– Это что, я в гигантского хомяка превращался, или кровожадную белку-убийцу?

– Нет, – улыбнулась Кейси.

– Ну, слава Богу, – я облегченно сказал.

– В хомяка, ты точно не превращался. – она отвела глаза.

– А в кого? Я смутно помню, что кем-то был.

– В Годзиллу, – ответила Кейси вздохнув.

– В Годзиллу? В национальное японское чудовище?– у меня перехватило дыхание, – Лягушка, теперь Годзилла. Вы что все тут обалдели! Срочно сообщите обо мне на российскую базу! – я попытался сорвать медальон с шеи, но ничего не получилось. Я дернул сильнее с тем же результатом. Попытка разорвать цепочку не принесла успеха. Бесполезные попытки прервала неслышно подошедшая Хааря.

– Медальон нашел себе нового хозяина, – сказала она с поклоном, и как мне показалось, с облегчением, – и не расстанется с тобой, пока не захочет сам.

– Так что, я теперь все время буду в Годзиллу превращаться? – эта безрадостная перспектива повергла меня в глубокий шок. – Я что теперь – Годзилламен?

– Нет, – все с тем, же неизменным поклоном, – Амулет разряжен, пока.

Ох, чуяло мое сердце, что все этим кончится. Я хотел только отслужить положенный срок, срубить бабок, чтобы устроить свою дальнейшую жизнь. Ведь предупреждали меня, из Зазеркалья уйти, так просто не удается. Думал – вранье, пронесет, и вот теперь допрыгался.

– Послушай, девочка, – обратился я к японке. Она в ответ снова поклонилась. – Я не могу принять такой дорогой подарок. Вещица слишком ценная. Что твой папа скажет? Или будущий муж спросит, милая, а где же тот красивый кулончик?

– Медальон сам, когда то выбрал нашу семью, а теперь он ушел к тебе, – сказала принцесса, – такова его воля, особенно после того, что ты сделал.

– Что же я сделал, такого страшного?

– Ничего особенного, – сказала Кейси, – Ты просто превратился в Годзиллу, разнес марксистов в пух и прах, зашвырнул, в лес два танка, стал ловить птеродактилей и бросаться ими, а потом отправился к замку Пепина Короткого, то есть Длинного. И на пол пути к нему снова стал человеком.

– Два танка? В лес? – я стал лихорадочно вспоминать мировые цены на американские танки. – Они взорвались? Или может, только слегка помялись? – и тут я вспомнил взрыв и летящих ленивцев.

– Кейси, – сказал я, – нам надо быстро собираться и ехать к своим. Господи, как же меня угораздило во все это вляпаться?

– А Кири говорит, что ты счастливчик.

– Я счастливчик? Как тогда выглядят неудачники?

– Кири сказала, что у медальона есть один маленький нюанс. После превращения в Годзиллу, хозяин медальона или навечно остается национальным японским чудовищем, а уж если и превращается обратно в человека, то сходит с ума и продолжает думать, что он Годзилла.

Я точно не был Годзиллой и себя ей не ощущал, значит – пронесло.

– А сколько будет подзаряжаться амулет?

– Хааря сказала, лет сто, – спокойно ответила Кейси.

Я окончательно успокоился и сделал большой глоток из кружки с живой водой. Голова мгновенно прояснилась, я почувствовал себя свежим и отдохнувшим и тут в комнату ввалились капитан Ленгдон и старший лейтенант Смоллетт.

– Сэр, – сказал капитан, – личный состав базы ждет Вас!

«Где он успел так быстро достать медаль Конгресса?» – подумал я и вышел из помещения.

Перед штабом был построен изрядно потрепанный личный состав базы. Над их головами гордо развевался обгоревший звездно-полосатый флаг. Такая трогательная сцена, хоть в кино снимай. Зал рыдал бы от умиления. Но тут капитан поставил меня перед строем и сказал:

– За беспримерную храбрость, проявленную при обороне объекта от значительно превосходящих сил противника, за находчивость при спасении мирного гражданского населения от колдовских чар я, властью данной мне президентом Соединенных Штатов принимаю прапорщика Российских Вооруженных Сил Макса Безумных в Почетные Зеленые Береты и присваиваю ему личный позывной «Годзилла»!

