Выпадать из реальности мальчишке приходилось довольно часто, а контролировать это он пока не умел. Все начиналось и заканчивалось само собой, порой приводило к серьезным неудобствам и даже проблемам. К слову, именно эта особенность привела к тому, что старшие ребята в школе заклеймили Томми «чудилой» и, при каждом удобном случае, норовили дать подзатыльник. Бывало, он расстраивался по этому поводу, но зла не помнил. Застревая в дебрях собственных мыслей, парень не спешил пятиться назад. Протискиваясь сквозь густые и, нередко, колючие заросли подсознания, он увлеченно наслаждался процессом до тех пор, пока кто-нибудь из реального мира не решал вернуть фантазера на Землю.

В этот раз все повторилось. Своим желаниям вопреки, Том нарушил одно из главных правил – быть дома до наступления темноты. В обычный день за это влетело бы «по первое число», но сегодня все иначе. Голос матери звучал спокойно и не было в нем ни злости, ни раздражения. Подобное случалось редко, как правило – по большим праздникам, когда отец приносил что-то вкусное детям и копеечную безделушку в подарок жене. Томми серьезно задумался: день Колумба уже позади, но и до Рождества еще далеко, а потому – вдвойне удивительно, что его зад до сих пор не полыхает огнем ударов отцовской портупеи! Перешагнув порог дома, мальчонка решил не оттягивать неизбежное, выдав все, как на духу:

– Мамочка, папочка! Простите меня, не знаю, как так вышло, но мой ботинок порвался. Я не ходил по лужам и не залезал на горки, старался не бегать быстро, я вообще не…

– Ничего, Томас. Мы купим тебе новую обувь. – строго, и, вместе с тем, благосклонно произнес Тед.

Не поверив собственным ушам, малец удивленно замигал глазами, боясь, что все это – какой-то жестокий розыгрыш… Взгляд в сторону матери опроверг страхи, та просто светилась от счастья! Плотно сжимая губы, словно боясь сболтнуть лишнего, она все же расплылась в улыбке, добавив следом:

– Отличные новости, сынок! Отец получил работу на стройке! – в глазах женщины сверкнули две счастливые искорки, «должно быть слезы радости» – подумал Том, испытав колоссальное облегчение.

Аделаида восторга не разделяла. Всем видом она давала понять: ей страшно не терпится начать прием пищи, а единственное, что стоит между ней и тарелкой картофельного пюре с куском курицы и горошком – это засранец-брат. Томми решил не злить сестру и разулся как можно быстрее, в очередной раз блаженно выдохнув, когда тощие белые пальцы, с неровно обрезанными ногтями, показались из ботинка. Ему этого не припомнят… По крайней мере, этим вечером!

После короткой молитвы, в которой вся семья, кроме Делы, в один голос благодарила бога за посланные им дары (а сегодня еще и за ту работу, что удалось найти Тадеушу), началась долгожданная трапеза. Остывшая курица и плохо взбитое пюре, в котором то и дело попадались комочки, не портили общего впечатления от ужина. Наверное, потому что все это пиршество являлось абсолютным экспромтом, реакцией Би на чудесные новости, рассказанные мужем. Кроме того, вместо стакана обычной воды для каждого на столе была припасена порция апельсинового сока. Разве мог кто-то начать высказывать свое недовольство хозяйке дома?

«Совсем как в день маминого рождения…» – подумал Том, проглотив последнюю ложку пюре. – До чего же вкусно! – громко заявил он и, схватив тарелку в обе руки, точно автомобильный руль, принялся вылизывать ее до блеска.

– Где ваши манеры, мистер? Если вы так голодны – просто попросите добавку. – интонацией взыскательной аристократки сделала замечание мать, но тут же поспешила улыбнуться.

– Добавку… – завороженно произнес Том, протянув матери чистую тарелку.

Наблюдая за тем, как Беата кладет ему новую порцию картошки и (о, чудо!) еще одно куриное бедрышко, Том едва не подпрыгнул на месте от восторга! Неужели это начало новой жизни? Неужели это и есть та самая американская мечта, за которой Возняк старший приплыл в штаты из Польши 30 лет назад, без документов и знания английского? Похоже на то…

Довольно часто малышу Томми приходилось становиться невольным слушателем главной истории их семейства. И пускай ее детали каждый раз менялись, общий смысл он помнил довольно четко. Отцу, выросшему в глухой польской деревушке, с самого рождения пришлось несладко. В возрасте пятнадцати лет он покинул отчий дом, под крышей которого становилось теснее год от года. Пара лет скитаний почти свела его в могилу, ведь каждая копейка стоила несчастному (с его же слов) галлона крови, пота и слез. Так могло продолжаться бесконечно долго, если бы в дело не вмешался случай!

