Я не находила ничего, я продолжала учиться, работать в больнице, помогать людям, медитировать, одевать все новые и новые амулеты, читать книжки, видеть кошмары и осознанные сны. В стремлениях не носить старые амулеты, а использовать только один из них я снова встретилась с ухудшением самочувствия. Как наказание, за попытки что-то изменить мои ночные гости мучили меня сильнее.

Я понимала, что даже в книгах нет такой необходимости носить с собой массу защитных символов, порой даже разных течений и школ. Скандинавские и славянские руны, тибетские знаки, арабские символы, мантры, сутры, заклинания. Я стала походить на ведьму, мне не хватало разве что сушенной куриной лапки и черепа козла.

Над кроватью у меня висело несколько ловцов снов и еще какие-то странные обереги, коврики, четки, камешки, коробочки. Воспитателям и коменданту общежития я объясняла, что просто коллекционирую все эти вещи, что духов я не вызываю, к сатанистам не имею никакого отношения, просто мне это все нравится.

Хуже было, что многие девочки из соседних комнат, смежных блоков не удовлетворялись моим объяснениям. Им было любопытно, они копировали мое «пристрастие», увлекались всерьез оккультизмом, некоторые даже пытались приносить какие-то жертвы, резать себе руки, ходить на кладбища.

Я много беседовала с этими девочками, объясняла им, что они занимаются ерундой, читала в их сердце, подбирала слова, рылась у них в голове в поисках переключателя. Мне удавалось отговорить одних девочек, но на место них приходили другие.

Это отнимало время. Но меня утешало лишь то, что количество этих девочек, страждущих примерить на себя личину «магии», не бесконечно. Поэтому в какой-то момент проблема приутихла, но стоила мне большой потери сил. Спать снова было очень тяжело.

Прозрачный

Глава 7. Среда.

Я живу на юго-западе города, в доме, с крыши которого можно увидеть поля на окраине, пустыри, гаражи, линии электропередач, два завода, две ТЭЦ, железную дорогу, порт, залив и тающей в дымке центр города. На юго-западе очень много подобных четырнадцатиэтажных панельных домов, выкрашенных в желтый, оранжевый, красный, а то и во все три цвета. Пожалуй, это типовые дома, которые массово строились в далекие 70—80 годы в этих местах.

Меня мало интересует история района и его нехитрой архитектуры, но одно могу сказать: здесь царит полная гармония. Лучше и не представить припортовую окраину, с широкими улицами и проспектами, огромными дворами, пустырями, поросшими камышом из-за излишне влажной почвы, песчаными насыпями, исполинскими грузоподъемными кранами-жирафами, торчащими макушками танкеров и паромов, которые иногда просматриваются в прибрежной зоне, когда стоишь на остановке трамвая.

В моем доме около 12 подъездов, это самое многоподъездное чудовище из всех, которые я видел. Почему чудовище? Потому что напоминает нелогичное уродливое создание в виде слепленных букв «Т», причем вторая «Т» своим левым верхним краем прикреплена к середине горизонтального основания первой. Мой подъезд расположен в центральной секции дома, как и во всех остальных подъездах в нем темно и грязно, один вход ведет к лифтам, второй к лестнице. Подъезд примечателен тем, что проходной и тем, что всегда открыта дверь на крышу, но про это расскажу отдельно.

Я живу на четвертом этаже, поднимаюсь, в основном, по лестнице из-за вечно сломанных лифтов. Моя однокомнатная квартира выходит окнами в уютный тихий зеленый двор. Когда мамы нет дома, я выхожу покурить на незастекленный балкон, смотрю сквозь ветки берез на гуляющих людей.

Двор представляет собой зеленый газон, простирающейся между нашим и соседним домом, шириной чуть больше ста метров. Посередине газона насыпана дорожка, по которой можно пройти в соседние прилегающие дворы.