С этими словами он торжественно водрузил мне на голову, новенький зеленый берет и вручил портрет Джорджа Вашингтона, явно срисованный с долларовой купюры. Что можно было сказать в такой ситуации? Не орать же «Служу России!»? Но капитан сам нашел выход, он пожал мне руку, хлопнул по плечу, а я как можно бодрее гаркнул «Спасибо за доверие».

По базе словно прошли орды гуннов вместе со своими стенобитными машинами . Стена периметра была в одном месте проломлена, а в пяти расплющена и я даже догадываюсь кем. Через плац протянулась цепочка смутно знакомых трех метровых следов. Все вокруг, если не горело, то дымилось, если не дымилось, то было разрушено. Американцам придется, сильно раскошелится на капитальный ремонт. Часть личного состава, причем именно та, которая не была на вечеринке у капитана, сразу после построения, срочно отправилась за стройматериалами в район моего болота. Мне кажется, в ближайшие дни все лягушки в округе будут беспощадно перецелованы.

Удивляло почти полное отсутствие потерь среди личного состава. С одной стороны это объяснялось наличием на базе большого количества охранных амулетов заметно уменьшавших силу удара, а с другой стороны солидный запас живой воды, своевременно заготовленной доктором Ливси.

Погиб, или бесследно исчез, проявив чудеса храбрости, только лейтенант Крюгер. Говорят, что он с последним ящиком гранат бесстрашно бросился в самую гущу марксистов. Что с ним случилось дальше, никто не знает, так как именно в этот момент я превратился в Годзиллу. И стал в этом ночном шоу звездой номер один. Взрывом мощного файербола лаборатория Крюгера была разрушена до основания. Вокруг были разбросаны обугленные клетки и кормушки. Я поднял с земли обгоревшую книгу. Она называлась «Порфирий Соломонович Зигельшухер. Промышленное разведение кур несушек в средней полосе России. Сарапульское книжное издательство».

– Бедняга Крюгер, с отличием закончил Кембридж, Оксфорд, Итон и Сарапульский сельскохозяйственный техникум, чем особенно гордился, – сказала Кейси, смахнув слезинку с ресницы.

– Но при чем здесь куры? – удивился я.

– Это была тема его секретной работы.

– По-моему, он страдал маниакальной тягой ставить опыты на несчастных лягушках, – я даже невольно вздрогнул от воспоминаний.

– Тяга к лягушкам у него по материнской линии. Его мамаша Клавдия Базарова, ведущая свой род от русских обедневших дворян, была известным биологом, по лягушкам как раз и специализировалась.

– Ну, а куры то здесь при чем?

– Ты индокур когда-нибудь видел? – спросила Кейси.

– Не только видел, но даже ел, – с гордостью сказал я. – Они у нас в каждом магазине продаются в охлажденном виде. У них лапы такие огромные. Как у страуса.

– Эти куры были выведены в тайных лабораториях ЦРУ в 60-е годы прошлого века, во время войны во Вьетнаме, специально для борьбы с вьетконговцами.

– С кем, с кем? – не понял я.

– С вьетнамскими партизанами. Первоначально индокуры отличались свирепым нравом и исключительной кровожадностью. Пять индопетухов в клочья разрывали бенгальского тигра, и командование санкционировало массовую выброску кровожадных птиц в контролируемые партизанами районы.

– Ну и что? – спросил я, потрясенный этой неизвестной страницей вьетнамской войны.

–Что, что? – ответила Кейси. – Наши стратеги не учли постоянную нехватку продовольствия у красных и их дьявольскую хитрость. Вьетконговцы приручили этих птичек, солидно пополнив свой рацион. Наши аналитики обнаружили ошибку, но было уже поздно, разведение индокур партизаны поставили на широкую ногу. Они даже умудрились через третьи страны наладить поставки индокуриного мяса и яиц в США. Это один из самых крупных провалов нашей разведки в прошлом веке, после Перл-Харбора, конечно.

– Ну, а причем здесь несчастный Крюгер? – не понял я.

– Выведением породы боевых индокуриц занимался его дедушка. Он постоянно пытался повысить свирепость своих питомцев, работал над этим и день и ночь. И вот однажды ему удалось вывести породу страусокур, или куростраусов, птиц отличавшихся феноменальной кровожадностью. От радости он забылся и, задумавшись о чем-то своем зашел к ним в вольер.