- Господи! Черт меня попутал пойти в армию, - бормочет Павел, кривясь и отворачиваясь. - Учиться пять лет, служить за совесть, а не за деньги, ни одной сволочи спуску не давать и что? Под конец службы стать кормом для пиявок! Говорят, их укусы полезны, дурную кровь отсасывают. Но я не жрамши уже третий день, для меня и дурная кровь не лишняя. Тьфу, гадость какая!
Кожа на груди, на спине и руках покрывается пупырышками, как от внезапного холода, редкие волосики торчат дыбом. Павла передергивает от омерзения, но делать все равно нечего, надо идти. Бредет к ближайшему островку. Кода мутная жижа достигает пояса, а ноги по-настоящему крепко затягивает в грязь, ложится на грудь и пытается ползти. Получается хреново - вонючая дрянь норовит попасть в рот и нос, залепить глаза. Барахтаясь, как муха в манной каше, Павел медленно приближается к кочке. Вдруг откуда-то снизу доносится утробный рык, прямо перед глазами вспухает громадный черный пузырь. Громкий хлопок, грязь заливает лицо, глаза, мерзкий запах сбивает дыхание. От неожиданности Павел пытается вскочить. Не получается, проваливается с головой. Выскакивает на поверхность, руки, ноги безостановочно молотят грязь, брызги летят до неба. Слепой, глухой, задыхающийся от толстого слоя налипшей грязи, Павел отчаянно трепыхается на поверхности болота. Если посмотреть со стороны, то кажется, что гигантский жук мутант внезапно сошел с ума (если, конечно, у жуков-мутантов есть ум!), и теперь бешено молотит всеми шестью лапами, пытаясь выбраться из липкой западни на сухое место.
Павел грудью почувствовал жесткие стебли осоки, руки больно ударились о плотный дерн. Замер на мгновение, отдыхая, но вспомнил, что ноги еще лежат в грязи, с пиявками! Тело импульсивно сгибается, ноги вылетают из жижи, Павел переворачивается через правый бок, встает на колени. Ладони сгребают жирную грязь с лица, легкие сокращаются в резком выдохе, из носа вылетают черные комки. Теперь можно дышать. Глаза немного щиплет, но сквозь слезы все же видно. Он стоит на зыбком холмике, что грозится разъехаться на все четыре стороны при малейшем неловком движении. До твердого берега, откуда началось путешествие по болоту, всего ничего, какая ни будь сотня шагов. А до края… Павел опустил голову, зло сплюнул. Прошел совсем немного, а устал, будто рояль на шестой этаж тащил. Впереди несколько метров блестящей, жирной торфяной грязи следующая кочка, за ней другая, потом еще и еще…
Чувство времени постепенно притупилось, а потом и вовсе исчезло. Он просто полз по теплой грязи, стараясь не думать, сколько метров трясины сейчас под животом. Полз медленно, сохраняя силы, так как не представлял, что это такое – проползти едва ли не три километра! Грудь больно секло осокой, потом боль отступила, осталось только неприятное чувство, когда длинные шершавые стебли медленно режут кожу, а ты не чуешь боли, только понимаешь, что режут до мяса. Вот так, то по теплому киселю грязи, то по колючим кочкам, он полз и полз, пока не почувствовал такую тяжесть в теле, что уже не мог сдвинуться с места. « С чего бы я так потяжелел? – смутно удивился Павел, - может, какая гадина на заднице сидит, а я не чую»? С трудом, кряхтя и охая, как старик, забрался на очередную кочку, кое-как перевернулся сначала на спину, потом с трудом сел. Опустил голову, одним глазом посмотрел вниз. Одним, потому что второй залепило грязью, корка подсохла, отдирать неохота, да и больно. Тупо удивился, когда увидел, что из штанов густой кашей лезет грязь и только с полминуты спустя сообразил, что ремень как-то расстегнулся и в штаны набралось грязи пудов на восемь. Он полз, загребая поясом жижу, как бульдозер. В результате обе штанины безобразно раздуло, пятая точка похожа на большой школьный глобус, вот-вот по швам лопнет.
