Мы прощаемся. Егор Сергеевич открывает передо мной дверь, провожает в коридор.

– Надеюсь, дорога назад будет более благополучной, но если вдруг что, смело звоните! – говорит он, протягивая визитку.

– Вам понравилось менять колеса? – спрашиваю, слегка улыбаясь.

– Да! Пожалуй, следующим открою автосервис! – теплая ответная улыбка, от которой у меня снова все замирает внутри.

– Тогда дорогу не спешите ремонтировать, больше клиентов будет!

– Приму к сведению!

Мы доходим до выхода, но Егор Сергеевич не останавливается. Вместе со мной выходит на улицу и провожает до моего многострадального авто. И даже когда я трогаюсь с места, он не спешит уходить. Смотрит мне вслед. Как-то странно видеть его одинокую фигуру на парковке в зеркале заднего вида. Он кажется грустным и задумчивым. Да, видно воображение у меня разыгралось не на шутку.

Сейчас я сидел в офисе, за столом менеджера по продажам Гордеевой Вероники Петровны. Пришел я сюда совсем не случайно. Хотел увидеть ЕЕ еще раз. Вероника стояла возле ксерокса в соседней комнате, отделенной от кабинета прозрачной перегородкой. Я смотрел через стекло на профиль женщины, которая впервые за десять лет с тех пор, как умерла моя жена, вызвала во мне неподдельный интерес. И я все больше убеждался, что мне не показалось. Она действительно напоминает мне Алену. Нет. Это сходство не явное. У Вероники совсем другой цвет глаз и волос, она немного полнее и черты лица совсем другие. Но манера говорить, то, как она хмурит брови, и вот этот поворот головы. Именно это меня приморозило сначала. На несколько секунд мне показалось, что я вернулся в прошлое, когда Алена еще была жива и здорова, а мы даже подумать не могли, как мало времени нам отведено на счастье. А еще эта женщина излучала неуловимую, но очень мощную ауру спокойствия. По крайней мере, так чувствовал я. И это было то, чего я не ощущал уже 10 лет, с тех пор, как потерял свою единственную любовь…

Алену я встретил, когда мне было 20. Мы познакомились на ее выпускном, вскоре после моего возвращения из армии.  Наверное, это и была любовь с первого взгляда. Потому что я сразу понял, что не отпущу ее никогда. Через год мы поженились. Нет,  наша жизнь не была безоблачной. Мы ругались, выясняли отношения до битья посуды и бешенных криков, правда, любой скандал заканчивался, как правило, бурным сексом прямо посреди осколков на полу или на кухонном столе. Тем более, что как бы сильно мы ни скандалили, оба прекрасно понимали – жить друг без друга не сможем. Потом я часто вспоминал наши размолвки, и они казались такими мелкими, а мы такими глупыми. Если бы я знал, что так скоро потеряю ее, я бы не тратил ни минуты, я бы не отпускал ее никогда, стараясь продлить каждое мгновенье…

То, что у Алены рак, мы узнали совершенно случайно. Она часто мучилась приступами гастрита, поэтому особого беспокойства тошнота и потеря аппетита у нас не вызвали. А когда она все же обратилась в больницу, то первое, что обнаружили врачи – это беременность. Новость повергла нас в счастливый шок, ведь в течение многих лет у нас не получалось завести ребенка. Я помню, как Алена вышла из кабинета, бледная, слегка покачиваясь, я перепугался не на шутку, а она тяжело опустилась на лавку и так глянула на меня своими огромными зелеными глазами, полными слез, а потом начала смеяться. А я стою, как дурак, и не могу понять, что делать: тоже плакать, или смеяться. А когда сообщила шокирующую новость, то присесть пришлось уже и мне, потому что я поверить не мог, что наша мечта, наконец, сбудется.

Только радость была совсем недолгой. При более тщательном обследовании обнаружилось кое-что еще более шокирующее, то что перечеркнуло не только мечту о ребенке, но и всю нашу жизнь. У Алены опухоль. Причем стадия уже запущенная. О сохранении беременности не могло идти и речи, так как требовалась срочная операция, а далее курс химиотерапии.

