Старая грязная изба. Внутри пахло сыростью, старьём и ладаном. Баба Нюра – пожилая, подслеповатая, неопрятная тётка.

– Садись, девка. Как зовут тебя?

– Марина, – сказала я и села на хлипкий стул.

Стол был покрыт несвежей гобеленовой скатертью с кистями. Она была настолько затёрта, что рисунок невозможно было рассмотреть. Над столом висела липучка, вся чёрная от мух. Несколько насекомых бились в предсмертных конвульсиях и издавали мерзкое жужжание.

– Смотрю, порчу на тебя навели. Собачья морда называется, – говорила баба Нюра, глядя в банку с водой, на дне которой лежали камушки. – Ты девка красивая, а мужики сначала льнут к тебе, а потом собаку страшную в тебе видят и бегут. И дома своего нет у тебя. Ты как собака бродячая. Только прибьёшься, а тебя гонят. Но и характер у тебя собачий, как у дворняжки. Руку кусаешь, которая кормит, вот тебя и вышвыривают отовсюду. Надо самой постараться измениться. Собаки ведь и добрые бывают, преданные.

– Что же мне делать? – заплакала я, мои плечи вздрагивали от рыданий.

– Не реви. Дам тебе порошочек и водичку. Водой будешь умываться на вечерней и утренней зорьке. Никому её не давай. А порошочек будешь подсыпать. Есть у тебя знакомая женщина, замужняя, у которой всё ладится? Вот ей добавишь в еду.

– А женщине этой что, плохо станет от этого?

– Не дрейфь, девка. Не будет ей плохо. Поделится маленько счастьем и всё. Счастье-то оно такое. Отщипнёшь его чуть-чуть, оно быстро в этом месте нарастёт. Глядишь, и у тебя будет прирастать да прибавляться. А порчу я с тебя сниму. Надо будет приехать ещё раза два. А, может, и больше. Как пойдёт.

Дала мне баба Нюра бутылку с водой и свёрточек с порошком, который напоминал пепел. Стала я водичкой умываться, а пепел Верке в еду добавлять. Она кофе очень любила. Я порошочек этот в него подсыпала, а потом ей заваривала. В пирожки добавляла, вкусняшками угощала разными. Следила, чтобы она сама съедала и выпивала угощение с пеплом.

И вот Верочкин Игорёк начал подгуливать. Для нас видимых признаков не было, а жена… Как говорится, баба, она сердцем чувствует.

А мне Верку жалко было. Я её поддерживала, уговаривала. У меня-то мысли, что я виновата. Отщипнула счастье, а оно не прибавляется ни у меня, ни у неё. Но я ошибалась.

Верочка страдала недолго. Поехала как-то в Управу по моим делам – мне надо было как раз в это время заболеть. Познакомилась там с таким классным мужичком. Картинка! Встречалась с ним и скрывала. Как только духу у неё хватило не рассказать. Я и не знала. Потом его в работу втянула на своей фирме. И такая любовь их обоих накрыла! Как в кино.

Понимаешь, Кать, у неё и муж, и дети, и достаток, а теперь ещё и любовник такой классный. Всё ей. Отщипнула я везение. У неё попёрло, а я в минусе опять.

Стала я больше ей порошка добавлять. Повалились на неё беды и неприятности. Сын заболел, потом любовник. А Лёня ведь женатый был. Развёлся ради неё и предложение Верке сделал.

Как развёлся, я за него взялась. Думаю, ну всё, привалит и ко мне удача. Не получилось. Тогда я стала действовать через тётю Инну. Стала говорить, что Верочка с ума сходит. Игорёк хороший такой, а она его на этого голодранца променять хочет, детей своих без отца оставить. Ну и давила на то, что у Верки сдвиг произошёл, что надо её устроить к хорошему врачу, к психиатру.

И на моё удивление тётя Инна согласилась. А в психушку без ментов трудно устроить. Верка же не согласится.

Мой двоюродный брат работал ментом, и знакомых найти для него не составило труда. А через свои связи я отыскала хорошего психиатра в частной клинике. Но тот Верке не нужен был. Требовалось её просто там подержать в изоляции какое-то время. Но я дала промах. Верку все очень любили. Сослуживцы. Она вечно жалела сирых и убогих. Распустила весь персонал. Всех собрала под своё крыло.У нас в офисе работала одна женщина, Галя. Я эту сучку на работу устроила. Подруга называется! Тварь неблагодарная. Взяла и сказала Верке, что видела, как я подсыпаю в кофе порошок. И что слышала мой разговор с тётей Инной про психушку.

