История жестока по отношению к героям. Она приносит горе побежденным и не щадит даже победителей.
Жёсткие жернова слепого рока перемешивают всех без исключения. Не взирая ни на привилегии, ни на личные заслуги перед родиной. И тому много есть примеров. Созданные по образу и подобию божьему человекоподобные существа яростно боролись за клочок земли, а теперь спокойно в ней лежат. Вернее, там покоятся их исстрадавшиеся тела. А души вознеслись на небеса и льют горькие слёзы. И каков их смысл жизни? Безумие, умноженное на арессию. Видно не в добрый час они родились.
Страдание, как известно, пробуждает сознание. Но как его пробудить, если оно отравлено злобой. Ни мне это решать. Я всего лишь посторонний свидетель, получивший возможность видеть скрытое и пренебрегать явным. Истолковывать прописные истины не для меня. К тому же мне пора уходить. Я уже весь промок и могу легко простудиться и заболеть. Начертив палкой на песке символ бесконечности, я ухожу не оглядываясь. И оставляю наш диалог с дождём не законченным.
Жаль, что я не умею резко обрывать отношения. Расставание для меня очень грустное событие. И я поневоле стараюсь его избегать. Я редко ставлю точку. Так намного легче. А впрочем, я могу и ошибаться. И на всякий случай поставлю многоточие. Используя тайный язык древних рун. Они должны принести мне счастье и удачу.
Мой неожиданный уход вызвал раздражение у могущественного повелителя стихий. И он разразился проклятиями на тысячу верст. Поверит ли мне кто-то, если я скажу, что видел грозу в середине октября. Наверное, нет. Но я не обманываю. Зачем мне лгать. Я всегда любил говорить только правду. Но, тем не менее, я редко с ней сталкивался в действительности. И то, что в данную минуту происходит, можно расценивать как злую шутку живого воображения. Но как бы там ни было, дождь продолжал идти. И его никто не собирался отменять. А мне пришлось в срочном порядке подыскать хоть какое-то укрытие. Иначе тяжёлая форма гриппа мне будет уже обеспечена или предоставлена в аванс. Спорить с природой бесполезно. А перехитрить и вовсе невозможно. Каждый неправильный шаг, действие или поступок исчезнет во тьме веков. И уже никогда не возвратиться. Именно так исчезают люди, города и древние цивилизации. Именно так ушла под воду Атлантида. И, возможно, вслед за ней и мы. От сумы и от тюрьмы не принято зарекаться. Но я этого не делаю. Ворошить прошлое не в моих правилах. Но его дыхание до сих пор волнует меня. Оно затаилось в укромном уголке, и, как суфлёр из оркестровой ямы, даёт мне подсказки. Странные и очень противоречивые. И слегка насмешливые. В них я ищу истину. Прямую, безжалостную, но истину. Я противник сладких выражений и не потерплю красочных описаний. Какой толк разбрасываться яркими словами. Они неминуемо померкнут, столкнувшись с суровым господином возмездия. Его следы отпечатаны в грубой форме на остроконечных плитах мироздания или высвечиваются на глухих тропах, уходящих в долину безмолвия. Ещё их можно встретить в заброшенных, обветшалых зданиях, хранящих и без того горькие воспоминания о былом. И, как ни странно это звучит, я вновь с ними столкнулся. Моим убежищем оказался продуктовый магазин. Или точнее то, что от него осталось. А осталось от него не так уж много. Бесформенные четыре стены и дырявая крыша, готовая в любую минуту обрушиться на голову несчастным путникам. Мрачное сооружение отслужило свой век. И теперь его наверняка снесут или разберут по кирпичику. А вместо него ничего не построят. Даже не вериться, что я раньше тут покупал молоко и конфеты. А по выходным сюда привозили вкусную и очень густую сметану. Я намазывал её на сдобную булку и съедал с большим удовольствием. Правда отец ругал меня за то, что я часто пачкал рубашку или брюки. И тем самым добавлял матери лишнюю работу. Но она мне всё прощала. И даже не сердилась, когда я терял сдачу от покупки хлеба или нечаянно разбивал чашку. Она, конечно, понимала, что я не специально это делал. Ведь злого умысла у меня и в помине не было. Кроме того, я никогда не отличался особой аккуратностью и бережливостью. И мама, безусловно, это знала. А когда я ей заявлял, что стану знаменитым художником, она нежно обнимала меня и почему-то тихо плакала. Я не докучал ей глупыми расспросами и не выяснял, отчего она так расстраивалась. Да она бы и не ответила. Она обладала сильным характером и старалась скрывать от других свои переживания. Но я догадывался, в чём заключалась причина её беспокойства. А вот исправить ничего не мог. Я был бессильным перед безжалостной судьбой, толкающей меня на край пропасти. С каждым годом я приближался к ней семимильными шагами. И, благодаря врожденному инстинкту самосохранения, чудом её избегал. Расставляя знаки препинания в личных проблемах, я давал себе клятву, что завтра начну всё сначала. И меня уже никто не остановит. Но, видимо, я плохо выучил грамматику. И завтра начиналось с тех же тоскливых нот, что и заканчивалась вчера. Я нарочно уходил в неизвестноё направление, любовался красотой природы и незаметно опустошал всё в середине себя. Подавляя вспышки гнева, я неэкономно расходовал энергию и разбрасывался на бессмысленные проекты. Я отдавал себе полный отчет, что им не суждено воплотиться в жизнь. И, в конечном счете, они обречены на вымирание. Причина всех моих бед коренилась, прежде всего, в моём восприятии действительности. И тут уже нет оправданий. Их не найдёшь в пустом пространстве, связанном тонкими нитями болезненного восприятия. И мне становилось ясно, что в череде человеческих открытий много пробелов. Намного больше, чем их должно быть на самом деле. И, к сожаленью, заполнить их уже нечем.
