— Мара…

Я закатила глаза и сказала, глядя в потолок:

— Черт возьми, хорошо, я расскажу тебе о своей маме.

Но это была не уступка с моей стороны. А моя новая стратегия. Я решила, что ему следует узнать о моей матери. Возможно, хотя было и так ясно, что он всегда был настороже, был очень проницательным, часто понимал меня и уже многое обо мне знал, но возможно, он, просто несмотря на все это, не замечал мои Две и Пять Десятых.

Поэтому я решила посвятить его в этот ранг.

Сделав еще один глоток «Фриззантэ», поставила фужер на стол и начала, глядя куда угодно, только не ему в глаза, разоблачая Мару, которой он меня считал.

— Моя мать — пьяница. Как и тетя Луламэй. Функционирующие алкоголики, если можно, так сказать. Они курят сигареты и травку. И пьянствуют. И развлекаются. Им обеим уже за пятьдесят, хотя с ними двумя я не общалась и не видела больше десяти лет, за исключением нашей «милой» встречи у меня в магазине, подозреваю, что их образ жизни за это время особо не изменился.

— Нехорошо, что твоя мать и тетя — действующие алкоголики, Мара, но это не так уж плохо, — заметил Митч.

Я перевела взгляд в его прекрасные глаза. Такие карие, смотрящие на меня с теплотой и такие глубокие. Бездонные. Мне хотелось утонуть в них, плыть, глядя в его глаза всю оставшуюся жизнь.

Вместо этого я тихонько вздохнула, собралась с духом и продолжила, может, когда я закончу свой рассказ, он поймет, что я не для таких, как он.

— Мое первое воспоминание о матери, когда она занималась сексом на диване в нашем трейлере с волосатым водителем грузовика.

Взгляд Митча тут же стал напряженным.

— Она знала, что я была в трейлере, — добавила я.

Пальцы Митча судорожно сжались.

— Она не остановилась с ним даже, когда встретилась со мной глазами, — продолжила я.

— Господи, милая, — пробормотал Митч.

— Я выбежала из нашего трейлера, когда она стала делать ему минет, но вернулась в свой закуток, когда он стал трахать ее сзади.

У Митча отвисла челюсть.

— Я помню каждую секунду, — прошептала я. — Это выжжено у меня в мозгу.

Митч втянул воздух через нос.

— Мне было тогда четыре года, — закончила я.

Он прикрыл глаза. Я поняла, что это значит, поэтому проигнорировала, когда холодная рука сжала мое сердце, выжимая из меня жизнь. Отвернулась и сделала еще один глоток вина.

— Я не знаю своего отца, потому что мать не знает от кого залетела. Росла я в маленьком городке. Все в этом городке знали о моей матери и тете Луламэй, поэтому все обо мне думали определенным образом. Родители, дети, учителя — все. Родители и учителя считали меня отбросами, они обращались со мной как с мусором. Даже когда я была маленькой, они относились ко мне именно так, никак иначе. С той самой минуты, как я поняла, что из себя представляет этот мир, я была, словно покрыта дегтем, и с каждым вдохом я не знала другого мира. Родители не разрешали своим дочерям приходить ко мне домой, а мне — к ним. Учителя почти не замечали меня. Когда я подросла, парни решили, что я такая же, как и моя мать. Это было не очень веселое время, так как трудно было убедить парней, что я не легкая добыча. Поэтому после нескольких очень невеселых свиданий я перестала с кем-либо встречаться. У меня было все два друга — мой кузен Билл и подруга по имени Линетт, чьи родители были единственными в городе, относящиеся ко мне по-человечески.

Когда я глубоко вздохнула, Митч настойчиво сжал мои пальцы:

— Посмотри на меня.

Я не стала на него смотреть, представляя, что могу увидеть. Я не хотела этого видеть.

Поэтому продолжила:

— Тетя Луламэй была замужем за отцом Билла, но они развелись, он остался в городе. Они разводились ужасно и безобразно. И перед разводом очень много ругались, причем на глазах у всего города, у себя в трейлере, перед трейлером, у нас в трейлере, в барах, на улице. И после развода ничего не изменилось, их ссоры продолжились в том же порядке. У сестры Билла другой отец, но он смылся, даже не увидев ее рождения. У Билла была такая же репутация, как и у меня, когда я была маленькой, то ощущала себя, что мы только с ним вдвоем противостоим всему этому миру, поэтому цеплялась за него, потому что искать опору было негде. Став старше, он стал вести себя более иначе, чем я, реагировать на все происходящее. Он на пару лет старше меня, я попалась на эту удочку, так как была молодой и глупой. Не понимала того, что делала, это только укрепляло всех в мыслях, что я была точно такой же, как Мелбамей — моя мать и Луламей Ганновер. Но для меня это означало и кое-что другое. Я хотела быть с Биллом, так по крайней мере я не была с ними, а я ненавидела находиться рядом с моей матерью и тетей, поэтому готова была сбежать от них любым возможным способом.