Я и сейчас с трудом вспоминаю то время. Жизнь разделилась на ДО и ПОСЛЕ. Сначала мы оба впали в какое-то вязкое чувство безысходности. Ни у нее, ни у меня не было ни слов, ни сил. Я только был рядом и сжимал ее руку в своих ладонях, надеясь, что она в моих глазах прочитает то, что сказать не могу. Это было страшное время. Я даже не могу точно сказать, сколько дней, недель, месяцев это длилось. Все слилось в единый черный, беспросветный лабиринт. Бег по больницам: анализы, процедуры, операции… Но тогда мы еще на что-то надеялись.

Окончательный приговор нам подписали, когда выяснилось, что пошли метастазы и один из отростков проявил себя в таком месте, где даже операбельным путем его удалить нельзя. Мы консультировались с несколькими врачами, но все они только разводили руками. А время шло, Алене становилось все хуже. У нас уже не осталось ни сил, ни денег, чтобы продолжать борьбу. Да и надежда уже почти угасла.

Последние месяцы моя жена провела дома, она сама так захотела, нам всем уже до тошноты осточертели больницы. Она сказала, что хочет хотя бы последние отведенные ей дни провести дома, со мной рядом. И я не мог отказать ей. Она держалась до последнего, моя девочка, она все время чувствовала себя виноватой. Я видел это в ее глазах, хотя она и не говорила об этом. Только за несколько дней до смерти она попросила прощения за то, что не смогла сделать меня счастливым, что причинила столько страданий. Глупая, какая же она глупая! Она не могла понять, как я люблю ее, и что я не променял бы ни минуты нашей жизни за возможность иметь другую здоровую жену и детей. Я пытался сказать ей все это, но ком в горле все время мешал. Она переживала, что болезнь сделала ее некрасивой, все время просила не смотреть на нее. Никак не могла понять, насколько не права. Что в те минуты я с ужасом думал о том, как останусь один и сейчас впитывал, как конченный наркоман, ее образ, ее запах, понимая, что скоро потеряю их навсегда.

Только тогда и на сотую долю не мог представить, насколько мне будет тяжело. Она умерла у меня на руках, я до последней секунды прислушивался к слабому дыханию и биению ее сердца, с последним ударом которого перестало биться и мое.

С того дня прошло уже почти 10 лет. Говорят, время лечит, в какой-то мере это так. Боль не исчезает, но становится терпимой, ты привыкаешь к ней, срастаешься с нею. Первые несколько месяцев я беспробудно пил, не видел смысла жизни вообще. Пытался даже покончить с собой, но безуспешно. Вытащить из этого состояния меня пытался мой друг – Костя. Он меня и отвез в больницу, когда я кучу таблеток запил бутылкой водки, в надежде, наконец, сдохнуть и прекратить свои страдания. Потом в больнице предложил мне начать свое дело. Рассказал о возможных перспективах. Хотя я его почти не слушал. Послал куда подальше. Как я могу что-то организовать, когда сам себя вернуть к жизни не могу, да и не хочу…

А потом в коридоре больницы встретил девочку лет семи. Мы с ней вместе сидели под кабинетом УЗИ и долго ждали доктора, которого вызвали в операционную. Мама ее вышла с младшим братом на улицу, а меня попросила присмотреть за малышкой. Девочка была очень худенькой, в косынке, с желтоватым цветом лица. Я сразу понял, что она очень больна, и не ошибся. Малышка рассказала мне, что у нее рак, но она надеется, что скоро поправится. Рассказала, что им предложили поехать в лечебный центр в столице, где ей могли бы помочь, но у родителей нет столько денег. Однако мама сказала, что найдет нужную сумму и сделает все, чтобы дочь жила. Она говорила серьезные вещи своим детским голоском, и из ее уст все это звучало еще более печально. Причем она не жаловалась, а просто рассказывала то, что беспокоит ее. Другие маленькие дети мечтают о новой кукле, а эта девочка мечтала выздороветь.

И тогда я словно посмотрел на себя со стороны. Я, взрослый, здоровый мужик жалею себя и гублю свою жизнь, а эта маленькая, но такая сильная девочка, борется со страшной болезнью и не отчаивается. Я столько жизни увидел в ее глазах. Это что-то изменило во мне.