Один русский, с которым Тед случайно познакомился в пивной, «обрисовал ему интересную перспективку» –, как говорил папа, а как всегда добавляла мама – «сделал предложение, от которого просто невозмо-о-ожно отказаться!». Обещание работы и хорошей жизни в Лондоне, буквально, опьянили отца (но, скорее всего, это сделала пара бокалов пива) и на следующий же день он засобирался в путь, прихватив молодую возлюбленную (маму) в новую, райскую жизнь. На этом моменте Беата каждый раз показательно закатывала глаза и трагическим голосом сообщала:

– Ах, если бы мы только знали, что нас ждет впереди! Ведь плыли мы не в столицу Великобритании, а в Нью-Лондон, штат Коннектикут! – секундная пауза, в ходе которой слушатель должен был запричитать, да заохать. – Нынче там чисто и прилично, а тогда же нам предстала грязная жопа Морского Дьявола, простите мой французский! – тут каждому приходилось заливаться безудержным смехом, ведь уловить нечто подобное из уст миссис Возняк было непросто. Кроткая и довольно застенчивая, она редко принимала участие в беседах и практически никогда не выражалась в присутствии гостей.

– Да-да, если бы я только знал, в каких условиях придется выживать, клянусь богом, развернул бы наш корабль у самых берегов благословенных, мать его, штатов! – дополнял отец, который никогда не делился этой историей по трезвости.

Нью-Лондон, как с самого рождения знал Томми, город негостеприимный. И чтобы зажить в нем припеваючи, нужно быть либо евреем, либо немцем.

– Полякам там не рады! – словно мантру, повторял Тадеуш одну и ту же фразу. – Именно поэтому мы и осели тут, в Уотерфорде, а в Нью-Лондон мотаемся, только чтобы хорошенько пропердеться!

Возняк младший не воспринимал слова родителя всерьез, но, на всякий случай решил: когда ему исполнится пятнадцать – он тоже отправится искать свое место под солнцем! Куда угодно, кроме Нью-Лондона, конечно же… Но до этого еще нужно дожить, а потому, юнец охотно соглашался со всем, что говорили взрослые и даже смеялся над пошлыми шутками (Тед умудрялся вворачивать их в любую беседу). «Ничего, Томми, скоро у тебя начнется твоя собственная жизнь!» – шептала мать, наблюдая, как ее подвыпивший супруг в очередной раз перегибает палку. Это обещание неизменно будоражило душу мальчика. Пугало и одновременно обнадеживало.

Пару часов спустя, лежа в кровати, давно не позволявшей выпрямить ног, Том довольно улыбался, ощущая приятную, согревающую наполненность желудка. Сегодня маме не пришлось рассказывать про то, что чревоугодие – это грех, а обжираются только свиньи и их сородичи из правительства. Сегодня ВСЕ было иначе! Из последних сил стараясь держать глаза открытыми, паренек боялся отпустить прекрасный вечер, в котором он, будто в доброй сказке, чувствовал себя счастливым и любимым! И даже ветер, истошно воющий за окном и ударяющий в стекла тонкими ветками деревьев (в лунном свете они похожи на скрюченные пальцы мертвецов) не наводил ужаса. Вновь сравнив непогоду с уличным псом, скулящим от голода и одиночества, парень сдался в сонный плен. Так для семьи Возняк закончилось 29 октября 1938 года.

Утро следующего дня не предвещало беды. Малыш проснулся раньше обычного, цепляясь за ускользающие образы необычайно приятного сна. С каждой секундой греза становилась менее четкой, детали сновидения растворялись, точно капля густых чернил, попавшая в стакан с водой. По первости казалось, что цепкие щупальца-воспоминания захватят пространство, расползаясь во все стороны и окрашивая реальность в оттенки сна, но чем больше проходило времени, тем менее четкими выглядели привидевшиеся картины. Действительность всеми силами отстаивала свою территорию, лучами рассветного солнца выжигая остатки блаженной неги из глаз.