Я сделала еще один глоток вина, Митч снова сжал мою руку и нежно потянул к себе.

— Мара, милая, посмотри на меня, — тихо попросил он.

Я все еще не могла посмотреть на него, опустив свой фужер, продолжив:

— Линетт спасла меня и ее родители. Весь год окончания школы она постоянно твердила мне, что я должна уехать, но в глубине души я понимала, что никогда не уеду. Я понимала, что мне на роду написано получить какую-нибудь паршивую работу с окладом чуть больше минимума, и провести всю свою жизнь в трейлере, как моя мать и тетя Луламей. Что мне суждено жить в этом городе, понимая, что все смотрят на меня как на отбросы общества. Но на выпускной родители Линетт подарили мне свою старую машину в исправном состоянии, дядя Линетт был механиком, а также ее родители дали мне тысячу долларов.

И я быстро скользнула взглядом по его лицу, даже не успев толком разглядеть выражение его лица, продолжив говорить, но только уже шепотом.

— С их стороны это был потрясающий подарок. Никто никогда не был ко мне так добр и так щедр. Бак был заполнен, в машине стоял холодильник, заполненный газировкой и сэндвичами, а также шоколадными батончиками, Линетт, ее отец и мать просто приказали мне забраться в эту машину и уехать из города. Поэтому я забрала кое-какую одежду, кассеты с музыкой — все, что у меня было, и уехала. Я свернула на трассу I-80 и направилась на запад. Когда добралась до Денвера, в ту же секунду, как только увидела открывшийся вид, поняла, что это самое подходящее для меня место. Город был огромный, меня здесь никто не знал, горы были такими прекрасными, мне захотелось любоваться этой красотой каждый день. В моей жизни присутствовало не так уж и много красоты, поэтому мне показалась эта идея отличной, жить в таком месте, где каждый день я смогу любоваться этой красотой. И я осталась. — Я глубоко вздохнула, закончив свой рассказ словами: — И поскольку ты навел обо мне справки, то знаешь все остальное.

— Кто-нибудь из тех парней, которые считали тебя легкой добычей, причинили тебе боль? — Мягко спросил Митч, и я случайно взглянула ему в лицо, он выглядел таким же, как обычно, проницательным и напряженным, но в остальном его лицо побелело.

— В том смысле, как ты предполагаешь, нет. Это касалось не физического воздействия, в основном касалось того, что они мне говорили, то, как смотрели на меня и, как отзывались обо мне все это было нехорошо. Девочки тоже говорили разное дерьмо, а девочки могут быть гораздо более жестокими по сравнению с мальчиками.

— А твоя мать вообще заботилась о тебе?

Я пожала плечами.

— Было бы лучше, если бы она думала обо мне как о досадной помехе при ее скудных денежных средствах. Она думала, что я веду себя слишком нахально и вызывающе, о чем постоянно говорила. Я хорошо училась в школе, она не думала, что этим можно гордиться. Смеялась надо мной. У нее было много бойфрендов, которые были просто приятелями по траху, и она любила посмеяться надо мной в их присутствии. Когда я стала старше, ее бойфренды вдруг поняли, что я уже не девочка, а девушка, и у них стали появляться разные идеи на мой счет. Иногда они пытались…. Это выводило мать из себя, она начала воспринимать меня как соперницу. Она не защищала меня от них, а кричала, называя шлюхой, а потом начинала издеваться поддразнивая. Я все равно не смогла бы ее победить. — Я снова пожала плечами и отвернулась, глаза Митча потемнели, но не от желания, а от ярости. — Как правило я ускользала из трейлера ближе к ночи, особенно если у нее кто-то был или она устраивала вечеринку. Я перебиралась в трейлер Билла, спала на полу рядом с его кроватью или отправлялась к Линетт, у нее была двуспальная кровать. Мне казалась ее кровать такой огромной. — Я вздохнула, выдохнула и тихо прошептала: — Мне так нравилось спать у нее на кровати. — Потом моргнула, взяла себя в руки и продолжила: — Я забиралась к ней в комнату через окно. Ее родители знали об этом, но ни разу ничего мне не сказали.