— Что? Нет! Ты не можешь так поступить, Меврик... Его место здесь, с нами... с тобой. Ты его отец. Ты — тот, кто ему нужен, — Кессиди кричала, а слезы наполняли ее глаза.

— Взгляни на него, Кессиди. Он — совершенство. Такой невинный... чистый. Все, что есть хорошее в этом мире, заключено в этом ребенке.

Кесс смотрела на моего сына, горе исказило черты ее красивого лица.

— Если оставлю его здесь, то не принесу ему ничего хорошего, только все испорчу. Я люблю его. Я люблю его так сильно, как не любил никого в этом мире, и должен защитить его... защитить от моего мира... от меня самого, — с каждым моим словом буря эмоций возвращалась, но я забрал сына из ее рук и подхватил детский багаж. — Я не жду, что ты поймешь, Кессиди, но это то, что я сделаю. Я так поступлю, ради него.

— Прошу тебя... пожалуйста, не делай этого, — Кесс умоляла, хватая меня за руку, а ее глаза молили выслушать. — Это какая-то ошибка. Ты будешь жалеть об этом до конца своей жизни.

Но я больше не мог выносить ее слов. Понадобились все мои силы, чтобы отстраниться от ее криков и пройти мимо девушки к двери.

С облегчением осмотрев пустую парковку, я усадил Джона в его автомобильное кресло. Пока застегивал ремни вокруг ребенка, он схватил меня за руку и улыбнулся. Эта улыбка горячим клеймом навсегда осталась в моем сердце. Я бережно поднес крошечную ручку к губам и нежно поцеловал пальчики.

— Я люблю тебя, Джон Уоррен. Всегда буду любить.

Вручив сыну жирафа, я поставил остальные сумки на сидение возле ребенка. Закрыв дверь, я сел в машину и несколько минут сидел в тишине, соскребая себя воедино. Было так тихо, словно я застрял в каком-то кошмаре, затерялся в непроглядном тумане. Неожиданно Джон начал лепетать. Он разговаривал со мной, словно я понимал, что он говорит.

Повернувшись к сынишке, я ответил:

— Знаю, дружок. Я знаю.

Вытер слезы и завел машину. Вскоре малыш уснул и оставил меня наедине с душераздирающими мыслями и вопросами. Я все не верил — столько всего произошло за последний год. Если бы я только знал... Если бы не оказался таким тупым и понял, что происходило с Хейли, может, все было бы по-другому?

Я никогда не забуду тот первый раз, когда увидел ее, свернув свой байк к старой закусочной на девятнадцатом шоссе. Это находилось в стороне от моего маршрута, но на улице стало сыро и холодно. В тот момент, когда она проходила мимо, я перестал чувствовать холод. Девушка обслуживала столики, и я задался вопросом: «Почему такая красотка работает здесь, в забытой глуши?» Девушка обладала телом, заставляющим мужчин желать сорвать с нее одежду, я уж точно хотел. Я с первой секунды хотел почувствовать ее кожу своей. Черт... все мое тело каменело, а член дергался от желания каждый раз, когда она проходила мимо меня. Длинные черные волосы были собраны в хвост, открывая самые синие глаза, что доводилось мне видеть. Ее улыбка, этот рот, эти губы... черт, она казалась совершенством.

Одно свидание — и я погиб. Затем месяцы пролетали так быстро, что я потерял счет времени. Это был ураган. Хейли стала всем, что я хотел, и даже большим. Ей нравилось сидеть за мной на моем байке, и было приятно присутствовать среди моих братьев в клубном доме. Мы проводили часы, разговаривая и выпивая с ними. Она всем нравилась, и я любил это. Мы были счастливы. Мы говорили о будущем и строили планы на совместную жизнь. Ее приняли в программу по подготовке медсестер, а работа в закусочной оказалась для оплаты обучения. Жизнь, казалось, хороша.

А затем кошмар разрушил мой мир. Все развеялось, словно дым. Какой-то тупой пьяный м*дак врезался в машину Хейли, оставив ее жестоко израненной. Приборная панель просто смяла ее, сломав ногу и несколько шейных позвонков. Виноват был я. Я вел себя эгоистично в тот вечер. Все, чего я хотел — только находиться с ней каждую секунду, и не слушал, когда она говорила, что слишком устала, чтобы ехать в клуб. Хейли работала весь день и просто хотела пойти домой. Мне следовало послушать ее, но я был зациклен на себе. У меня выдался долгий день, и я хотел одного — оказаться глубоко в ее теле.

