– Сравнение необычное, но что-то в нем есть. А что Климов? За протокол еще не брался, ты не узнавал?

– Андрюха-то? Так выходной же, Николаич. Это мы с тобой уже потерянные люди, кроме работы за бутылкой ни о чем другом поговорить не можем.

– Да, прав ты, Андреич, прав, но дело-то непростое. У тебя как, азарт не проснулся, увольняться не передумал?

– Да иди ты по матушке. Повременю пока.

– Вот это другой разговор. Ну, за второе дыхание!

– Согласен, мотивирует на свершения. Но, опять-таки, когда такое было, чтобы вообще никаких улик. К тому же, непонятно, с чего бы костям вдруг стать такими хрупкими.

– Не паникуй, Серега. Завтра почитаем протоколы, глядишь, что и всплывет. Ты лучше скажи, как там твои ощущения, ничего не изменилось?

– Если ты про возможное продолжение, то все только усилилось. Я практически убежден, что за этим трупом последует еще не один.

– Это плохо, блядь, Голливуд какой-то.

– Ага, миссия невыполнима.

– Выполнима, еще как выполнима. Мы ж с тобой и не из такого дерьма конфетку делали. Хотя здесь навоза на торт потянет.

– Слушай, Николаич, а что, если это и впрямь какая-нибудь мистическая хрень?

– Не думал, что ты сторонник подобных фантазий.

– Да это я так, от отсутствия здорового объяснения.

– Мы с тобой, Сережа, менты, а потому обязаны мыслить здраво, рационально.

– Умом я понимаю, но, чувствую, что все не так просто.

– Да ты совсем охренел что ли? Заканчивай генерировать свои мысли, а то накаркаешь, что нас с тобой по профнепригодности спишут. Ты лучше почувствуй, что бутылка заканчивается, и сгоняй в морозилку.

– Хороши работнички, твою мать. Позорим честь мундира.

– Поговори мне, моралист хренов.

– Сдается мне, Николаич, что Андрюхин протокол нам ничего не даст. Вот и получается, что вся надежда исключительно на Швыдко.

– Выходит, что так. Свидетель, похоже, тоже мимо кассы.

Значительно позднее Сергей сгонял за очередной порцией зелья, и душевная беседа продолжалась до глубокой ночи, но ни к чему так и не привела.

Как и ожидалось, протокол осмотра места происшествия не пролил свет ни на одну деталь. Старший оперуполномоченный Климов, которому «посчастливилось» его составлять, и тот пребывал в чрезвычайном недоумении. Всякое бывало, но такое – это уже из разряда фантастики. Он ходил из стороны в сторону, взявшись за голову, чем достаточно сильно нервировал присутствующих Дроздова и стажера Катеньку.

Арзамасова Екатерина Анатольевна была молода и настолько хороша собой, что большая часть мужской половины сотрудников следственного управления по Восточному административному округу города Москвы забывали о своих женах, стоило только ей попасться им на глаза. Но, как это часто бывает, ни до Климова, ни до кого-либо ещё, ей совершенно не было дела. С Дроздовым совсем другая история. Ради такого мужчины она была готова на многое, и разница в возрасте её нисколько не смущала. Вот только самому Сергею Андреевичу она, по-видимому, была не интересна. Но Екатерина не сдавалась и при любой возможности крутилась поблизости.

Сергей же делал вид, что не замечает всех её двухкопеечных манёвров, хотя будь она чуточку постарше, уже давно затащил бы ее в койку. Но ему тридцать восемь, а ей двадцать пять, и переступить через себя он не мог, даже не смотря на отсутствие в его жизни надёжной женской опоры.

Вот и сейчас ему нужно работать, а тут она, глазастая, да и версия все не выстраивается. Предварительное мнение судебно-медицинской экспертизы также добавило красок, костные останки при любой попытке их исследовать рассыпались. Сергею оставалось уповать лишь на таланты высококвалифицированного Швыдко, окончательный результат работы которого ожидался только к вечеру. Однако, каково было его удивление, когда через полчаса заключение с подписью Максима Игнатьевича оказалось у него на руках.

Более лаконичного определения Сергею читать не приходилось, особенно от безмерно педантичного начальника экспертной группы, известного в следственных кругах своей любовью к деталям. Все, что в этот раз сумел изобразить на бумаге мастер своего дела, помимо отсутствия самой возможности сделать экспертизу, было «провести судебно-химическое исследование невозможно в связи с недостаточным количеством исследуемого материала». Что это вообще такое? За подобные вещи можно лишиться карьеры, едва ли Максим Игнатьевич этого не понимал.

Дроздов испытал нехорошее ощущение от прочитанного, но решил не спешить с выводами, а позвонить, или лучше съездить к Швыдко лично. Но сначала не мешало бы переговорить с Алексеем Николаевичем, который с утра уже где-то пропадал.

Морозов явился после трёх часов дня, и сразу вызвал к себе.

– Какие новости, Серёжа?

– Хорошего мало, Алексей Николаевич. Глухо по всем фронтам.

– Бог с ним, Андреич. Я только что от Петровского, этот шакал уже в курсе. И важно здесь не то, что по ходу ему кто-то сливает, а то, что у нас всего неделя на раскрутку дела. По старой памяти за ним был должок, и я выторговал у него отсрочку.

Генерал-майор, а в прошлом следователь по особо важным делам следственного комитета России Петровский Михаил Степанович был настоящей занозой для многих московских «сыскарей». Любое громкое дело, которое могло дать старт для хорошей карьеры, в обязательном порядке попадало в его цепкие руки.

Такая несправедливость в следственной иерархии не оставляла никаких шансов для повышения престижа того или иного участка и без того непростой работы. И нет ничего удивительного, что потенциально крупные расследования старались сохранить в тайне, но у «важняка» были свои источники.

– Вас понял, начальник и, по-моему, я знаю, кто крыса. Поехали!

– Ух ты, как глазки-то заблестели. Куда хоть путь держим?

– К Швыдко. Обо всем расскажу по дороге.

Швыдко долго юлить не стал, все оказалось до банального простым. Во-первых, он любил деньги, а во-вторых, эта самая любовь однажды вышла ему боком. Несколько лет назад этот гений экспертизы залетел на липовых заключениях, после чего, собственно, и был взят в оборону самим Петровским. Теперь все стало на свои места, весь секрет хваткости «важняка» был раскрыт двумя ударами в живот его подопечному. Морозов был на высоте, а Максим Игнатьевич скулил, как сучка. Дроздов, в свою очередь, выбрал позицию слушателя.

– Ну, и что мы будем с тобой делать, Максимка, твою мать? Не молчи, падла!

– Алексей Николаевич, дорогой, ну пойми ты меня. Что мне оставалось, на нары ведь никто не хочет. Не губи, по гроб жизни обязан буду.

– Да на кой ты мне нужен, обмудок. Ты лучше скажи, что Петровскому напел?

– Мне надо выпить.

– Выпить ему надо, и нам налей тогда. Сергей Андреевич ты будешь, али как?

– Не откажусь, товарищ подполковник.

Швыдко разлил по стаканам и продолжил.

– Алексей Николаевич, Сергей Андреевич, товарищи! По правде сказать, экспертиза не принесла никаких результатов, а вот химическое исследование, мягко говоря, удивляет. Постарайтесь понять: отразить в акте его показатели я не мог, слишком это все шокирующе.

– Меньше слов, Максим. Давай, ближе к сути.

– Хорошо, саму суть. Костные останки действительно разрушились, что не позволило нам провести экспертизу. Другими словами, кости рассыпались в прах от одного лишь касания, и это странно. Тут налицо необычная химическая обработка. Но это ещё не все. Нам удалось сделать вытяжку из печени и исследовать кровь покойной.

Максим Игнатьевич на мгновение замолчал, перевел дыхание, судорожно сглотнул и, окинув взглядом присутствующих, с плохо скрываемым волнением продолжил.

– Как вам известно, существует всего четыре группы крови. Однако, на самом деле, это не совсем так. Есть такое понятие – «бомбейский феномен». Этот термин применяется к разновидности крови, которая очень похожа на первую группу, но таковой не является. Напомню, что у первой группы крови в эритроцитах нет антигенов или агглютиногенов, но в плазме есть агглютинины a и b. Так вот, у обладателей «бомбейского феномена», помимо a и b агглютинина, есть ещё и третий – h.