Казалось, что дорога в деревню заброшена. На обеих полосах стояли остовы машин. Но, если бы кто-нибудь попытался их убрать, то узнал бы, что к асфальту их крепит арматура и бетон. А из леса на дорогу смотрит 14,5-мм пулемёт, не оставляющий шанса ни людям, ни вурдалакам. Дальше “Ниву” ожидали дома, стоявшие по обе стороны дороги. Здесь начиналась улочка, вдоль которой шёл сплошной деревянный забор. Прижавшись к левому краю дороги, “Нива” остановилась и дважды коротко посигналила. Из окна выглянула худощавая старушка и, подперев подбородок ладонью, посмотрела на Ольгу скучающим взглядом.

– Из раза в раз одна и та же херня, – пробубнила под нос Ольга, – день добрый, баб Люб!

– Здравствуй Оль, ох, – Любовь Михайловна взяла очки и протёрла стёкла носовым платком. Вместо того, чтобы одеть их на нос, она воспользовалась очками словно лупой, читая содержимое экрана кнопочного телефона: – “Бруно восемьдесят”, – про Олимпиаду небось?

– Ага, про мишку ласкового. “Ад живых мертвецов”, да, Максим Ильич? – Ольга, высунув голову, посмотрела наверх, под конёк двухскатной крыши, где поблёскивал глазок камеры, – вот “Дед Максим козу доил” чем плохо? Баб Люб, вот скажите честно, он только мне такие пароли придумывает?

Любовь Михайловна многозначительно пожала плечами:

– Надоело, Оль, ой надоело, но что поделаешь-то. Нас, стариков, раз, два и обчёлся осталось. Ни пенсий, ни пособий нет. А вот тут хоть как-то.

– Ладно, мы поехали?

– Давайте, ребята, езжайте, – баба Люба, чуть наклонившись, на что-то нажала и ограда возле дома, в который упиралась дорога, начала заваливаться назад.

Машина двинулась навстречу падающему забору. Доски со скрипом чуть прогнулись под “Нивой”. Затем начался резкий спуск вниз, под дом, в туннель из двух сорокафутовых морских контейнеров. Преодолев туннель, машина поднялась обратно на поверхность, свернула, объезжая туристический автобус, из окна которого торчал автоматический гранатомёт и виднелись лица скучающих мужиков, перекидывающихся в карты. В этот момент водитель, если бы повернул голову налево, мог бы увидеть, что дачные дома с обратной стороны неполноценны. С фасада кажущиеся целыми и обжитыми, сзади они выглядели пережившими торнадо или землетрясение. Самопальные стены из брезента, фанеры, досок и металлических частей были временным решением, но ничего более постоянного, чем временное, как известно, нет.

Деревню с одной улицей, прежде стоящую на этом месте, контрабандисты переделали в свой форпост, совместив перевалочную базу с рынком. Готовясь жить в условиях отсутствия государства, место попытались максимально скрыть от чужих глаз. Реквизировав с ближайшей стройки технику, новые хозяева буквально развернули деревню, перегородив ею путь вглубь полуострова. Для более плотной “застройки” дома разбирали на две половины, вселяя в них посты охраны. Единственную уцелевшую местную жительницу – Любовь Николаевну – оставили как своеобразный пункт пропуска, призванный узнавать у нежданных гостей цель визита.

Сегодня в Чёрной речке было тихо, так как в отсутствии навигации, товары вместо многочисленной флотилии лодок и катеров, возили гораздо более редкие и дорогие суда на воздушной подушке. Из-за этих обстоятельств рынок открывался раз в неделю и в этот день покупатели могли осмотреть товар. Вывоз товара, который на себе не мог унести человек самостоятельно, организовывался за дополнительную плату силами контрабандисткой артели. Это объяснялось соображениями безопасности, покупатели это воспринимали как желание контрабандистов лишний раз поживиться, а на деле ФСБ имело возможность контролировать, что и для кого, ввозят в страну обходными путями.

