— И что ж это ты всем клятвы раздаешь? — сердито фыркнула Серафима. — Небось, и Рдын с тебя клятву стребовал? В чём хоть клялся-то?

— Льену- его интерес всегда впереди своего ставить. А князю Рдыну, что Радеж всегда будет для меня превыше всего.

— Ну, тут я и сама догадаться могла. До конца своих дней Рдын верен себе оставался. Радеж превыше всего. С тем и умер. Хороший у тебя, Ян, отец был. А брат подкачал. И главное, то, что для князя важным было, для наследника его — пыль.

— Мы с Вельдарой о Радеже, и вопреки Льену, позаботится способны.

— Может и так. Вот только как ты, внучек, намерен совместить несовместимое? Какую клятву из двух соблюсти намерен?

— Что ты мне пытаешься сейчас сказать? Поясни? Почему нужно между клятвами выбирать?

— Нет, милый, ты об том на досуге сам подумай. Я и так нынче много чего тебе сказала. И если хочешь до ночи во дворец вернуться, пора тебе, Янушка, в дорогу.

Всю дорогу до Райта я пытался осмыслить услышанное. Я не знал, что поразило меня больше, новость о том, что князь Рдын действительно мой отец, а Льен — брат, или весьма прозрачные намёки Серафимы на то, что я не отдаю себе отчёт во всей сложности, отвергаемых мною, отношений с Вельдарой.

Но одно я знал точно, любая клятва священна, и переступить через неё невозможно.

Глава 12.

Вельдара

Я так и не решилась подойти к Яну. Ждала его возвращения с хутора, спрятавшись на конюшне, понимая, что вернётся он от Серафимы с грузом узнанного о нашей с нею сущности. Что бы травница ни сочла нужным ему рассказать, но по-прежнему он ко мне относиться уже не сможет. Я и хотела и страшилась этого. Нет ничего хуже неопределённости, но так я думала, пока Дастарьян не ввёл Марта в конюшню.

Устроив коня в стойле, Ян снял с него сбрую и седло, влажной губкой протёр Марту спину, слегка помассировал её. Потом внимательно проверил копыта, очищая их от застрявших мелких камней и грязи. Всё, как обычно, но сосредоточенно занимаясь Мартом, Ян, против своей привычки, не разговаривал с ним. Что-то в лице Дастарьяна, упрямая складочка между бровей, а может тягостная обречённость в застывшем взгляде, пугало меня, не позволяя обнаружить своего присутствия.

Едва успела вернуться в свои покои, как заявился Льен. Вот, при моём дурном настроении, только его и не хватало.

Муж всем своим видом выражал неудовольствие. Как же, обманула надежды.

— Вы понимаете, княгиня, как всё усложнили? Занимались бы, чем женщине надлежит, не рыдали бы теперь над утраченным. В следующий раз с первых дней отправлю вас в монастырь, там сёстры за вами присмотрят, уберегут моего наследника, раз вы сами оказались на то неспособны.

Ого, как заговорил! А ведь может и отправить. Слишком многое он, к сожалению, может. Жизни моей, при любом раскладе, ничего не грозит. Льен ведь не дурак. Но, если он увидит в жене препятствие к собственному благополучию, а тем более учует исходящую от неё угрозу своей власти, то найдёт способ, без ущерба для себя, разделаться со мной. Попытается, так уж точно.

Радеж не Ассия, где король может передать власть не только наследнику, но и наследнице. Это в Ассии бытуют довольно вольные нравы, а к женщинам относятся ничуть не с меньшим уважением, чем к мужчинам, а женским капризам и желаниям потакают.

А в Радеже женщинам положено знать своё место. Их долг рожать детей, блюсти во всём интересы своего мужа, храня незапятнанными его честь и доброе имя.

Ничто не помешает князю Льену отправить жену в монастырь, замаливать грехи или искать у Богов умиротворения страждущей души. Первый повод я ему для этого уже дала. И как долго он меня там продержит, будет зависеть только от него. Король Ассии не сможет вмешаться при таких обстоятельствах.

Нужно быть осторожней. Но изобразить вину и покорность не получилось. Перехватив мой сердитый взгляд, Льен усмехнулся.

— Надеюсь, что я был вами услышан?

Опустила глаза, от греха подальше.