Чертыхаясь и матерясь, сдирает штаны и долго выгребает грязь, ножом срезает полтора десятка пиявок, что успели присосаться к животу, груди и плечам. Сколько их осталось на спине, старался не думать. Весь в работе, не заметил, как выглянуло солнышко. Только когда пот хлынул ручьями, смывая остатки грязи и дезинфицируя раны, заметил Божий глаз. Подставил лицо горячим лучам. Голова моментально высохла, макушка покрылась твердой коркой, из которой торчат жесткие иглы слипшихся волос.Когда усталость немного отступила, начало клонить в сон, осторожно, чтобы не порвать тонкий слой дерна, становится на колени. От увиденного радостно забилось сердце, настроение поднялось до небес. Оказывается, он почти дошел до края болота. Хоть и собрал штанами полтонны грязи, но зато сухой берег почти рядом, каких-то двести или триста шагов. К тому же жидкая дрянь, по которой он полз до сих пор, кончилась, впереди расстилается сплошной травяной ковер. Это не земля, это дерн, под которым все та же трясина, но по ней уже можно осторожно идти. Или ползти на четвереньках, словно тигр, высматривающий добычу. « Ага, тигр, охотящийся на улиток, - раздраженно подумал Павел, - голова чугунная, руки ноги дрожат, в животе, как помоев наелся, грязь из ушей выплескивается. Как бы жабы не напали, забьют насмерть»! От постоянной вони, запаха гнили и сероводорода обоняние притупилось, но слабый запах уксуса все-таки почуял. « Откуда здесь уксус? Что за чепуха»? – вяло удивился он. Прямо над ухом раздается шипение, мелькает тень. Павел оборачивается, словно ужаленный, вскакивает на ноги.
На расстоянии вытянутой руки из мутной воды торчит телеграфный столб, так вначале показалось. Поверхность блестит капельками воды, слегка покачивается. Павел поднимает взгляд. Столб становится немного тоньше, на высоте трех метров заканчивается огромной треугольной головой. Два глаза, размером с блюдца, не мигая смотрят на него. Продолговатые, сужающиеся кверху и книзу зрачки блестят ярко-желтым светом. По краям пасти величиной с чемодан торчат щербатые зубы, словно ладони не до конца проглоченных людей. Черный раздвоенный язык толщиной с руку стремительно выскакивает, едва не касаясь лица мокрыми кончиками, исчезает в безгубом рту. Змей явно хочет закусить, но еще не разобрал, кто перед ним – добыча или просто вкусно пахнущий комок грязи.
Не дожидаясь, пока мыслительный процесс в змеиной башке подойдет к концу, Павел бросается прочь. Ноги сначала сгибаются, потом со всей силы распрямляются и тело стремительно летит вперед. Руки вытянуты, как у ныряльщика, ноги вместе. Плашмя, иначе нельзя, падает на тонкий травяной ковер, грязь и вода веером разлетаются во все стороны. От такого удара всем телом можно потерять сознание от боли, это все равно, что плашмя шмякнуться на пол, но сейчас не до нежностей. Павел бешено работает руками, но трава пополам с грязью не вода. Движется слишком медленно и силы тают пугающе быстро. Поворачивается на бок и начинает просто катиться по дерну. Вот так кувыркаться и не потерять ориентирование невозможно. Очень скоро Павел почувствовал, что начинает кружиться по кругу. На мгновение замирает, поднимает голову. Так и есть, укатился куда-то в сторону, прямо перед глазами кусты, берега не видать. Змея не видно тоже, но Павел знал, что эти твари умеют очень быстро передвигаться под слоем травы, совершенно незаметно для окружающих, а потом внезапно нападать. Встает в полный рост, под ногами предостерегающе дрожит дерн. До спасительного берега недалеко, все-таки инстинктивно катился в правильном направлении. Прямо от ног начинается прерывистая дорожка чахлых кустиков. Извилисто тянется до самого берега. Между веток предательски блестят «окна» - на вид обычные лужи, на самом деле бездонные колодцы. Под тонким слоем воды жидкий торф, уходящий вглубь Бог знает на сколько. По кустам можно идти очень осторожно, а лучше ползти, но в его положении это роскошь. За спиной слышится шуршание, раздается чавк и громкое шипение. Павел бросается вперед, прыгая по кустам, словно кенгуру. Но проклятый змей не отстает, тварь рядом, вот-вот догонит и тогда конец – вырваться из удушающих объятий змея невозможно. Он раздавит грудную клетку прежде, чем успеешь ударить ножом. Да и что такой громадине нож?