Меж тем, “Нива” преодолела рыночную площадь и спустилась к причалу, рядом с которым находилась обиталище Максима Ильича. Жил и принимал гостей хозяин Чёрной речки внутри тентованного полуприцепа, под которым скрывалась бронекапсула с жилым модулем, центром связи, комнатой для совещаний и генератором, питающим электричеством всё это хозяйство. Прицеплено это было к полноприводному лесовозу “Volvo”, готовому в любой момент сорваться с места.

Ольга, обменявшись приветствиями с бродившей вокруг охраной, вынула лестницу упрятанную над стоп-сигналами, и поднявшись по ней, отогнула полог тента, за которым пряталась площадка перед дверью, ведущей внутрь. Не успела Ольга нажать на звонок, как дверь щёлкнула и чуть приоткрылась, приглашая внутрь. Пройдя коридорчик, Ольга и Андрей вошли в кабинет Максима Ильича. Тот сидел в высоком кожаном кресле во главе Т-образно поставленных столов и курил сигариллу, наблюдая, как дым струйками улетучивается в вытяжку. Максим Ильич был долговязым седым мужчиной неопределённого возраста, лицо которого украшало пенсне. Увидев гостей, он чуть наклонил голову и указал глазами на места напротив, предлагая присесть. Коротко раскланявшись, Ольга и Андрей уселись за стол. Максим Ильич протянул им жестяную коробку с сигариллами. Андрей на предложене чуть поднял руку и мотнул головой, а Ольга взяла две штуки, одну спрятала в нагрудный карман, а другую закурила. Максим Ильич неодобрительно покривился и, подтянув коробку к себе, закрыл её и убрал в ящик стола.

– Максим Ильич, ты чего к своей норе лестницу нормальную не поставишь? – начала разговор Ольга, развалившись в кресле и взяв пепельницу со стола в руки. – Всё к зомби-апокалипсису готовишься? Так не будет его. И не надо бабу Любу мучить своими идиотскими паролями. Вампиры, мать их , вылезли и хрен ты на своей фуре от них скроешься.

– Вампиры? – Ильич наигранно поднял бровь, – они ли одни? Мы с вампирами в последнюю очередь боремся. Я сколько всего повидал на свете, но их не видывал, а вот прочей нежити, ух. Ты не смотри, что у коллаборантов одна форма конкурентна с человеком. “Нули”, как вы их кликаете – вот чем не зомби? Зомби самые натуральные и в Долгую зиму вполне себе живучие. Ну а оборотни, они оборотни и есть – в волка может и не превращаются, а в зверя – более чем. Ольга, тебе смешно, что я к нашествию зомби готовился, но я это место построил, пока государство разваливалось. Пока вы людей проёбывали, я их спасал. Пока вы людей на убой бросали, я воздвиг для них крепость. Вы послушный скот воспитали, с которого налоги стригли, но оказались хреновыми пастухами. Так что не надо мной смеятся и надо уважение поиметь.

– Уважение, блин, поиметь. Государство у него разваливалось. Ну, Максим Ильич, ну что такое а? У ФСОшников фургон увёл, со строительства оборонительных сооружений технику скомуниздил, панику на блок-постах и в гарнизонах поднимал. И настолько схитрожопился, что свой табор как лагерь беженцев оформил.

– Чем он и являлся, прошу заметить.

– За это индульгенцию и дали, да награбленное разрешили оставить. Так что прошу не испытывать дальше судьбу. И вообще, Ильич, кончай церемониться, что тебе надо от нас? – прервала тишину Ольга.

– Я у вас, господа чекисты, никогда ничего не просил. У меня как раз наоборот, есть кое-что для тебя.

– Для меня? Ох-хо-хо, я впрямь сконфужена. Я же при напарнике, как-то нехорошо получается.

– Улика, – Максим Ильич чуть обернулся и крикнул, – Дима, неси!

Послышался шум шагов и грохот, от звука которого на лице Ильича появилась болезненная гримаса. Дверь позади него открылась и вошёл Дима, бывший почти точной копией хозяина кабинета, только с меньшим количеством морщин. В руках он нёс винтовку длиной чуть меньше своего роста. С ощутимым усилием приподнял её, зацепившись стволом об потолок, вздрогнул, но, сохранив невозмутимость, взгромоздил оружие на стол. Обратив внимание на Ольгу с Андреем, Дима сказал “здрасте” и вышел из кабинета.