10:45, а спать не хотелось, спешить никуда не требовалось. Окончательно передумав снимать толстовку и носки, Родион поставил чайник, без особого фанатизма сполоснул одну из кружек, бухнул в нее щедрую щепотку чая, заварил. Собрался было спрятать чай обратно в шкафчик, но передумал, как попало закрыл коробочку, бросил на столе и вернулся к компьютеру.
Один из, точнее единственный, с кем из одногруппников он в принципе общался, Виталя Котов говорил – «некуда девать время – зарубись во что-нибудь, все равно его будет мало». Родион бросил грустный взгляд на иконку «TFT» – оно бы и в самый раз, да после без малого двух недель простоя скилл упал до такого уровня, что даже боты засмеют. Не вариант. Так он и застыл перед монитором с таким лицом, как будто подавился чем-то, и оставался в таком положении еще минут двадцать.
Чай как раз остыл до нужной кондиции, и Родион принялся громко прихлебывать, листая соцсети.
Первоначально это ведь так и выглядит – когда тебе двадцать, какой бы ни был на дворе год, поколение «пепси», «блейзер» или «гараж» – это всегда ты. Но у Родиона как-то не сложилось. И не потому, что он приехал из глубинки – там как раз-таки часто, с привычной наивностью, молодежь вкушает любой взращенный на просторах всемирной сети мусор: он искренне не понимал, для кого в очередной раз эксгумируется не вызывающий уже никаких эмоций «аморальный контент», совершаются конвульсивные попытки шутить про «отчима», «приемных», кто постит ТНН-релейтед пикчи, отчаянно пытается гнобить «социо», романтизирует Двач и другие выгребные ямы интернета – уж насколько он сам был малообщителен, но ничего хотя бы отдаленно похожего на то чувство собственной убогости или неполноценности, которое тысячи мемов еще со времен Feels Guy и лягушонка Пепе пытаются %username%’у помочь у себя диагностировать, он в школьные годы, да и сейчас не испытывал. С Родионом как будто раз за разом, только со сменой картинки поверх зеленого полотна, повторялся случай на уроке литературе в десятом классе, когда Татьяна Яковлевна, обладательница сразу двух черных поясов: по глубине погружения в трансцендентное и диаметру оправы очков, спросила учащегося Мельникова верит ли он в Бога, на что тот отрицательно покачал головой, и последовал незамедлительный ответ – «Значит вы, Мельников, не поняли русскую литературу!» С ценностями имиджборд и мемами, произошло то же самое: периодически пощупывая непривычный «ежик», Родион скроллил один паблик за другим, но ничего более годного, чем лист фанеры, напоминающий собаку с подписью «Дратути» так и не нашел. А вечер тем временем прокрался в семнадцатую квартиру и удобно расположился в освещаемой одним только монитором комнате. Когда зачирикал звонок, Родион вздрогнул – в голове был бардак вперемешку с досадой непонятно от чего. Когда он заглянул в глазок, то улыбнулся – по крайней мере было ясно, чего ждать дальше.
***
Санек всегда спешил появиться там, где его ждали. По крайней мере, он сам так считал. Впрочем, он думал не так часто, чаще плыл по течению, не делая крутых поворотов, а если и решался на смену курса, то только на уровне слепого инстинкта или во власти эмоций.
