Голиаф жил жизнью клуба, но тот был другим, более безопасным. Он знал о всех рисках, сопровождающих байкерскую жизнь. Этот мужчина понимал, как никто другой, почему я так поступаю. Как второй человек братства «Дьявольских Гонщиков», он видел непростые времена жизни в нелегальном клубе... неопределенность... опасность. «Гонщики» оставили все это далеко в прошлом. Им пришлось несладко, но они легализовались, сосредоточившись на братстве и безопасности своих семей. За одно это я очень уважал ребят. Для этих парней не было ничего важнее, чем спокойная жизнь их семей. Я заехал на подъездную дорожку, и к тому времени, как я заглушил мотор и открыл дверь, Лили стояла на крыльце.

— Что с тобой случилось? Ты в порядке? — спрашивала она.

Глаза девушки с испугом оглядывали мои ссадины и синяки. Я знал, что выгляжу так, словно сгонял в ад и обратно, но не собирался рассказывать о произошедшем. Не дождавшись моего ответа, Лили спросила:

— Зачем ты приехал, Меврик?

— Мне нужно поговорить с тобой и Голиафом. Он здесь? — я знал, что являлся последним человеком, которого Лили ожидала увидеть этим вечером, и я сожалел, что напугал ее.

— Я только что с ним говорила. Он сказал, что будет дома через пять минут. Заходи в дом, подождем его внутри, — ответила девушка и повернулась к двери.

— Дай мне секунду. Джон уснул в машине. Сейчас его возьму, — сказал я и открыл дверцу машины.

— Джон Уоррен? Ты привез его с собой? Он в порядке? — голос Лили был взволнован, почти срывался на крик.

Расширившимися от тревоги глазами, девушка осматривала моего сына, пока я доставал его из детского кресла. Секунду спустя она подбежала ко мне и взяла мальчика из моих рук. Я сразу ощутил потерю и подавил желание забрать его обратно. Выражение его личика остановило меня. Детские глаза светились счастьем, когда он потянулся к Лили, и я понял, как сильно Джон ее любит... его место — в ее руках.

— Ты привез его. Я не могу поверить, что он и правда здесь, — кричала Лили, а слезы струились по ее лицу.

Сын смотрел на нее и улыбался во весь рот. Потянувшись к вороту ее рубашки, он сжал его маленькой ручкой. Лили светилась от восторга, глядя на моего ребенка. Я сделал глубокий вдох и почувствовал облегчение. Лили любила его. В моем сердце не возникло ни капли сомнения, что она станет заботиться о Джоне, как о собственном сыне.

— Я ничего не понимаю. Ты должен рассказать мне, что происходит, Меврик, — попросила она.

— Давай войдем в дом и дождемся Голиафа.

Забрав сумки с детскими вещами с заднего сиденья, мы с Лили вошли в дом. Девушка внимательно наблюдала, как я ставил багаж на пол. Мы просто сидели на диване, когда раздался звук байка Голиафа, свернувшего к дому. Лили вскочила и побежала ему навстречу к двери.

— Голиаф...

Лили остановила мужчину на пороге. Он посмотрел на Джона Уоррена у нее на руках, высматривая малейший признак того, что случилось что-то плохое. Наконец, он взглянул на меня, и увидел мою сломанную руку и синяки, покрывавшие все тело.

— Меврик, что, черт возьми, происходит? — спросил Голиаф, заходя в дом.

— Даже не знаю, с чего начать.

— Начни с того, что стряслось с тобой, — подсказала Лили, возвращаясь к дивану и усаживаясь возле меня. — Ты в порядке?

– Да... это пустяки. Доверился не тому человеку, вот и поплатился, — ответил я, старательно глядя в пол.

Я просто не мог взглянуть на девушку. Ирония в том, что я доверился ее сестре, и это было больше, чем я мог вынести.

— Ты собираешься просветить нас, зачем приехал? — спросил Голиаф.

Я обхватил голову руками, пытаясь найти верные слова. Через несколько секунд напряженного молчания, я запустил обе руки в волосы, стараясь совладать с нервами. Взглянув на Лили, я начал говорить.

— Не могу с ним так поступить. Я люблю его, Лили. Действительно люблю. Я люблю его так сильно, что понимаю — прямо сейчас я не могу дать ему всего, что ему нужно.

Ошеломленный всеми бушующими во мне эмоциями, я вскочил на ноги. Сердце рвалось из груди, и я метался взад и вперед. Мне нужно было заставить их понять. Им нужно знать, почему я так поступаю.