Да только мало ему этого. Стоит надо мной. Ждёт.

И что ему ответить? Заплакать что ли? Мужчины от женских слёз теряются.

Мужчины, но ней князь Льен.

— Ах, оставьте, княгиня, женские уловки. Мне они безразличны. Серафима велела полгода вас беречь, если хочу здорового наследника. А я — хочу. И потому, можете забыть обо мне на полгода. Это будет вам наказанием за легкомыслие и беспечность.

Вот теперь я всхлипнула без всякого притворства. Смех душил, норовя перерасти в откровенную истерику. Льен, как всегда, поняв всё по своему, удалился довольный произведённым на меня эффектом.

А я, отсмеявшись, вынуждена была хорошенько осмыслить сложившуюся ситуацию.

Мне нужна была моя сила. Без неё мне с князем Льеном не справиться. Но на пути к спасению стояло плохо мне понятное упрямство Дастарьяна. Я чувствовала, что всё ещё нужна ему. Откровения Серафимы не вызвали в Яне ни отвращения, ни страха. И всё же, единственный для меня мужчина от меня отказывался. Ян не позволял своим эмоциям выйти из под его жёсткого контроля. Он неизменно удерживал дистанцию между нами. И я не знала, что мне с этим делать?

Я не вылежала в постели положенные после мнимого выкидыша две недели. Три дня и те дались мне с трудом. Слава всем Радежским Богам, князь Льен со своей новой фавориткой, отправился на подаренном мною бриге в Соло. Перед отъездом он мне сообщил, что «Стремительный» должен выйти для испытаний в море. Да, кто бы спорил. Конечно, должен. Для того он тебе и подарен, чтобы держать твою светлость подальше от Райта.

С отбытием Льена жизнь вошла в привычную колею. Государственные дела отнимали, как всегда, много сил и внимания, но вдвоём с ненаследным князем мы со всем успешно справлялись. И то, что позволяли делам поглощать почти всё наше время, было скорее способом спрятаться от самих себя, чем насущной потребностью.

Время шло. Отпущенные мне полгода стремительно истекали. А Ян по-прежнему был для меня недосягаем. Тоска исподволь заползала мне в душу, отнимая силы, гася интерес к жизни. Я и сама не заметила, как постепенно отошла от дел, переложив их на плечи князя Дастарьяна.

Осень с её ненастьем и сыростью и вовсе уложила меня в постель. Уж и не помню, когда я в последний раз болела. Веды к разным хворям мало восприимчивы.

И снова во дворце появилась Серафима. Скользнула по мне всё понимающим взглядом. Тяжело вздохнула.

— Ой, дурак, — смутно послышалось мне.

Заварила своих травок, напоила и велела спать.

— Я день другой тут у вас погощу, — пообещала. — За тобой, красавица, пригляжу… Может мозги упрямые кое-кому вправлю.

Последнее она сказала совсем тихо, может и вовсе мне на грани сна то пригрезилось.

Дастарьян

Последнее время княгиня всё меньше интересовалась, чем я занят, какие проблемы и нужды имеются, чем живёт и как живёт Радеж. И мне бы встревожиться, понять, что неспроста всё это. Ведь когда-то сам себе говорил, что мы с ней из одного теста вылеплены. А у меня разве что вместе с жизнью иссякнет потребность заботиться о Радеже.

Но её самоустранение значительно облегчало моё собственное существование. Я устал, очень устал бороться с самим собой. А иначе не получалось, когда Вельда была рядом. И я, дурак, обрадовался передышке.

А потом во дворце появилась Серафима.

— Бабушка?

— Не рад мне, внучек?

— Что ты такое говоришь? Рад, конечно. Но ты же без причины во дворце не появляешься. Ты ко мне приехала? Случилось что-то? Или … должно случиться?

Серафима покачала головой. Взгляд полный укоризны, губы поджаты. Махнула рукой.

— Не до тебя мне сейчас. Девочке совсем плохо. Но потом поговорим.

И направилась к покоям княгини Вельдары.

Сердце у меня болезненно сжалось. Это что же я у себя под носом не увидел? Очевидное не пожелал замечать. А Серафима даже у себя на хуторе почуяла, что Вельдара в беде.

Я с трудом дождался бабушку, уже готов был идти её разыскивать, когда она, наконец-то, возникла у меня на пороге.