– Как на недельку? Ты говорил минимум на пару?

– Вот снова-здорово. Опекун твой уснул, что ли, – Яр начал что-то чертить пальцем на переднем клапане несессера-переростка, тот раскрылся и взору явились три в ряд искрящиеся бордовым светом пузатые бутыли, с одной стороны огороженные буханкой белого, с другой – приличным куском ветчины в полупрозрачной обёртке, – с самой Лигурии! – такого благоговения в лице и голосе Ярика я не наблюдал уже… Да, пожалуй, никогда не наблюдал. Даже в тот день – лет этак тридцать тому назад, – когда друг мой в первый раз влез в недра родительского системника и мечтательно раскурочил его до полного хлама.

– Ну что, Костя, давай попрощаемся. С Костей, – ответил он на моё не озвученное недоумение. – И – с возрождением!

***

Почему казнь? Наш мир не любит странностей, отклонений и тайн. Точнее – обожает, на уровне сплетен. Но никогда не воспримет всерьёз и не станет считать полновесной составляющей своей жизни. А те немногие несчастные, кто готов принять на веру любую, в общем понимании, нелепицу, – выбирают из двух зол. Либо смириться с установленными границами, обрасти привязанностями, повседневными обыденными заботами и жить «как все», неся на себе печать некой чудаковатости – у кого-то милой, у кого-то болезненной. Либо, как я, исчезнуть. И жить дальше вне условностей и границ.

Одни теряются. Другие якобы гибнут в катастрофах и авариях. Третьи – идут на казнь. Выпендрёж, конечно. Нарциссизм в определенной степени, да. Но для меня это был ещё и способ выматериться перед уходом. На всё это чванство, безумную веру в «избранность», слепую жажду иметь всё и всех, тупое отрицание самой простой истины: умение отдавать – самый ценный талант человека.

Я спалил дворец. Обычный такой нуворишский «домишко», безвкусно раскинувшийся на нескольких заповедных гектарах. С эстетической точки зрения человечество потеряло столько же, сколько от развалившегося свинарника деревни Гадюкино. Обслугу загодя распугал пальбой из дробовика. «Хозяева» же в этот момент, как и было запланировано, изволили отсутствовать. Так что обошлось без жертв. Но хвост я подпалил такой птице, что медийный пожар разгорелся нешуточный. В общем, опять же как и планировал, суд был отменно-показательный. Вот на нём – в показаниях – без жертв не обошлось. Кто-то кипел праведным гневом. А кто-то обрёл обильную пищу для размышлений, поскольку в делах такого масштаба всегда всплывает много интересных побочных деталей.

В качестве последнего слова проскандировал наспех сочинённый лимерик:

Суета сует,

Пустота пустот.

Человека нет.

Человек не тот.

Где-то вышел сдвиг.

Надломилась ось.

Горло давит крик –

Небывалый гость.

Скоро будет суд

Страшный и святой.

И меня распнут.

И весь мир со мной.

В общем, весь процесс я вёл себя скромно и смиренно.

И поэтому мне не дали два-три пожизненных срока, а просто приговорили к казни. Гуманной. Укол сыворотки. Для судей и публики – смертельной. Для посвященных исполнителей – снотворное с некоторыми хитрыми добавками. Навсегда стирающее тебя в родном мире и уводящее к дверям миров многих и многих. И несть им числа.

***

Сижу на лавочке в парке. Ангел вещает. Я внимаю, блаженно щурясь. Пьянят ароматы зрелой приморской весны (хотя, насколько я уяснил местную географию, отсель до моря никак не меньше трёх тысяч километриков). Охристое солнце не слепит, не жарит – хорошо! Живём! И едва успеваю мало-мальски вникнуть что здесь да как, воздух пронзает звонкое:

– Вы не местный, да?

– И вам не хворать, – вот те на, думаю.

– Ну точно! Тогда вы мне и поможете. Вставайте, идём! Не то опоздаем, – девица лет двадцати семи в легком облегающем комбинезоне уже тянет меня за руку.

– Стоп, стоп, стоп, – скороговоркой выпаливаю, оторопело вжимаясь в скамейку. – Что значит – не местный, с чего вы взяли…

– Всё по дороге, идёмте же, – и она действительно отдирает меня от сиденья и тянет по аллее к виднеющейся в просвете улице.

