называли капитаном королевских мушкетёров. Я очень гордился этим званием. И не забывал менять перья на шляпе и чистить свой мундир.

Я уже не помню, как так случилось, что я потерял дневник. Я обыскал каждый сантиметр в доме, но его не нашёл. И теперь думаю, что пришло время заново его открыть. На титульной странице напишу инициалы, дату, поставлю жирную подпись. И сделаю вызов всему человечеству. Вот и пришла пора перемен. Я ещё не осознал, какие они будут. Но что они скоро произойдут, я уже знаю точно.

Летом я принял болезненное решение продать дом. Оно созрело не сразу. Я много обдумал и не нашёл другого способа, как убежать от одиночества и нищеты. По моим расчётам, от продажи недвижимости я мог бы заработать маленький капитал, позволивший мне уехать в большой город, снять жильё и устроится на хорошо оплачиваемую работу. Увлёкшись заманчивой идеей, я написал больше сотни объявлений. Штук десять я еженедельно отсылал в рекламные газеты. Остальные расклеивал на столбах рядом с пешеходными переходами и на автобусных остановках. Даже в центр специально ездил, чтобы приклеить несколько бумажек с указанием моего адреса и предложения на рекламных афишах расположенных на территории рынка. Ожидание приезда новых хозяев длилось нестерпимо долго. Невыносимо было смотреть как, к примеру, в той же столице спрос на квартиры возрастал, несмотря на заоблачные цены за один квадратный метр. Если верить телепередачам, рассказывающим о строительстве новых коттеджей, то спрос намного превышал предложение. У нас же ситуация возникла прямо противоположная. Тут считается чистым везением, если у тебя получится продать свою скромную усадьбу за двести долларов. Больше за неё никто не предложит. Ну и на том спасибо. Для меня они были равны целому состоянию. Я даже наперёд рассчитал, сколько потрачу на билет, на метро, на дешёвые продукты и сколько ещё останется на карманные расходы. Если всё выйдет, как я предположил, то можно купить зимнюю обувь. Мои ботинки уже никуда не годились и честно отработали свой срок. Я настолько увлёкся созданием возможных выходов их бедственного положения, что незаметно упустил один немаловажный факт. Во-первых, район у нас криминальный и неблагополучный. Кражи и убийства случаются чуть не каждый день. На улицах нет освещения. Его можно увидеть, только если пройтись три километра к центру. Ну и на главных стратегических объектах его пока ещё тоже не отменили. На таком же дальнем расстоянии находятся самые ближайшие продуктовые магазины и переговорный пункт. Провести телефонный кабель у нас как-то забыли. И тем самым обрекли всё население на медленное, но уверенное вымирание. И если кому-то станет плохо с сердцем, то ни кто ему уже не поможет. А если вдруг совсем неожиданно придут в гости воры или вымогатели с оружием, то полная свобода действий им гарантирована. В тёмное время суток у нас стараются не выходить даже во двор, а не то чтобы ещё бежать до ближайшего таксофона и вызывать милицию.

А во-вторых, у нас нет газа. Уголь нынче как назло подорожал. Так что если хочешь сидеть в тепле и добре, тебе придётся хорошенько раскошелиться. Да ещё чуть не забыл упомянуть о водопроводе. У нас с ним не всё гладко. Изношенные трубы требуют капитального ремонта. А пока его не сделали, случаются всякие непредвиденные аварии. Я ещё не забыл, когда на зоне строгого режима прорвало канализацию и все отходы плавно перекочевали в нашу водичку, которая течёт из крана. В итоге вырисовывается нелицеприятная картина. Более яркого эпизода для фильма ужасов не найдёшь. К тому же он будет нашего отечественного производства. Следовательно, избавит от необходимости выезжать за границу, строить дорогие декорации и создавать спецэффекты.

Ну и скажите, пожалуйста, кто тогда отважится у нас купить жильё. Смельчаков пока не нашлось. Видимо они перевелись. Или улетели в тёплые края. Где круглый год растут бананы, а беззаботные обезьянки прыгают на пальмах и пряники жуют.

