Мы помолчали.
– Ну ладно. Допустим, концертами и клубами тебя не заманишь. А крыши?
– А что, в Москве с домов сняли все крыши? Сенсация-сенсация, в городе съехали абсолютно все крыши! Жители просто не просыхают! – Райка заливисто хохотала, театрально размахивая руками на манер мальчишки с газетами.
– Ну нет! В Питере совсем другие крыши! Они красивые, – я схватила её за руки, чтобы остановить это представление.
– Тоже мне. Наши крыши не хуже, – она выпуталась, но говорила уже абсолютно серьёзно. – Пойдем, я тебе покажу.
Рая повела меня чуть ли не к ближайшему подъезду, который неожиданно оказался открыт. Мы поднялись на последний девятый этаж почему-то пешком. Лестница на крышу была загорожена обыкновенной рабицей с дверью на замке. Только я собралась позлорадствовать, что её незапланированная затея сорвалась, как Рая подёргала ручку и дверь поддалась. Бесшумно мы залезли на чердак, где в дальнем углу сочно благоухал какой-то спящий бомж. Открыли люк и выбрались на крышу.
Райка торжествовала: с крыши и впрямь открывался знатный вид на Замоскворечье. Усевшись на коньке крыши, мы закурили. Включили её плеер, поделили наушники. Молчали.
Тут заиграл трек Joan Jett:
Ah, now I don't hardly know her
But I think I can love her
Crimson and clover
О, я теперь толком не знаю какова она
Но думаю, могу её полюбить.
Малина и клевер
Ah, now when she comes walkin' over
Now I've been waitin' to show her
Crimson and clover
О, теперь когда она зайдет
Я так ждала, чтобы показать ей
Малина и клевер
Мы обе хорошо знали английский, и я знала – она прекрасно понимает слова. Меня накрыла душная волна: она знает? Заметила? Что мне сделать? Позволит ли она?
Почувствовав на себе мой взгляд, Рая посмотрела на меня. А я быстро наклонилась и поцеловала её – максимально бережно и тепло, насколько это было возможно на продуваемой апрельской крыше. Через мгновение я открыла глаза, чтобы увидеть её – широко раскрытые. Она не отвечала на поцелуй, но и не противилась ему. Это длилось минуту или чуть дольше, потому что боковым зрением я увидела, что сигарета, безвольно повисшая в её руке, почти истлела на ветру.
Её губы были нежными, хоть и сильно обветренными. Лёгкими и одновременно такими мягкими, как могут быть только очень желанные, наполненные жизнью губы. Если бы надо было описать поцелуй для того, кто ни разу не целовался, я бы сказала: прижмитесь губами к спелой вишне, почувствуйте, как в ней пульсирует яркий, горячий сок. Вы хотите выпить его, не надкусив ягоды.
Пепельный остов сигареты упал, и Рая вздрогнула, отклонившись. Кажется, в её глазах замерла слезинка, но я не успела её разглядеть – она отвернулась и встала.
– Пойдём, становится холодно.
Когда я спустилась обратно на чердак – Раи уже не было. Не было ни на лестнице, ни на улице. Похоже, она просто сбежала. Можно было позвонить ей или написать смс, но я не стала – зачем? Девушка имеет право на маленькие слабости. Убрав мобильник от соблазна подальше в рюкзак, я отправилась пешком в сторону дома. Дорога заняла час или два, точно не могу сказать. Но я выветрилась и почти пришла в себя.
Разбирая дома вещи, я увидела с десяток пропущенных вызовов от Паши и ещё штук 20 сообщений. Он ждал меня на свидании два часа назад.
«Чёрт, я совсем забыла».
***
Конечно, он простил меня за этот случай. Я не особенно об этом заботилась: я была слишком увлечена своей безответной любовью к Рае, которая только усложнилась после случая на крыше. Паша напомнил о себе сам.
«Встретимся? Я больше не сержусь. Завтра сможешь? В 17 в Тоннеле»
Я пошла. Я любила Тоннель: там вкусно кормили, играла ненавязчивая музыка, а столики разделяли полупрозрачные шторы, создавая вокруг некоторую видимость приватности.
Ровно в 17 Паша уже был на месте, одно это уже значило что-то необычное. Его лицо никогда нельзя было назвать непроницаемым, и сейчас я сразу поняла, что намечается какой-то некислой важности разговор.
– У тебя кто-то есть? – вместо приветствия он сразу начал допрос.
– А у тебя?
– Нет, это не то. Как его зовут?
– Ха-ха. Какая тебе разница? Расскажи, кого ты трахнул сегодня с утра? Сашу? Надю?
– Перестань. Ты любишь кого-то.
– Чего? С каких пор тебя это заботит?
– Я люблю тебя, Аня. Всегда люблю. Остальное это неважно. А ты?
– Чего я?
– Ты любишь кого-то другого.
– Паш, ты прикалываешься? Ты сам это начал. У тебя тысяча девок. У меня тоже есть свобода.
– Это не то, Аня, не то, – ему вдруг стало трудно говорить, голос скомкался, захлопнулся как глухая дверь.
Я остолбенело смотрела на Пашу: он опустил взгляд в стол, загородился скрещёнными руками, сгорбился. Он продолжил сдавленным как жестяная банка голосом:
– Я не могу видеть, что ты любишь кого-то ещё. Это слишком больно.
– Больно? – стыдно, но я невольно усмехнулась. Что он вообще знает о боли?
– Больно. Очень больно, – Паша посмотрел мне в глаза каким-то зелёным, утонувшим взглядом. – Я не могу.
– Тогда не буду тебя мучить, – я стала стаскивать с пальца подаренное им кольцо, но он перехватил мою руку, сжал пальцы и улыбнулся: «Оставь себе».
Кажется, теперь история нашла-таки свой логичный, хотя и нетривиальный конец. Нет, мы никогда не прекращали поддерживать контакт, списывались раз в год-два. Просто по-дружески. Пару раз по пьяни он писал мне, что никогда не отпустит и всегда будет ждать, но это была только пьяная дичь. Правда?
Глава 13. Марина
В школу пришлось оформить специальное разрешение на домашнее обучение. Маме я сказала, что это чтобы не тратить время на дорогу в школу и погрузиться в подготовку к экзаменам. Меня постоянно рвало, часто сил не было даже на то, чтобы помыть голову. Ногти крошились, волосы выпадали прядями. Постоянно хотелось спать, но истощённое сознание не могло забыться, а находилось в звенящем напряжении.
Когда удавалось провалиться в сон, мне непременно снились кошмары. За мной постоянно либо кто-то гнался, либо само окружение пыталось поймать меня в ловушку и уничтожить. Я запомнила один повторяющийся сон:
Я лежу на полу своей комнаты и не могу пошевелиться. Вдруг сквозь щели паркета начинают пробиваться зелёные ростки. Их становится всё больше, сами они всё гуще. Превращаются в побеги лиан, начинают обвивать меня и заползать на стены и мебель вокруг. Постепенно комната превращается в абсолютно зелёную живую коробку, на побегах распускаются цветы – огромные, ярко-розовые лилии. Я хочу встать и сорвать цветок, но лианы начинают сжиматься вокруг меня, как удав. Они сдавливают мои ноги, руки, грудь, заползают в уши, нос и горло. Я умираю.
Сон казался мне дикостью. Я пыталась расшифровать его, ведь эти лианы наверняка что-то значат? Может, это угроза от отчима? И даже его квартира пытается убить меня? Нет, эта зелень и цветы никак не могли быть связаны с ним, они слишком гармоничны и прекрасны. Я прочитала толкование, в котором говорилось, что сочная и зелёная трава снится к счастью. Откуда ему взяться? Что такого счастливого моё подсознание могло разглядеть?
Единственной радостью были редкие встречи с Аней. Редкие, потому что её жизнь бурлила как густой суп разномастных событий. И ещё потому, что мне стоило колоссальных усилий, чтобы выбраться в город помимо обязательных визитов в клинику. В основном говорила она – о своём Паше, о своей Рае. О всём том безумном подростковом бреде, который она творила. Или который творился с ней. Я старалась туманно уходить от ответов, когда речь заходила об Алисе – моей несчастной и прекрасной любви.