Авария унесла ее внутренний свет, оставив лишь боль и мучение. Раны Хейли оказались такими серьезными, что врачи назначили ей сильные обезболивающие, которые помогали и облегчали ее страдания. Когда девушку выписали, я стал замечать, что она принимала слишком много таблеток. Я видел, как ей больно, а поскольку она училась на медсестру, наивно полагал, что она знала, что делает. Но спустя месяц, заметив, как Хейли глотала три таблетки за раз, я поднял эту тему. Сначала она оправдывалась, но, в конце концов, признала, что у нее проблемы.

Время шло, и пытаясь ей помочь, я посылал ее на реабилитацию, искал врачей, способных облегчить ее боли. Ничего не помогало. Она уже подсела. Хейли прятала от меня таблетки, снова и снова. Каждый раз, когда я выяснял, что она все еще сидит на них, она обещала стараться сильнее. Клялась, что любит меня и сделает все на свете, чтобы поправиться. И я верил. Верил до следующего раза, когда находил новый тайник с пачкой таблеток. В тот день я понял, что с меня хватит. Хейли предпочла наркотики той жизни, что у нас имелась, и отказалась от нас.

В тот день, когда я ушел из ее жизни, то молился, чтобы она нашла в себе силы вернуться ко мне. Но вместо этого Хейли становилась все более одержимой новой дозой. В момент отчаяния она решила продать информацию о клубе за наркотики. Ее предательство — это то, о чем мы оба впоследствии горько сожалели. Я должен был понять, если Хейли сделала что-то подобное, это означало, что она в большой беде... ее жизнь находилась в опасности. Я должен был знать, что она все еще борется, чтобы попытаться сильнее помочь ей. Но, по правде говоря, было уже слишком поздно... ложь девушки уложила ее в могилу. Вся ее чертова ложь.

Хейли исчезла на месяцы. Никто не знал где она. Клуб никогда не забывал предательства. Парни искали ее, и нашли в маленьком городке рядом с Вашингтоном. Казалось, она, наконец, начала справляться: обзавелась работой и хорошим жильем. У нее был даже ребенок. Сосед сказал: «Хейли и правда очень старалась, но не справилась». Для нее оказалось слишком много обстоятельств, и она закончила тем, что отвезла ребенка матери. Мои братья нашли ее мертвой в своей квартире от передозировки наркотиков. Стало очевидно, что это не случайность. Ее смерть сломила меня. Я не мог перестать винить себя за все, что произошло, меня разрушала вина за ее смерть. Но это было ничто в сравнении с той болью, которая обрушилась на меня, когда я узнал, что Хейли хранила от меня множество секретов.

Спустя несколько месяцев после смерти девушки, я получил неожиданный звонок из больницы города Париж, штат Теннесси. Звонившая медсестра сказала, что мой сын попал в автокатастрофу. Мой сын. Я чувствовал, что кто-то выбил из меня весь воздух, когда прозвучали эти слова. Мое имя записано в его свидетельстве о рождении, сразу под именем Хейли. Оно стояло прямо там, черным по белому. Даже в самых смелых мечтах я не считал ее ребенка своим, а теперь пропустил почти год его жизни, потому что Хейли никогда о нем не говорила мне. Вместо этого, она отдала ребенка матери и просила защитить моего сына от меня. Выполняя обещание, данное дочери, мать Хейли отослала Джона подальше.

Женщина решила, что Лили единственная, кто могла держать его в безопасности от меня и клуба. Лили увезла Джона в Теннесси. Я так никогда и не узнал бы о нем, если бы не та авария. Мать Хейли молилась, чтобы я не узнал о сыне. Она винила меня в смерти своей дочери. И она права. Ее дочь была бы жива, если бы не я. Никогда не прощу себя за все, что произошло. Тогда я подвел Хейли, но не подведу ее снова. Теперь ничего не случится с нашим сыном. Я позабочусь о том, чтобы у него оказалась жизнь, которую я не смог дать его матери.

Подъезжая к дому Лили, я уже едва держал глаза открытыми. Дом был залит праздничными огнями в канун Рождества, и в их свете мое решение выглядело еще более нереальным. Я попытался прогнать чувство невозможности происходящего. Речь не обо мне. Это все для Джона, ему нужна вот такая жизнь... с рождественскими елками и семьей. Жизнь, которую я никогда не смогу ему дать.