Часть 1
Предисловие
В предрассветную зелень леса ворвалась белая древока. Лопались ветки под пушистыми ногами, раздраженно шипели опавшие листья.
– Ай! – вдруг вскрикнула Душаня, дернувшись назад: длинная шерсть пребольно зацепилась за сук.
Древоки – забытый в Мире малочисленный народец. Древесные тела густо обросли коричневой длинной шерстью (у всех, кроме Душани, у которой шерсть была грязно-белого цвета). Гладкими остаются только лицо, живот и руки. У взрослых древоков тела покрыты глубокими, словно вырезанными на дереве узорами.
Древока судорожно сглотнула комок в горле, и с силой прижала ладони к губам. «Нет-нет, не сейчас, пожалуйста. Еще рано, потерпи немного», – мысленно попросила Душаня обжигающий комок.
Она до скрипа стиснула зубы и глубоко задышала. Утих вроде. Душаня виновато оглянулась назад, туда, где додремывало последние утренние часы Древок-селение, сорвалась с места, кинулась глубже в лес.
Извилистый корень коварно подсек бег. Древока, пролетев пару метров, пропахала носом сырой мох. И на этот раз ей не удалось захлопнуть рот. Застонав от боли, она скрючилась в мохнатый клубок, сжала горло. А затем древоку вырвало… Песней!
Из Душани выплеснулся сноп золотых искр, взвился ввысь, закрутился на ветвях и медленно осыпался мириадами блескучих частиц. Печально звенела Песня, вырвавшись на свободу. Душаня обессиленно распласталась по земле и с тоской следила, как тают звенящие искры в светлеющем небе. Она широко зевнула. Глаза закрывались.
– Совсем капельку посплю (зевок)… успею вернуться (зевок)… не заметят Песни…
Над спящей древокой в первых солнечных лучах резвились стаи пурушат. Проспала.
Глава 1. Древок-селение
В отдаленной части Мира, на одной из лесистых гор проплешиной белело Древок-селение. Белым древоки красили стены низких домов, покрытых широкими крышами. Белыми были заборы, расчертившие селение на клеточки-огороды. А в огородах словно по линейке тянулись грядки. И так же ровно была расчесана и заплетена густая шерсть самих древоков: в сложные коричневые узоры. У всех без исключения. Ну, разве что кроме Душани, прячущейся от селян за нависающими прядями грязно-белого цвета.
Единственная улица в середине Древок-селения прерывалась круглым каменным колодцем, а затем, продолжив свой прямолинейный бег, устремлялась к холму, что одиноко возвышался за последними домами. Весь заросший сор-травой, холм скрывал еще один домишко.
Пурушата – свободные странницы. По виду клочки пуха с никому не заметными глазками (и мозгами).
Ангучи – крупные медлительные существа с шестью лапами. Густая вьющаяся шерсть, жирное молоко делают ангучей очень ценными для разведения. Целыми днями анугчи что-нибудь жуют и, похоже, мало о чем думают.
Буканожки – странствующийнародец, преимущественно передвигающийся целыми поселениями. Они ненадолго задерживаются в каких-то местах и тут же снимаются с места, если хоть у кого-то из буканожек возникает желание двигаться дальше. Обычно несколько раз объезжают весь Мир, знают все и всех. Правда, никто не понимает их языка. Очень мелкие, с круглыми красными телами, на которых покачиваются длинные усики. По бокам четыре пары ножек-ниточек.
* * *
В глаза Душане ударил солнечный луч. Она отвернулась и устроилась в ямке из мха поуютнее.
– Айя-майя, проспала! – Душаня вскочила и, не разбирая дороги, ринулась обратно в селение. Лес оканчивался у подножья заросшего холма. Здесь, в тени деревьев, стоял открытый загон для ангучей. Шестилапые неповоротливые ангучи покинули загон и обгладывали нижний край склона. Шорох за деревьями заставил их на секунду отвлечься от травы и поднять толстые морды, но, не найдя ничего интересного, кроме знакомой древоки, они продолжили свое занятие. Запыхавшаяся Душаня притаилась за стволом сосны и огляделась. Того, кто открыл загон, уже не было.