— Я подвел Хейли. Мне нужно было стараться больше. Я должен был защитить ее, но облажался, и теперь не заслуживаю Джона. Вдруг снова облажаюсь.

— Ты слишком строг к себе, Меврик. Хейли сама сделала свой выбор. Не ты. Никто не винит тебя, — Лили попыталась успокоить меня.

— Я виню, — перестав метаться, посмотрел девушке прямо в глаза. — Я должен был находиться с Хейли. Для нее. А вместо этого ее поглотила тьма, откуда никто не мог ее спасти. Я не допущу, чтобы то же случилось и с моим сыном.

— Я не понимаю. Что именно ты пытаешься сказать? — уточнила Лили.

— Я приехал посмотреть... спросить... — проглотил свою гордость вместе со своим разбитым сердцем, — я хотел узнать, не согласитесь ли вы с Голиафом забрать Джона Уоррена... и вырастить как своего. Я хочу стать всем, что ему нужно, но знаю, что этого мало. Я не дам ему того, что можете вы.

— Но почему сейчас? — спросила Лили и посмотрела на малыша, а ее рука нежно гладила его по голове.

— Много причин. Гораздо больше, чем стоит говорить. Просто скажу, что Джону не подходит та жизнь, которой я живу сейчас.

Картина того, как меня избивали вихрем пронеслась в моем мозгу, и я сморгнул воспоминание о боли, что следовала далее. Та боль и близко не походила на агонию, что я чувствовал сейчас, но она убедила меня, что поступаю правильно.

— Меврик, ты уверен? Ты должен знать, я хочу взять мальчика, но мне нужно убедиться, что ты уверен в своем решении. Я не перенесу, если снова его потеряю.

— Джон — для меня все. Сын — то единственное хорошее, что получилось у меня в жизни. Я ненавижу мысль о том, что потеряю его, но не могу облажаться и с ним. Малыш заслуживает большего.

— Меврик, если ребенок останется с нами, мы его усыновим. Ты согласен? — спросил Голиаф.

Лили удивленно оглянулась на него, в ее взгляде читалась любовь и недоверие. Легкая улыбка пробежала по ее лицу, когда до нее дошло, что именно он спрашивал. Теперь я понял, что Голиаф хотел забрать моего сына так же сильно, как и Лили.

— Хорошо. Я согласен, но хочу видеться с ним. Я хочу, чтобы он знал кто его отец, чтобы повзрослев, понял, почему я так поступил.

Я знал, что просил очень много, но и представить себе не мог, что не увижу его снова. Мне нужно было удостовериться, что смогу контактировать с сыном, или я просто не переживу.

— Тебе здесь всегда рады, Меврик. Я тоже хочу, чтобы Джон Уоррен знал тебя. Нужно быть особенным человеком, чтобы любя кого-то, отпустить, — Лили ответила мне со слезами на глазах.

— Хотел бы я, чтобы меня оказалось достаточно. Хотелось бы стать тем отцом, который ему нужен. Но я знаю, вы оба любите его, и сможете дать ему ту жизнь, что не могу я.

— Мы сделаем все, что в наших силах. Я даю тебе слово, — уверенно сказал Голиаф.

— Спасибо, что доверяешь его нам. Мы сделаем все, что сможем, чтобы он стал счастлив, — обещала Лили.

Джон потянулся к Голиафу. Мужчина подошел и взял моего ребенка из рук Лили. Малыш положил голову ему на грудь, словно делал так всегда. Обнимая крепче мальчика, Голиаф погладил его по голове и спинке.

Поцеловав Джона в макушку, мужчина сказал:

— Я рад, что ты вернулся, дружок. Мы скучали.

Я больше не мог этого выносить. Еще секунда, и я бы развалился на куски.

— Я уезжаю.

— Ты можешь остаться на ночь, — предложила девушка.

— Спасибо, Лили, но мне лучше ехать обратно. Дома кое-что происходит и моему президенту нужно, чтобы я вернулся. Я буду на связи.

— Ладно, но тебе здесь более чем рады. Дверь этого дома всегда для тебя открыта. Просто дай нам знать, когда захочешь повидаться.

— Я вернусь, даже не сомневайся. Если когда-либо понадоблюсь, просто позвони. Спасибо вам обоим. Я сердцем чувствую, что это правильно.

Я подошел к Джону и поцеловал его в висок. Положив руку ему на спинку, я минуту смотрел на него. Затем прижавшись к ребенку, прошептал ему на ушко: