— Я думаю… считается Анна моей мамой или нет? Вопрос сразил Стефена.

— Кто была твоя мама тебе известно!

— Но она уже умерла, а ты женился на Анне.

Стефен склонился к мальчику:

— Я женился на Анне, чтобы избавить ее от возвращения в трюм, как ты знаешь. Это только для ее безопасного пути до Нью-Йорка, а не ради того, чтобы она стала твоей мамой.

Рори пристально посмотрел на него, ожидая дальнейших объяснений.

— Священник не сочетал нас браком, — продолжил Стефен, — так что мы женаты только отчасти. — Он потер руки. «Вот черт, — подумал он. — Это труднообъясним!»

Рори вытянул ноги, изучая голые пальцы.

— Ты с ней спишь?

Стефен глянул мельком на занавеску, за которой спала Анна.

— Конечно, нет! — ответил он, понизив голос до шепота. — У меня своя койка.

— Я знаю, что с ней хотел сделать тот матрос. Тот, которого она убила.

У Стефена свело желудок.

— Ладно, забудь об этом. Выбрось из головы.

— А ты это с ней делал?

Стефен вскочил:

— Ради Бога, Рори! Ты слишком мал, чтобы этим интересоваться!

Рори мрачно посмотрел на отца:

— Я уже знаю…

Стефен устало посмотрел на занавеску. Если бы Анна проснулась, уж она знала бы, что ответить. С другой стороны, ему не хотелось, чтобы она услышала эту беседу.

— Эди и Майк сказали, что ты…

— Никогда не повторяй того, что говорят Эди и Майк. Они ничего не знают.

— Они сказали, что все женатые люди…

— Хватит об этом! — У Стефена от волнения напряглось тело. Он посмотрел на Рори, опустившего подбородок на грудь. Что же ему делать?! — Самое время тебе вернуться в постель.

— Папа, разреши мне спуститься в машинное отделение.

Стефен успокоенно присел на софу, довольный новой темой беседы.

— Тебе туда нельзя спускаться.

— Почему?

— Там жарко, — ответил Стефен, — и опасно.

— Очень хочется, чтобы мне разрешили все осмотреть.

— Я же тебе все рассказал о работе машин! Попробуй все представить… Там длинные шатуны, двигающиеся вверх и вниз, вращающие гребные валы… Все пахнет нефтью. Кочегары все время подбрасывают в печь уголь. Можно увидеть пламя, которое прямо пожирает уголь. Там так жарко, что глаза горят, а рот забит золой.

— Ты это видел? Да?! Стефен кивнул:

— Когда я уезжал из Ирландии много лет назад, за свой проезд я отрабатывал кочегаром.

— Ты там работал?! — спросил Рори с благоговением.

— Да, кочегаром. И надеюсь, никогда больше не переступать порог машинного отделения. — Стефен улыбнулся Рори, думая, как хорошо, когда твой сын восхищается тобой. Он погладил мальчика по голове. Рори встрепенулся под его рукой, как благодарный щенок.

— Как ты думаешь, я буду хорошим боксером, па? Стефен засмеялся:

— Нет, и я не хочу, чтобы ты им стал. Дядя Пэдрейк сказал, что у тебя в школе успехи…

— Папа Анны был владельцем школы.

— Что ты говоришь?! — Так вот чем объяснялось, что девушка из западной деревни может читать и писать, да и по-английски прилично говорит…

— У него школа была дома… Он учил, когда не работал в поле. Он научил Анну с братом ирландскому и английскому, а еще он писал письма за тех, кто не умел писать. У Анны в чемодане пять отцовских книг. Одна — по истории Америки.

— Ну, ладно, ладно. Значит, наша Анна — грамотей.

Рори пробрался в кольцо рук Стефена.

— Па?

— Ну что еще?

— Ты сказал, что есть два вида женщин… Одни хорошие, как моя мама, а другие такие, как Анна.

Стефен окаменел — парнишка, оказывается, только отвлек внимание, усыпив его бдительность, а потом опять свернул разговор на нее.

— Слушай, Рори, — начал он, теряя терпение, — твоя мама, успокой, Господь, ее душу, была даже лучше, чем хорошая. Она была святая! Вот все, что могу сказать. А сейчас в постель, и немедленно — я сказал!