– Уф, – облегченно выдохнула древока и, отдышавшись, полезла на вершину холма, где прятался в сор-траве покосившийся дом. В отличие от аккуратных домов других древоков, ее собственный давно утратил белизну, скособочился и густо оброс вьющимися цветами. Зато в цветах буканожки настроили целый миниатюрный город. У крыльца Душаня замедлила шаг и настороженно осмотрела строения буканожек, покачивающиеся на ветру. Почти незаметные домики, башенки, мостики, облепившие траву и цветы, в этот ранний час безмолвствовали.
– Уф, – еще раз выдохнула древока, – успела.
Чрезмерная забота буканожек с их назойливым жужжанием могла привлечь внимание теток-древоков. Если тетки узнают, что сегодня ночью Душаня снова бегала в лес, они сразу поймут, в чем дело, и начнется. Еще и наказание выдумают. Нет, спасибо, обойдусь. Душаня аккуратно обогнула буканожичье поселение, перепрыгнула скрипучую доску крыльца и заползла по неровно сколоченной лестнице на крышу. Все-таки на редкость удачно начался день: никаких неожиданных встреч, придирок и разбирательств, как в прошлый раз. Душаня довольно улыбнулась, развалилась на солнце и мгновенно уснула.
Сон разлетелся от первых звуков пробудившегося Древок-селения: чавканья шестилапых ангучей на выпасе, грохота ведер и перестука древесных лап жителей по улице к колодцу. Чуть вдалеке раздался скрип открывшейся двери. Где-то зазвенела посуда. Потянуло запахами жарящихся лепешек. Из одного домика выскочила низенькая древока, обматывая растрепавшиеся косы платком, закричала:
– Брянка, Брянка! Одолжи горшок, свой разбила.
Из соседнего дома откликнулась Брянка:
– Жди, Соечка. Найду скоренько.
Дородная Брянка, несмотря на это «скоренько», выплыла с горшком неторопливо и со скрипом оперлась на забор. Ее резковатые узоры на древесной коже, словно вырезанные ножом неведомого мастера, уже сложились в осуждающий рисунок. Все закругленные узоры Соечки суетливо заметались, пока не подобрались в удивленно-волнительное выражение. Брянка передала горшок и замолчала на добрую минуту.
– Что же? – не выдержала Соечка.
Брянка еще сильнее навалилась на забор, наверное, хотела сказать что-то по секрету. Соечка подставила ухо, и подруга гаркнула:
– Нет, ты представь: наша-то чудинка ночью пела.
Соечка схватилась за грудь:
– Да ты что?! Мож, со сна тебе привиделось, Брянка? Сколько уж мы ее наказывали!
– Привидится такое, скажешь тоже. Вот говорю тебе: она эту гадость назло делает. И не спорь, Соечка. Раз под ивой нашли, значит, такой вот поганый характер, хоть выпалывай, хоть не выпалывай.
– Тсс, ты чего раскричалась. Услышит кто, – шикнула на нее Соечка. Оглядела ближайшие дворы и, на всякий случай дом на холме, но никого, кто мог бы заинтересоваться их разговором, не увидела.
Растрепанная ото сна Душаня сидела на крыше за трубой, обхватив колени руками. Вот уж повезло так повезло слушать очередную белиберду в свой адрес.
Брянка вслед за Соечкой прислушалась к соседям, а затем горячо затараторила:
– А чего? Гляди, как она выкобенивается: и в дом заброшенный удрала, а в прошлом году еще и пришлых напустила, да кого – бродяг-буканожек! Воркует, жужжит с ними – я сама слышала. Может, она совсем того… чуднула окончательно. Но главное, – тут Брянка встопорщилась, и ее узоры вытянулись в большой возмущенный знак, – она же поет Песню!
Соечка огорченно вздохнула:
– Может, после Посвящения исправится?
– Пф, все надеешься, что в ней что-то хорошее проявится. Хе, она же и-во-вая, – покрутила у виска Брянка.
– Мы не знаем, – задергалась Соечка, будто от разговоров про иву у нее начинало везде чесаться. – В корнях-то Душаня лежала слишком большой для младенца. Она не росла под ивой, ее туда кто-то положил.
