Пресса активно освещала деятельность Комитета бдительности Уайтчепела, и фигура Джорджа Ласка вскоре стала популярной, чего не скажешь о высокопоставленных чинах полиции Лондона…

Служба сэра Чарльза Уоррена, который с марта 1886 года был ответственен за правопорядок в столице Британской империи5, в последние полтора года проходила в крайне неблагоприятных условиях. Армейский генерал, не привыкший, чтобы им командовали, – тем более, гражданские лица, в особенности те, которых он не уважал, – так и не смог ужиться с новым министром внутренних дел Генри Мэтьюзом. Тот был не менее властным человеком, чем сам Уоррен, – так, что борьба между ними была неизбежна. Первым делом Мэтьюз окружил комиссара полиции своими людьми. Так, Уоррен прекрасно знал, что его помощник, ответственный за криминальную полицию, Джеймс Монро работает на Мэтьюза, однако долгое время ничего не мог с этим поделать, постоянно встречая противодействие со стороны своего подчиненного. Фактически, он утратил контроль над криминальной полицией города. И только в конце августа 1888 года сэр Чарльз отправил в отставку Монро, назначив на его место Роберта Андерсона, который, правда, был в дружественных отношениях со своим предшественником. Ситуация несколько изменилась, когда Андерсон отправился на отдых в Швейцарию, – это случилось 7 сентября, накануне убийства женщины в Спиталфилдс. Воспользовавшись удалением Андерсона из города, Чарльз Уоррен, назначил главным инспектором Дональда Сазерленда Свонсона, возложив на него общую ответственность за расследование убийств в Ист-Энде.

15 сентября из Скотланд-Ярда в Хоум Офис6 на имя министра Мэтьюза за подписью сэра Чарльза Уоррена было отправлено донесение следующего содержания: «Я убежден, что дело об убийстве в Уайтчепеле – это такое дело, которое может быть успешно расследовано, если к нему подойти системно. Я бы мог сказать, что и сам в состоянии в течение нескольких дней разгадать эту тайну, – при условии, если бы сосредоточился всецело на нем. Поэтому я считаю крайне важным передать всю работу центрального аппарата по данному делу в руки одного человека, который бы ни о чем другом больше не заботился.

Ни вы, ни я, ни мистер Уильямсон не можем этого сделать, поэтому я передаю это в руки главного инспектора Свонсона, который должен быть в курсе всего. Я смотрю на него, как на глаза и уши комиссара в этом конкретном деле. У него должна быть своя комната, – и каждая бумага, каждый документ, каждый отчет, каждая телеграмма должна проходить через его руки. С ним необходимо консультироваться по всем вопросам. Я бы не посылал никаких указаний по поводу этого дела, не посоветовавшись с ним. Я возлагаю на него всю ответственность…».

Главный инспектор Свонсон добросовестно исполнял свои обязанности как «глаза и уши» сэра Чарльза Уоррена, а потому, когда 17 сентября в Скотланд-Ярд поступило письмо весьма странного содержания, он тотчас же доложил о нем своему шефу. И тогда на стол комиссара Столичной полиции легла перепачканная бумага, на которой чернилами красного цвета, будто кровью, ровным мужским почерком были написаны такие слова:

«Дорогой Начальник (Dear Boss). Итак, сейчас они говорят, что я Жид. Когда же они поумнеют (или узнают?), Дорогой старый (старший?) Начальник! Вы и я знаем правду, не так ли? Ласк может обыскать (слово с ошибкой – look forever) Ад, но никогда не найдет меня, тогда как я буду прямо под его носом все это время. Я наблюдаю, как они ищут меня, и это вызывает во мне приступы смеха (ха, ха). Я люблю мою работу, и я не остановлюсь, пока на мне не застегнут наручники. И даже тогда берегитесь вашего старого приятеля Джеки. Поймайте меня, если сможете».

После этих слов стояла подпись – «Jack the Ripper» («Джек-потрошитель»), а далее следовала приписка: «Извините за эту кровь, – она осталась с последнего раза. Какое миленькое ожерелье я подарил ей!»

Сэр Чарльз Уоррен, пробежав глазами эти строчки, изобилующие грамматическими и стилистическими ошибками, изменился в лице и, подняв взор на Свонсона, осведомился у него:

– Кто, кроме вас, еще читал это?

