Это было главным оружием в устах прусака. Помощь против шляхты было тем, в чем так нуждался русский монарх, но император не подал виду, вместо того он сказал:

– Вот что: дружбу получай, но с Данией воевать я не желаю, тем более, пока враг на Кавказе. Я думаю можно прекратить аудиенцию.

Кристиан поклонился Александру и вышел из зала. Император задумался – Польша. Откуда в Берлине узнали, что не Кавказ, а именно она так волнует его, но воевать с Данией по-прежнему не хотелось.

Ровно в это же время в столицу, прямиком из Варшавы, приехал поляк Януш Замойский – худощавого и довольно невзрачного вида старик. Точнее стариком он не был, Янушу было всего сорок пять лет, но выглядел он по-старчески. Полуседые волосы были растрепаны, все лицо было покрыто морщинами, а руки дрожали без причины. Замойский пользовался большой популярностью при дворе, так как был послом и знал, что творится в разных уголках окраин. Едва разместившись у своего деверя, он направился к императору. Януш едва не разминулся с уходящим Кристианом. Александр ждал Замойского и был рад видеть его. Он улыбнулся и произнес:

– Здравствуй, Януш!

Поляк поклонился и ответил:

– Здрав буде, отец народа польского.

– Раз пришел, значит, есть зачем?

– Честной отец, известно нашему народу стало, что Вы с прусаками дружбы ищете. Отсюда нам горестно стати, ибо с волками дружбу водить нельзя. Знамо, что с Венграми.

Настроение Александра сменилось, он нахмурил брови и баритоном сказал:

– Так ты, значит, приехал меня политике учить? С Пруссией мы давно разногласий не имеем, и дружбу желаем, и супротивного в том не вижу. Если же все у тебя, то закончим на этом.

– Аз понял вас, отец император, но что ж про Венгрию, когда с ними тоже войны не ведешь, но дружбу не сеешь.

– Венгры дружбу иметь не желают, а Россия к миру никого не принуждает. Коли захотят, тогда говорить буду.

Януш поклонившись императору, вышел из зала.

***

Иван отменил свой визит к Александру, из-за вчерашней пьянки он смог лишь написать слова извинений в адрес императора и отдать их посыльному, после чего вновь погрузился в сон. Лапоухов проснулся через пару часов, умывшись, он принялся было чистить свой револьвер, но в дверь кто-то постучал, это был Кристиан. Он попросил разрешения войти и, получив одобрение, переступил порог.

Иван усмехнулся, взглянув на нового друга:

– А тебе я гляжу нисколько не плохо.

– Я лечусь от похмельного синдрома прусскими средствами. Наша медицина прекрасно справляется с этим. Я удивлен, как вы, русские, еще не начали делать подобные лекарства, когда вы так любите выпить.

Иван поморщился, голова ныла:

– Дело говоришь, может, ты и мне дашь свое лекарство?

Гофман молча удалился, после чего вернулся вновь с небольшим пакетиком порошка.

– Разведи в воде и выпей.

– Благодарствую, мой дорогой друг. Так, что побудило тебя прийти ко мне сейчас?

Лапоухов высыпал содержимое в стакан.

– Иван, ты сказал, что ваш император хороших мнений о тебе.

– Да, мы почти друзья.

– Почему почти?

– У правителя не бывает друзей. Есть доброжелатели и ненавистники.

– И все же, я думаю тебе в силу объяснить ему, что Дания не друг России.

Лапоухов вновь нахмурился, теперь уже от возмущения:

А чего это ты за Россию так беспокоишься, что решил императора учить. С датчанами у нас и войн никогда не было. А если ты приехал сюда, дабы мнения свои навязывать, то мой тебе совет, ступай собирать вещи, пока немилость императорскую не вызвал.

Кристиан покинул Ивана: он лег в постель и закрыл глаза – сон не шел.