Шутки шутками, но я не ощущал особой радости от мысли, что мне придётся бросить родной дом и уйти неизвестно куда. Моё решение всецело зависело от меня, и только я мог его отменить. Сначала я не торопился его принять. Порой меня мучили сомнения, правильно ли я поступаю. Ведь на самом деле я обрывал путь к возвращению. Я долго медлил. И не находил ни одной уважительной причины по которой я должен остаться. Меня тут ничего не держало. Ничто не связывало меня с родными, с друзьями, с семьёй. Я даже не знаю, что это такое. Фактически я был предоставлен самому себе. И имел полное право распоряжаться своей судьбой как мне вздумается. Я стремился к воле и жаждал её получить любой ценой. Невзирая ни на какие преграды. Камнем преткновения оказался страх за своё имущество. Я не мог его отдать кому-то на сохранение. А это значило, что после моего отъезда оно достанется мародёром. Я не мог себе представить, что все, что я берег, чем дорожил и что хранил пуще зеницы ока, попадёт в грязные руки алкоголиков, бомжей и сумасшедших. Мои стены разберут по кирпичику, а мебель променяют на ящик водки. Такого исхода событий я допустить не мог.

Я подошёл к книжному шкафу и посмотрел на библиотеку. На первой полке стоял ряд томов известных писателей и поэтов. На второй философские сочинения Канта, Ясперса, Ницше, Фрейда, Фейербаха. На третьей детские брошюрки с рисунками. Я сомневался, что ими кто-то всерьёз заинтересуется. В лучшем случае их отправят в печку. А в худшем порвут в туалет. Последнее обстоятельство меня задело за живое. Не долго думая, я вынул три книги, перелистал и положил на палас. Я их возьму с собой в дорогу. Остальные я сложил в сумку и вынес на приусадебный участок. Также поступил с журналами Здоровье, Крестьянка и Работница. Я не хотел ничего оставлять после себя. Пускай лучше оно сгорит ярким пламенем, чем достанется другим. Такова была моя воля. Когда я разжигал костёр, от спички отлетела искра и едва не попала мне в глаз. Я вовремя успел отвернуться. Приподнявшись, я проследил, чтобы огонёк не потух. И только когда он начал разгораться, вернулся очищать свою берлогу от ненужного хлама. Я уже не останавливался ни перед чем. Детский конструктор, вырезанный мною из дерева автомат Калашникова, дорожки ручной работы, ракетка для настольного тенниса, клюшка для хоккея, футбольный мяч, разорванные рукавицы, нестиранное постельное бельё, изношенное покрывало для дивана и для кресел, выгоревшие на солнце дневные шторы, -всё это я без тени сожалений отправил в огонь. Я находился на вершине непонятного блаженства. Мною руководил дух разрушения, и я не отдавал полного отчёта своим действием. Предчувствие великих перемен заставляло меня отказывается от всего устаревшего. Я вошёл в раж и не мог остановиться. Огромное пламя, охватившие мои пожитки, я сравнивал с очищающим огнем, данным мне небесами. Я свято верил, что всё, что я сейчас сожгу, перейдёт в царство небесное. И я снова его получу в загробном мире сразу после смерти. Огонь выполнял как раз роль проводника. И я ему настолько доверял, что отдал ему на вечное сохранение свои фотографии, письма, рисунки. Языки пламени послушно проглатывали мою пищу и плясали от удовольствия. Я подкинул ему несколько поленьев. Достал сигарету и закурил. Наблюдая за обжорством огня, я смотрел, как листочки с изображение видных политических деятелей Советского Союза постепенно чернели и превращались в пепел. Я никогда не считал себя истинным коммунистом. Но мне было больно смотреть, как ушедшие герои старого режима забирают с собой и своё изображение. Наверное, они хотели уберечь его от осквернения. Наперёд зная, что потомки не станут с ними особо церемонится.