Он был в числе тех, кто вместе с Родионом оставил родной Нижнереченск и, как Жигули, решившие непременно стать Феррари, не глядя на сигнал светофора, рванул навстречу огням большого города. Внутреннее чутье без сна и отдыха шептало, что все связанное с таким сладким и манящим словом «перспектива», лежит где-то там за пределами родного пятнадцатитысячника; отец, состарившийся раньше времени на местном опасном производстве и после каждодневных, повторяющихся в малейших деталях манипуляций в цеху не чувствующий в себе сил на что-то более энергозатратное, чем блуждание по Интернету, часто повторял где-то схваченное – «скоро в России сформируется стабильная правовая среда по американскому образцу», не стеснялся намекать сыну, что у госпожи Наваловской, местной судьи с коллекцией лишних подбородков есть не менее впечатляющая коллекция машин, квартир и других важных атрибутов успешной жизни, а вот спустя десяточек, а то и пяточек лет обернуться шоколадом подобным образом, как киндер-сюрприз, сможет любой мало-мальски подкованный юрист. Санек хоть и относился стопроцентно к тем немудреным индивидам, в чьем речевом потоке искушенное ухо упрямо слышит звуки «ы» и «у» , даже там где их совсем нет, а потому по прошествии двадцати-тридцати секунд общения с кем-либо не из себе подобных на автомате попадал в категорию «быдло» или «колхозник», на самом деле не страдал от совсем уж низкого качества серого вещества. Он на тоненького, но поступил на платное отделение юридического института, правда, не смог там задержаться – городские соблазны манили, и то время пока его знания топтались на старте, деньги, заботливо высылаемые отцом на карточку, пришли к финишу, впрочем, как и время для подготовки к зимней сессии, где Санька ждал полный провал – вопреки живучим мемам о том, как студенты сдают экзамены на пьяную голову и без подготовки. Надо отдать ему должное – в нужный момент он снова приналег на весла и круто повернул лодку своей судьбы, избежав падения в печальный андерграунд, на уровень маргиналов и неудачников, которых даже в утренний час пик можно встретить сидящими на ступеньках возле магазина, блуждающими без дела в людных местах, в автобусе с бутылкой пива, в общем, где угодно, только не занятых делом. Он не стал дожидаться, пока придут выселять из общежития, и устроился сначала раздавать листовки, потом курьером, затем пришел на стройплощадку по объявлению, да так и остался кочевать от стройки до стройки. Безрыбье сменилось деньгами, которыми грезят и курьеры, и промоутеры, и младшие, средние, старшие и прочие менеджеры смены в бесчисленных макбургерах и бургермаках. Впрочем, средства у Санька рассасывались быстрее, чем комариные укусы, уступая место либо выпивке, либо следующим за ней проституткам всех мастей, которых, он, доходя до нужной кондиции, вызывал на свою съемную квартирку, повторяя в телефон слегка спотыкающимся языком – «чтоб сиськи побольше были».
С Родионом его связывали не то чтобы дружеские, скорее приятельские отношения – и тот, и другой, по сути не завели в новом месте пребывания никаких знакомств, и потребность в общении часто сводила их вместе, несмотря на разные интеллектуальные касты.
– Ахах, здорова, бандюга! – в дверях стоял кособокий паренек со светлыми волосами, отливавшими ржавчиной, в новенькой олимпийке, надетой прямо на голый торс и сильно стоптанных сланцах поверх черных носков, слегка побуревших от неприлично долгой близости с ногами владельца. Но бросался в глаза, принимая огонь внимания на себя, совсем не «модный look», и даже не цвет волос, а огромный рот, застывший в постоянной то ли саркастической, то ли искренней, от души, улыбке. Но Родион знал, что Санек носит эту улыбку, не снимая, из-за детской операции на «заячьей губе», и не снять ему ее теперь никогда. Санек держал в каждой руке по переполненному черному пакету, и долго не раздумывая, швырнул их один за другим мимо Родиона, в прихожую, – в одном из пакетов что-то глухо звякнуло. Перехватив его тревожный взгляд, гость махнул в сторону пакетов рукой, захлопнул дверь, звякнув задвижкой и приобнял приятеля, похлопав по спине.
– Не, я лечу к нему, думаю, он тут пластом лежит, а он как живой, ахахах! – все еще придерживая Родиона одной рукой, он фамильярно потер его по ежику на голове ладонью другой, – не, ну реально! Я думал, Родю там порезали, а ему только причу подровняли! – он слегка хлопнул Родиона по спине, – не, кроме шуток, здоровья тебе, братан, пошли, расскажешь, че-каво. – они прошли в комнату, Санек увидел включенный компьютер, и кивнул в его сторону, – рубишься в че? Я в «Варфейс» бывает по приколу гоняю, знаешь такую тему?
Родион отмахнулся:
– Да не, ты ж знаешь, я не игровой. Так по мелочи. Больше кинцо какое глянуть.
– Ну, епт… – Санек промычал с легкой досадой. – да и х*ли нам! – Не давая Родиону опомниться, он подхватил пакеты, один отшвырнул еще дальше, к компьютерному столику, – из него выкатился крупный апельсин и проследовал по неровному полу хрущевки до балкона, а второй небрежно опорожнил на диван – из него одна за другой выпали четыре бутылки вина и россыпь пластиковых коробочек и пакетов с непонятным содержимым, – кальмары там, еще всякая шняга, тебе щас по-любому полезно! – он потряс одной из коробочек, недолго думая, метнул ее на стоящий у стены столик, быстро подтащил столик к дивану, отгреб принесенные богатства в сторону, уселся, закинул ногу на ногу, засунул руку в карман олимпийки, и, пытаясь достать оттуда что-то большое и неудобное, кивнул Родиону в сторону дивана, – ну давай, рассказывай!