– Точно не знаю. Впрочем. Сотрудник, что вскрыл конверт… Но он тотчас же отнес его мне, согласно вашего приказа, – напомнил Свонсон.

Чарльз Уоррен качнул головой и, поднявшись из-за стола, прошелся по своему кабинету, а потом остановился напротив главного инспектора Свонсона и, устремив на него пристальный взор, проговорил отчетливо и с расстановкой:

– Содержание этого письма не должно выйти за пределы этого здания. Вам это понятно?

– Да, сэр, – с готовностью отозвался Свонсон.

Оставшись наедине с самим собой, Чарльз Уоррен опустился в кресло и снова просмотрел письмо. «Какое миленькое ожерелье я подарил ей!» – прочитал он еще раз, не сразу поняв, о чем идет речь. Какое ожерелье? Потом его вдруг осенила жутковатая догадка. Украшение из внутренностей, которыми убийца обложил перерезанное горло своей жертвы…

27 сентября 1888 года из почтового ящика сотрудник Центрального агентства новостей извлек запечатанный и запятнанный конверт, на котором не было ни имени отправителя, ни обратного адреса. Послание, заключенное в этом конверте и датированное 25 сентября, предназначалось некоему Начальнику (The Boss), а потому вскоре легло на стол главного редактора газеты. Он прочел такие строчки, написанные ровным почерком чернилами красного цвета:

«Дорогой Начальник! Я слышу, что полиция вот-вот поймает меня, но они пока даже не установили, кто я. Я смеюсь, когда они, пытаясь выглядеть такими умными, говорят, будто находятся на правильном пути. Та шутка с «Кожаным фартуком» по-настоящему рассмешила меня. Я всерьез взялся за шлюх и не перестану рвать их, пока на мне не застегнут наручники. Великолепной была работа в прошлый раз! Той леди я не дал и рта раскрыть. Как могут они поймать меня сейчас? Я люблю свою работу, и я хочу начать снова. Ты вскоре услышишь обо мне с моими забавными маленькими играми. Я сохранил немного красного вещества в бутылке из-под имбирного пива, что осталось со времени последней работы, чтобы писать им, но оно загустело как клей, и я не могу использовать его. Красные чернила подойдут, я надеюсь (ха, ха). В следующий раз я отрежу леди уши и отправлю офицерам полиции, – только для забавы, если ты не против. Попридержи это письмо, пока я не сделаю чуть больше работы, и тогда дай ему прямой ход. Мой нож – такой приятный и острый, я хочу выйти на работу прямо сейчас, если бы у меня появилась возможность. Удачи. Ваш верный

Джек-потрошитель (Jack the Ripper).

Не возражаешь против этого псевдонима (trade name)?

Постскриптум. Не отправляю это письмо, пока не сведу всю красную пасту со своих рук, чтоб её. Пока безрезультатно. Сейчас они говорят, что я доктор. Ха – ха».

Главный редактор Центрального агентства новостей не решился предать огласке это письмо, не поставив в известность Скотланд-Ярд, куда оно попало 29 сентября, а в следующую ночь Джек-потрошитель снова вышел на охоту…

Вторник. 25 сентября.

В то будничное утро паб пустовал. За последний час лишь нескольких клиентов довелось обслужить бармену. Потом в дверь вошла женщина, одетая в черную куртку. У нее был потрепанный вид. По ее щеке текли смешанные с кровью слезы. Увидев ее, бармен первым делом подумал, что она стала очередной жертвой мясника, «кожаного фартука», – в общем, того убийцы, который в последние месяцы терроризировал округу.

Женщина, присев к барной стойке, сквозь зубы процедила слово «ром» и, звонко кинув монеты, тотчас же залпом осушила стакан с обжигающей жидкостью.

Бармен пригляделся к ней. Моложавый вид, но явно за сорок. Кровь текла по ее щеке. Мочка левого уха была разорвана, словно с нее насильно сорвали серьгу. «Нет, – отмахнулся бармен от своей первой мысли. – Типичная бытовая драма. Сейчас начнет мне изливать свою душу и жаловаться на судьбу-злодейку». Сколько он уже выслушал этих историй за все то время, что простоял на этом месте!