Весь день Анна провела в каюте, работая над сумочкой для оперы. К концу дня она решила все же спуститься в дамский салон. При ее появлении голоса замолкли — в будуаре повисла тишина. Затихло даже звяканье серебряных приборов и китайского фарфора для чая. Казалось, все внимание присутствующих было обращено к ней. Анна подняла голову и гордо прошла к своему месту под кормовыми окнами. Она была готова ответить на надменные, пристальные взгляды дам, но, к ее удивлению, взгляды были больше любопытствующие, чем враждебные. А несколько дам смотрели даже дружелюбно.

Устроившись на софе, Анна занялась рабочей сумкой. Она вынула батистовую основу, вокруг которой уже пришила цепь из узоров кроше и сделала орнамент. От того, что она стала центром внимания, у нее свело живот и пересохло во рту. «Легче, когда на тебя не обращают внимания, — подумала Анна, продевая нитку в игольное ушко. — Но, желая получить богатых заказчиц, ей нужно научиться держать себя в руках».

Анна закончила пришивать цветок в виде звезды, когда рядом раздался резкий голос:

— Умоляю, объясните, над чем вы трудитесь, миссис Флин? Мы все просто умираем от любопытства!

— Это… оперная сумочка…

— Однако… Если позволите, мне хотелось бы все осмотреть как следует.

Анна хотела уже согласиться, но вовремя взяла себя в руки. Похлопав по софе рядом с собой, она произнесла:

— Пожалуйста, присаживайтесь, миссис Чарльз. Я вам сейчас покажу.

Миссис Чарльз немного помедлила, потом, прижав с боков свои широченные кринолины, уселась. Анна разложила батист на коленях.

— В этой сумочке можно носить лорнет, носовой платочек и все, что вы захотите. Сумочка будет обвязана шелком, внутри еще будут кармашки, а сверху дополнительные украшения.

— Я знаю, что из себя представляет сумочка для оперы, — нетерпеливо прервала ее миссис Чарльз.

— Я могу делать их разного размера…

— Мне нравится, когда на сумочке пышная отделка.

Анна облизала губы. Она не готова была торговаться, тем более с женщиной, которая то и дело ее перебивает.

— На концах я могу сделать орнамент и цветы, а кроме этого — шарики.

— Стягивать сумочку я хочу шнурком, а не лентой. А на кистях и шнурке я хочу, чтобы было еще декоративное плетение.

— Хорошо, мадам.

— И когда вы сможете закончить работу?

— Эту… именно эту сумочку? Миссис Чарльз поджала губы.

— Да, миссис Флин, о ней-то я и веду речь.

— Через два дня.

— Очень хорошо. — Миссис Чарльз приготовилась встать. — Цена, считаю, должна быть разумной. Конечно, не больше десяти долларов.

Анна хотела согласиться, но в последний момент передумала. Она посмотрела на нарумяненные щеки миссис Чарльз, напомаженные волосы, на дорогие шелковые розы, украшавшие ее платье цвета лаванды. Мистер Чарльз, кем бы он ни был, должно быть, богат…

— Да, но это стоит двадцать долларов.

Глаза миссис Чарльз округлились.

— Это несерьезно… Вы шутите!

Анна и глазом не моргнула.

— Говорю совершенно серьезно, — сказала она. — Эта сумочка очень тонкой работы.

— Представляете ли вы себе, почем такого рода вещи идут в нью-йоркских магазинах?

— Боюсь, что не представляю, — ответила Анна, копируя тон миссис Чарльз. — Но узнаю непременно.

Миссис Чарльз не сделала больше ни единого замечания, лишь негодующе пожала плечами, подтвердив тем самым победу Анны. Нырнув в свой ридикюль, дама достала визитную карточку, похожую на карточку миссис Смит-Хэмптон, и бросила ее на столик.

— Время от времени я буду проверять вашу работу…

— Это ни к чему, миссис Чарльз. Я поняла, что вы хотите.

— Дорогая моя миссис Флин, уж если я решила платить навязанную плату в двадцать долларов за сумочку для оперы, я считаю, что могу наблюдать за ее созданием.

Но тут Анна была непреклонной.

— Я буду делать ее согласно вашему желанию, — пояснила она. — Но не буду ничего менять по ходу работы. Когда я закончу, вы ее не обязаны брать. Если она вам не понравится, я продам ее кому-нибудь еще.

Миссис Чарльз дернула подбородком и пригвоздила Анну ледяным взглядом.