Ангел бездействует. То ли опасности для меня нет, то ли тоже в ступор от такой наглости впал. Последнее – вряд ли. Но мне что-то не по себе. Практика практикой. Но мир-то чужой, незнакомый. И это её: «вы ведь не местный»… Да что вообще происходит??? Быстро гашу нарождающуюся панику привычной осанной: «А, ладно, по ходу дела разберёмся».

– Что за спешка? И как, кстати, Вас зовут? Меня – Карл.

– Вот. Я же говорю. И имя странное. Вы точно тот, кто мне нужен. Точнее папе. Идёмте же быстрее. Суд скоро начнётся.

– Да что же Вы заладили – идёмте, да идёмте.

– Дарина. Меня зовут Дарина. И если мы через 10 минут не зарегистрируемся на процесс – точнее Вы, – у папы нет шансов. Тут не далеко, пару кварталов, – под эти слова в темпе хорошего велосипедиста мы уже выруливали из парка.

«Да, воздух здесь хорош. – отметил я про себя. – Дома, пожалуй, уже запыхаться начал бы… Тьфу, вот насколько левые и идиотские мысли в такой момент в голову лезут».

«Отчего же. Похвальная наблюдательность. Прекрасное самообладание в стрессовой ситуации», – проявил себя мой опекун.

«О, ангел, и ты тут. Значит, не впал в ступор».

«Я теперь всегда, как ты изволил выразиться, тут. И в ступор не могу впадать как по определению, так и по функциональному предназначению», – парировал ангел.

«Ты иронизируешь или умничаешь? Лучше подскажи, что творится?» – происходящее всё больше беспокоило меня.

«Ничего опасного. Сейчас сам всё узнаешь», – безапелляционно заявил ангел и умолк.

Тьфу, вот тебе и хранитель. Ладно, прорвёмся.

– У вас ручка с собой? – неожиданно поинтересовалась Дарина.

– Что?

– Нет? Это плохо. Хотя, в соседнем доме…

– Да есть у меня ручка.

– А она синяя?

– Синяя.

– Отлично. Нам сюда, – девица как вкопанная застывает у двойных стеклянных дверей. По инерции пролетаю ещё метра три дальше по улице. «Ну что за недотёпа», – на её личике (вполне себе симпатичном. И волосы в цвет местного солнца) читаю нескрываемую досаду. И пока она от нетерпения и всё той же досады притопывает правой ножкой, я уже тут как тут.

Дарина подается к дверям, и те спешно разбегаются в стороны. Мчимся куда-то вверх по лестнице. Третий этаж. Направо. Снова спешащие спрятаться в стены бликующие створки.

– Есть! У меня есть Непредвзятый! – Дарина, как накануне в парке, звонко вспарывает тишину огромного зала.

– Начинаем, – тихим будничным скрипом прошелестело в ответ над рядами сидений, на которых расположились человек триста, не меньше.

Девица протягивает меня сквозь ряды вперед, к подиуму, на котором высится вполне себе узнаваемое судебное застолье. Вулканической магмой вновь начинает вздыматься тревога: «Провалился! Даже не на первом задании, тупо на ознакомительной вылазке! – Во мне явно начала вызревать паника. – Да во что же это я вляпался??? АНГЕЛ!!!»

«Не нужно так кричать. Я тебя слышу даже лучше, чем ты сам себя», – не замедлил тот с ответом.

«Так вытаскивай меня отсюда!»

«Успокойся. Этот суд не над тобой. Здесь ты просто наблюдатель – как и положено практиканту».

«Наблюдают со стороны, а меня, если ты не заметил, во что-то активно втягивают», – спокойная уверенность опекуна поубавила во мне сомнений, но полностью опасения так пока и не спешили удалиться восвояси.

«Наблюдать можно по-разному. Не волнуйся. Тебе будет интересно. И совсем не больно», – какими-то совсем уж не механическими аргументами начал оперировать ангел.

«Опять издеваешься?!»

«Ничуть. Факты констатирую».

Да тьфу на него ещё раз…

В этот момент Дарина дотягивает меня до главы застолья. Обойдя подиум, по ступенькам возносимся непосредственно к нему. Всё как положено: мантия, молоточек, отрешённость во взгляде. Парика почему-то нет. Армейская стрижка, едва ли не под «ноль».

– Покажите ручку, – шелестит бесстрастное. – Хорошо. Напишите здесь полное имя. Вслух не произносите. И займите своё место.