Катяяяя! Что было! Верка мать свою припёрла, та всё и рассказала. А ещё уборщица, гадина, подтвердила, что видела, как я подсыпала что-то, как с ментом договаривалась. Результат: я вылетела на улицу. И с работы, и из квартиры. Причём Вера проявила такую твёрдость. Я и не знала, что она так может! Видно, зря к бабе Нюре ещё не поехала. Денег пожалела.

Вот такая, Катюш, история. Живу с родителями. Вместо своего потомства у меня собачка и дети моего брата. Мужа нет, даже любовника для здоровья нет. С тех пор как отрезало!Стала ходить в церковь. Ездила в монастырь в Лебяжье. Жила там летом три месяца, работала с сёстрами, молилась. От зависти исцелилась полностью.

– Марин, как хорошо, что ты в храм ходить стала. Всё ещё хорошо у тебя будет, молись только. Усердно молись, и Бог даст. Благодари больше за всё, ведь главное, что руки-ноги есть, родители живы. А счастье, оно еще придёт. Обязательно! Только верь!

– Молюсь, Катюш. Как же я рада, что мы встретились. Будем теперь с тобой чаще видеться. Далековато от Москвы, конечно, но ничего. У вас дом большущий. Для нас с Зеной местечко найдётся, небось. Правда ведь?

Катя ничего не ответила, но спросила:

– Марин, а что с Верой стало? Ты знаешь?

– Знаю. Пожалела её?

– Не то чтобы пожалела. У неё же всё нормально?

– Верка развелась с Игорьком. Развод прошёл без скандалов и истерик. Всё спокойно поделили. Дети остались с Верой, но с правом отца на встречи. Сразу после развода она вышла замуж за своего Лёню. Свадьба была, а потом они обвенчались. Сын у них родился. А из Москвы уехали. Мы не общаемся. Мне трудно простить Веру за то, что она меня выгнала с работы, из квартиры. Я же не хотела ей зла. Хотела сохранить ей семью. Ведь двое детей с Игорьком у них. Но знаю, что и меня она не простила.

– Марин, а откуда ты знаешь о Верочке?

– У нас есть общая подруга. Она иногда мне кое-что рассказывает про семью Веры, что у неё всё отлично. Живёт в любви и согласии, в достатке.

– Да, тяжёлая у тебя история. Спасибо что рассказала. Марин, что-то спать захотелось. Пойдём, я тебе в гостевой комнате постелю.

Языки пламени плясали в камине и облизывали стекло топки. Полено внутри упало и подняло фонтан искр. Тени отражались на Маринкином лице, и оно казалось зловещим. Кате стало не по себе. Как будто она сидит рядом с мягким и пушистым хищником, и он в любой момент может ощерится, вцепиться и разорвать.

Катя думала: «Зачем я в прошлый раз так много о себе рассказала? Зачем? Ну её, эту откровенность! Мы ведь все меняемся. Не, не буду о плохом думать, чтобы гадость всякую не притягивать. Хорошо, что я тогда от неё откололась. Надо Маринку подальше от своей семьи держать. Хоть она и исправилась, но мне не хочется такую подругу. Годы не те – с огнём играть. Как я благодарна, что Бог отнёс меня тогда от этой женщины».

Утром Марина уехала, и Катя больше не собиралась поддерживать с ней дружеские отношения.

Был погожий весенний денёк. Юный художник стоял у мольберта и писал с натуры. По аллее шёл, немного прихрамывая, мужчина с детской коляской. В ней вся в розовых рюшечках и кружевах спала малышка. В воздухе пахло весной. Уже зелёным ковром пробилась молодая трава. Деревья покрылись бледными листьями, которые с каждым днём набирали силу и цвет. Везде проглядывали жёлтые огоньки мать-и-мачехи.

Мужчина подошёл к художнику:

– Иван Дмитриевич, добрый день. О, как хорошо получается!

– Здравствуйте, Тимур Сергеевич! – Ваня заглянул в коляску и улыбнулся. – Какая хорошенькая. Ей уже три месяца?

– Да, Вань. Два дня назад исполнилось, – сказал Тимур. – Мне кажется, вот здесь слева надо побольше охры добавить. И ты обычно в одной гамме работаешь, а тут у тебя среди тёплых оттенков холодом повеяло, – и он указал пальцем в левый угол холста.

– Наверное, я устал. Надо сделать перерыв.