– Ага… И чем же вы таким бедного доктора накачали? – Мне вдруг захотелось пошалить – ученик я или нет?
– Ты о чём? – недоумённо встрепенулась кураторша.
– С изгоями мне там, к счастью, познакомиться не довелось. Но по всему выходит, что нормальному недельчанину проще сразу застрелиться, чем дать добровольное согласие на такую самоубийственную авантюру ради проверки какого-то курсантика. До пыток вы бы вряд ли додумались, – как бы размышляя продолжал я. – Да и видимых следов на теле «пациента» трудно было бы избежать… А вот какие-нибудь транки – самое оно.
Мне уже трудно было сдерживать вызревшие внутри вулканчики смеха. Но Даша отчего-то мой тонкий юмор не оценила. Более того, её недоуменно-холодный взгляд быстро остудил расшалившуюся было в моей душе лаву веселья. А уже мгновенье спустя в потрясающе выразительных глазах девушки пронесся и вагон, и маленькая тележка, под завязку нагруженные вопросами-ответами. И часть груза явно не имела никакой связи с делом Недельки.
Смутившись, мы синхронно опустили взгляд долу.
– Извини, так совпало, – на грани слышимости выдавила из себя Даша, но тут же вскинулась и как ни в чём ни бывало уверенно и безапелляционно продолжила. – Имей ввиду, у нас был абсолютно надежный запасной вариант по спасению репутации доктора. В конце концов он – хоть сам об этом ни сном, ни духом – лучшее наше прикрытие на Недельке.
Я снова начал вскипать. И на этот раз совершенно не благодушным весельем. Мгновенно распознав сей факт, Даша почти проворковала (я даже замер в предвкушении, что меня сейчас будут гладить по голове, поощряя за победу на интеллектуальной олимпиаде):
– Но ты справился настолько идеально, что это даже невозможно было просчитать. И кстати, Витино безмерно благодарен за восстановление в правах. Он официально усыновил тебя. Так что, добро пожаловать в семью, братишка. Соберешься навестить папу, не забудь блокнот и ручку. И никогда не оставайся там ночевать в последний день цикла.
Гениальное манипулирование объектом, подумалось мне. Но отчего-то ни злость, ни обида не спешили рваться наружу. Напротив, было хорошо.
Глава вторая
Полигон
Там, закобенясь, глушат ртуть.
Отчаявшись, крадут расплату.
И ради правды жадно лгут.
А ради жажды – жгут палаты.
Что сказать: с одной стороны, полигон – он и есть полигон. Со всеми этими «ежами», стенами, канатами, «грязевыми ваннами» я играючи справлялся уже на второй день. И посерьёзнее «полосы» хаживали. А вот с так называемыми «комнатами психологической разгрузки» пришлось изрядно попотеть. Ох, недооценивал я кураторов в бытность своего пребывания на Недельке. Если бы в тот мир меня отправили сразу после полигона, я вряд ли был бы способен чётко определить границы нормальности.
Нет, это ж надо было придумать такое – мол, после полосы препятствий самое оно для отдыха переубедить заматерелого вампира не пить кровь. Твою кровь. Во плоти сидя друг напротив друга. Ну и всё в том же духе. На четвёртый день я прямо-таки отдыхал на полосе. И готов был штурмовать её хоть десять раз подряд, лишь бы не угодить в очередную «разгрузочную».
– Слушай, Даш, где вы столько свихнувшихся сценаристов набрали для этих ролевых игр? Ведь даже у самого конченного психа в голове не поместится столько бреда, – возопил я, вываливаясь из мрачной и тесной комнатушки. Сидеть мне там пришлось попросту на полу. На лицо и остальные части моего многострадального тела периодически капала водянистая слизь с растёкшейся под потолком на какой-то сетчатой конструкции медузины. Точнее говоря, это был медузоид по имени Плювар. С ним мы добрых полчаса обсуждали перспективы развития транспортной сети некой Прохлады. Хорошо хоть выдержки хватило не подписать контракт на поставку запчастей…
– Карл, а что тебе больше всего запомнилось? – мягко, но настойчиво поинтересовалась Даша.