Слева двор закрывает угол моего же дома, там же находится хоккейная коробка, которая никогда не заливалась и не использовалась по назначению, через дорожку есть детская площадка, – от скуки можно понаблюдать за веселыми детишками и мамочками. Справа тоже выступает угол моего дома и видна моя школа, от которой, в принципе, и тянется это незатейливая тропинка. Когда весна и лето – это самый дружелюбный двор, который я когда-либо видел.

Когда ты ребенок, то белое кажется особенно белым, а черное черным. Дни недели тоже имеют свою красочную категоричность. Понедельник белый, вторник – зеленый, среда – розовая, четверг – фиолетовый, пятница – синяя, суббота – красная, а воскресенье- голубое. Откуда берутся эти цвета и почему именно они сопоставляются именно с этими днями недели? Я очень любил пятницы, можно было не думать об уроках, играть на школьном дворе сколько угодно, или устраивать посиделки у кого-нибудь дома.

Смотреть сказки и мультфильмы, играть или просто прийти домой и завалиться спать, в пятницу после уроков – это особенно приятно. Суббота тоже хороший день, да и воскресенье ничего – ты не в школе, ты не сидишь за партой и не нервничаешь, что не сделал домашку, тебя не клонит в сон на каждом скучном уроке.

Ты свободен, это самое сладкое и чудесное ощущение – беззаботной детской свободы, когда любой досуг интересен, любая игра захватывает, любые положительные эмоции усиливают ощущение детского счастья.

Почему-то именно в среду мне всегда становилось грустно, становилось неуютно и не по себе. Этот день ничем не отличался, скажем, от понедельника или вторника или четверга. Но он был всегда каким-то хмурым. Я получал нагоняи от учителей, ссорился с мамой или умудрялся повздорить с друзьями из-за какого-то пустяка.

Мое беззаботное счастливое детство закончилось тоже в среду, в конце ноября.

Этот день стал для меня своеобразной точкой обратного отсчета, обратного отсчета моей нормальной жизни. Именно в этот день случилось то, что сделало меня больным. Многие врачи, психиатры, психологи в своих книгах описывают, что слабое место в человеческом организме или в человеческой психики может долго не давать о себе знать, но при определенных обстоятельствах, при определенном толчке оно начинает вредить всему организму в целом. Как растение сорняк, развивается, пускает свои корни в здоровую сильную плоть, питается ею, высасывает все жизненные силы. Здоровая слаженная система начинает постепенно разрушаться, иногда ее удается спасти правильным лечением, иногда нет.

Это как лотерея: кому-то везет и он остается живым, здоровым, счастливым, а кто-то вянет и чахнет на глазах и в конечном счете погибает. Так и было со всеми моими родными по папиной линии, они ломались как устройства, из-за едва заметного брака, который давал о себе знать через приличное время работы, но все-таки заставлял их ломаться, не смотря на прекрасную жизнь и прекрасных людей вокруг. Мне не повезло, я заболел еще не успев пожить и добиться чего-то в жизни, я был самым рано испортившимся экземпляром, мне было 11, когда это началось.

В этот день выпал первый снег, большие хлопья кружились все утро почти до обеда, я пялил в окно на уроках, а Пашка сидел рядом и периодически пихал меня под бок, когда учитель проходил рядом или недовольно поглядывал на меня, потому что я совсем не слушал урока.

По школьной программе в расписании стояли не самые привлекательные уроки: литература, русский язык, история, биология, английский язык. В конце дня мы с Пашкой ждали Витю и Сережу, у них было на один урок больше.

Мы сначала сидели в столовой, кидаясь остатками булочек. Нас выгнала уборщица и мы побрели в школьный дворик, там пятиклашки рисовали героев комиксов на снегу, соревнуясь у кого лучше и красивее рисунок. Я попробовал нарисовать Микеланджело из черепашек ниндзя, а Пашка Робокопа, потом мне это надоело, и я сказал, что это забава для малявок.

Паша обиделся, и мы начали кидаться снегом, хотя снег был таким хлипким, не позволял слепить полноценный снежок, приходилось долго сгребать его с асфальта, в этот момент Пашка уже успевал засунуть мне какое-то количество снега за шиворот.