Обеспокоившись тем, что дождь всё не прекращался, я пожалел, что вообще вышел на прогулку. Ну, для чего я пришёл сюда и, кроме того, преодолел два с половиной километра, чтобы посмотреть на заброшенную шахту. Как будто я раньше её не видел. Хотя ночью она более привлекательна, чем днём. А при сумеречном свете луны она похожа на развалины старинного замка.
Махнув на всё рукой, я вышел из укрытия. И направился домой. Ускоряя шаг, я спешил, словно за мной гналась целая стая разъярённых волков. Голодных хищников, готовых на всё, чтобы с особым остервенением растерзать в клочья любое живое существо, ставшее на их пути. На чьем пути я стоял, мне оставалось только догадываться. И эти догадки ни к чему хорошему не приводили. Голова шла кругом. А смутные предположения настойчиво возлагали на меня груз ответственности за неправильно поставленные решения.
Я не давал никому торжественных клятв и старался избегать чёткого расписания. В нём я замечал ограничения свободы. Именно к ней я постоянно стремился. И огорчался, что у меня её украли. Ведь бывает же украденное счастье. Я о нём читал в одной книге. Название уже не помню. Но для себя я выяснил одну важную вещь. Счастье продаётся и покупается не хуже, чем хлеб. И пользуется повышенным спросом, особенно среди неимущей части населения, не видевшей ничего кроме непосильного физического труда.
О себе я лучше промолчу. Потому что у меня просто нет слов. Я же ни с кем не общаюсь. А только лишь думаю. Умственный процесс у меня не прерывается ни на минуту. Даже во сне я могу разгадывать кроссворды, составленные только для меня упрямым одиночеством, не желающим отпускать меня в свет. Но я на него не сержусь. И, может быть, сумею его перехитрить. И освободиться от его назойливого покровительства. Бесцельные скитания по безлюдным просторам вымирающего городка подошли к концу. Я вернулся туда, где меня никто не ждёт. Где обычные слова утратили былую силу. А вновь приобретенные желания соскальзывали в зловонное болото тоски и тонули в пучине безысходности. Это моё царство. В нём обитает дух безмолвия, и я вместе с ним. По-моему, это не лучшая компания для создания семьи. Не правда ли?
Прежде чем зайти в дом, необходимо набрать угля и дров, чтобы растопить печку. Я открыл сарай, не обращая внимания на то, что холодные капли текли мне за шиворот, а курточка полностью прилипла к телу. Лампочка как назло перегорела, и мне пришлось засветить спичку. Лопата переломалась на две части, и уголь я насыпал в ведро голыми ладонями. Дров почти не осталось. А те, что валялись по углам, давно уже прогнили и превратились в труху. Насобирав сухих щепок, я накрыл ведро тряпкой и побежал в дом. Растопить печь не составило большого труда. Уже через минуту огонь жадно облизывал бумагу и подкрадывался к деревянным стружкам. Я развесил мокрую курточку и брюки на безопасном расстоянии от печи, чтобы они быстрей просохли. И переоделся в спортивный костюм. Комната медленно наполнялась теплом. Но я его почти не ощущал. Наверное, я сильно перемёрз на улице. И поэтому меня знобило. Несмотря на экстремальные условия своего существования, я так и не привык к холоду. Стоило мне простудиться, как тут же начинались осложнения. Простуда переходила в бронхит или в острое воспаление легких. По всей видимости, иммунитет у меня был снижен. И организм не мог долго противиться коварным замыслам болезнетворных микробов, населявшим и без того загрязнённую атмосферу нашего городка. Неудивительно, что тут редко кто доживал до шестидесяти лет. Высокая смертность стала одной из наших главных визитных карточек. Так что если вам очень плохо живётся, то приезжайте, пожалуйста, к нам, то есть к тем, кому ещё хуже. Ведь надо же хоть как-то сменить обстановку. А то со временем всё приедается и надоедает. А так и депрессией заболеть можно. У меня, кстати, от неё есть народное и проверенное веками средство. Оно хранится в зелёной продолговатой бутылке. В народе его ещё называют не иначе как зелёный змий. Но никакого змия я там не увидел. Уж лучше бы там находился всемогущий джин. Он бы без проблем выполнил мои три заветные желания. А так какой толк в бутылке, если конечно не брать во внимание её рыночную стоимость. Если верить журналам, то многие американские миллионеры сколотили своё состояние на сборе стеклотары. Чем же я хуже? Но меня такой бизнес не прельщал.