– Всё. Всё запомнилось. Но особо…
…Во все стороны разбегаются, вздымаясь и опадая, дюны. Сижу, пересыпая песочек с ладони на ладонь. Размышляю, в какую сторону податься, да и есть ли в этом смысл. Вдруг на склоне прямо передо мной жаркое марево начинает сгущаться грозовой тучей, та в свою очередь трансформируется в фигуру в чёрном балахоне. Под капюшоном – всё та же клубящаяся чернота, на которой медленно, но верно начинают прорисовываться глаза. Фигура медленно наплывает, гипнотические тёмно-синие колодцы глаз не дают сдвинуться с места. «Извините, не подскажите в какой стороне семнадцатый квартал Ориджи? – раздаётся в голове смущённый мягкий голос. – Что-то я немного заблудился. Зря мы с Миражером вчера столько квяклы выпили». «Ага. Понимаю. Сочувствую. Но, простите, ничем не могу помочь. Сам впервые в этих краях». «Что ж, спасибо за поддержку. Придётся глиссануть. Как же я этого не люблю под квяклой делать», – и с этими словами фигура в буквальном смысле проваливается сквозь песок…
…Вхожу в плотный клочковатый туман. Куда ни шагни – под ногами что-то чавкает. Мутно-фиолетовые сполохи кнутом секут туман, но тот не отступает. Решаю просто двигаться вперёд. Вдруг над головой раздаётся резкий, пикирующий свист. Прыжком ныряю вправо. И… чтоб вас всех… падаю, падаю, падаю… Приземляюсь во что-то вязкое и никак не могу выбраться из этой тягучей массы. Сверху вновь надвигается сваливший меня в бездну свист. Но не он уже пугает, а начинающая всё сильнее сковывать моё тело субстанция. Её поверхность подёргивается волнами. Откуда-то из недр этой биомассы всё различимее доносится жадное причмокивание. Выхватываю лучемёт и начинаю без разбора палить вокруг себя. Истошный визг мерзкой твари – и свобода!..
…Качу на уходящей за горизонт движущейся ленте сквозь ажурные построения разнокалиберных зданий. Бесцветные лучи ярко-белого светила бьются о грани башенок, многоскатные крыши дворцов и замысловатые переплетения мостиков и переходов и рассыпаются разноцветьем изумрудов, топазов, рубинов. И мрачная, давящая тишина. С каждым часом крепнет уверенность, что в этом мире давным-давно нет ни одной живой души. В какой-то момент накатывает такая дикая тоска, что, кажется, ещё мгновение и накроет полное безумие. А ленте нет предела. И нет спасения от этого бездушного великолепия и одиночества…
…Невероятной силы гам. Многоярусная арена открытого цирка заполнена трёхглавыми, отчаянно беснующимися собаками. Нет, собачищами! Чувствую себя внутри огромной взбесившейся псарни. Жутко до одури. Однако никто меня вроде бы не собирается терзать и пожирать. Приглядываюсь. Среди рыкающей и мельтешащей клыками и когтями разноцветно-шерстистой массы разглядываю редкие островки спокойствия. Люди. И сижу я с краю одного из таких островков. В общем рёве начинаю, наконец, различать отдельные фразы. «Давай, давай!» «Шевели булками, плешивый!» «Не спать, твою… Я ж на тебя всю зарплату поставил!» А что, вполне себе приличные пёсики, даром что размером раза в три крупнее самой здоровой собаки Бореи. Поголовно – в шортах или бриджах. На иных даже футболки ярких цветов. Внизу же, на арене, два даже по местным меркам гигантских псеглавца натужно вкатывают каждый на свою гору по огромному круглому каменному шару. Один из них и вправду плешив на правую голову…
– А если подумать? – Дарья заставляет вернуться к действительности.
– Ну, если подумать… Что-то мозг так и не смог принять всерьёз, что-то вообще осталось за гранью понимания… Опять же исключаем банальные попытки развода «на слабо». Отбрасываем в сторону разноцветные философствования о смысле жизни. Остаётся только «интервью с вампиром».
– Василий мало кого оставляет равнодушным. Правда, с тех пор, как он помогает нам на полигоне – а это уже лет десять – никому до тебя его пройти не удавалось. За одним исключением. Но об этом как-нибудь в другой раз.
– Прямо-таки не Вася, а чистилище материализованное. Фантазии на нормальное имя не хватило? – меня пробило на идиотское хихиканье. От постоянных нервных потрясений последних дней, наверное.
– Вообще-то он – Васисуалий Альбрехт Крестовский, – менторский тон Даши унял моё неуместное веселье. – Там, у себя. Так что фантазию подключать не пришлось. Да и вообще, нам нет нужды мучиться в творческих потугах. Всё натурально – и миры, и их обитатели. В редких случаях – стопроцентные реплики. Не самые неприятные миры, замечу. Думаю, ты и сам это сразу понял. Так что довольно ёрничать.