Когда Гофман был еще ребенком, отношения между Пруссией и Россией были весьма напряженными. Воспитывался он противником этой империи, но сейчас находился в этой стране в качестве дипломата и был достаточно тепло принят. Он глубоко переживал за судьбу его любимой, маленькой Пруссии, и так же, как Отто фон Бисмарк, видел в России друга и соратника. Ранее он питал интерес к Италии, Австрии, Франции, но сейчас эта «варварская», (как называли ее в Европе) страна вызывала у него приятные чувства неизведанности. Кристиан обдумывал план диалога с императором, навязывать свои идеи более было нельзя, иначе Александр мог разгневаться и выслать его из страны, тогда миссия была бы провалена. Он боялся подвести свой народ, своего короля, своего отца. В том нелегком веке Кристиан мог считаться настоящим рыцарем, достойным доблести и славы. Но не их желал Гофман, он хотел, чтобы его просто помнили, помнил его народ, и те, кто ему дорог. Подбирая в мыслях будущие слова к императору, он забылся и уснул крепким сном.

Лапоухов забылся только к полуночи. Но кто же этот вечно веселый человек? Его история гораздо интереснее чем, кажется на самом деле. Он родился в городе Чембар Пензенской губернии пятьдесят лет назад. Его отец погиб во время Отечественной войны, поэтому Ваня воспитывался под сугубо материнским началом. Оттого его характер был мягок, Лапоухов не любил конфликтов и драк, но если их было не избежать, с уверенностью принимал их.

Иван был достаточно набожен, веру ему так же привила мать еще в младенчестве. В среду и пятницу он держал пост. Так же не вкушал скоромной пищи в сочельники, кроме тех дней, когда был на войне. Однако главным своим пороком считал азарт. Несмотря на то, что он никогда не играл в карты, он мог извлечь выгоду абсолютно из всего, начиная с мелких споров и заканчивая играми с крупными ставками. Он боролся со своим пороком, но почти всегда проигрывал ему, и потому пытался искупить его своими делами.

Лапоухов был прекрасным солдатом и стратегом и беспрекословно выполнял все приказы своего императора. Иван жил Россией и ей дышал, он был верным ее сыном и любил как родную мать. Его можно было с уверенностью назвать истинным патриотом своего государства. Таким был Иван Антонович Лапоухов.

***

В ночь на двадцать первое октября из Порты в Россию приехал Сергей Григорьев – подданный императора Александра и близкий друг министра Горчакова. Сергей был солдатом, но в свои сорок восемь лет не смог дослужится даже до чина штабс-капитана, все еще оставаясь поручиком. Это было обусловлено тем, что Григорьев не желал воевать под знаменами Российской Империи, да и в принципе военное дело его не влекло, хотя он был прекрасным стратегом.

Сергей с теплом смотрел на Францию и на ее армию, он желал присягнуть Наполеону III, но боялся суда, который за предательство осудил бы его на казнь. Франция, как государство находящееся в неплохих отношениях с Россией, конечно бы, выдало преступника, боясь обиды Александра. Оттого Сергей ждал момента, когда два этих государства рассорятся.

Горчаков даже не догадывался о желаниях Григорьева, а Александр тем более. К тому же он был хитер и смог вызвать полное доверие монарха.

Император пригласил Сергея во дворец, где встретил его вместе с министром.

– Здрав буде, отец. И ты не хворай Александр Михайлович.

Поклонился он императору и Горчакову.

Александр ответил на приветствие, после чего произнес:

– Известно ли тебе о делах в Польше?

– Знать известно, свободы хотят.

– Разве они не свободны?

– А кто ж свободен, когда его независимости лишают.

– Ты хочешь сказать, что они отделиться от нас хотят?

– Я, Великий государь, сказать ничего не хочу, за меня говорят факты, но кишка у них тонка, чтобы с тобой тягаться.

Сергей был не только хитрым человеком, он был так же хорошим подхалимом.

Александр погрустнел и, устремив свой взгляд в пол тих сказал:

– Ступай с богом, и ты Александр Михайлович, тоже ступай, я хочу собраться с мыслями.

Он остался один, полный раздумий, он не желал конфликта со шляхтой, но всяческие уступки не помогали.

Император не был жесток по своей натуре, потому ему было сложно принять какое-либо деспотическое решение, и он временил. Но на окраинах России, в Польском Царстве, уже думали о новом восстании, которое бы отличалось от предыдущего, произошедшего тридцать лет назад. И которое было так бесславно подавлено, не оставив о себе даже памяти. Шляхта всегда отличалась бунтарством. Она, бывшая Речь Посполитая, когда-то великое государство сейчас терпела гнет и считала это верхом унижений.