Он остановился в дверях и повернулся ко мне.

— Я сейчас вернусь.

Я кивнула, и он исчез за дверью.

Я стояла в своей гостиной в туфлях, юбке и блузке после работы. Потом я задумалась, может успею переодеться до его возвращения. Потом подумала, заметит ли он, если я побрызгаюсь духами, когда он вернется. Потом подумала, не выпить ли мне рюмку-другую водки, прежде чем он вернется. Но он постучал в мою дверь, что означало, что он вернулся.

Я подбежала к входной двери, посмотрела в глазок (осторожность никогда не помешает), увидела, что он стоит в коридоре перед моей двери и смотрит в сторону. Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и открыла дверь.

— Привет, — произнесла я, — с возвращением.

Я была такой идиоткой!

Он ухмыльнулся. Я отступила в сторону, он вошел, неся ящик с инструментами. Учась на своих ошибках, я немедленно повела его через гостиную, по коридору, через свою спальню в ванную. Он положил ящик с инструментами на столешницу у раковины и открыл его. Вытащил какую-то штуку, я догадалась, что это должно быть тот самый гаечный ключ, и приступил к работе.

Я обратила внимание на его руки, на которые раньше никогда не обращала внимания. У него были мужские руки. С выделяющимися венами, красивые. Пальцы были длинные и сильные. У него были великолепные руки.

— Значит, тебя зовут Мара. — Донесся до меня его низкий голос. Я дернулась и посмотрела на его темную наклоненную голову.

— Да, — ответила я, мой голос прозвучал довольно высоко, поэтому я откашлялась и заявила: — А ты Митч.

— Ага, — произнес он, не отрывая взгляда от крана.

— Йо, Митч, — сказала я его темноволосой голове, предполагая, что его волосы мягкие и густые, достаточно длинные, чтобы запустить в них пальцы.

Он повернул ко мне голову, я увидела перед собой темно-карие глаза, глубина которых была так глубока, что в них можно было потеряться навечно.

И его глаза тоже улыбались.

— Йо, Мара, — тихо произнес он, и у меня начали покалывать соски.

Господи.

Я попыталась вспомнить какое нижнее белье надела сегодня с утра. И поблагодарила свою счастливую звезду за то, что мой лифчик имел тонкую подкладку, следующая моя мысль была оставить Митча здесь одного и уйти.

Но прежде чем я успела смыться, его голова снова склонилась к крану, и он спросил:

— И сколько лет ты уже здесь живешь?

— Шесть, — ответила я.

Кыш! Хорошо. Это простой ответ, и я не выгляжу идиоткой. Слава Богу.

— А чем ты занимаешься? — стал спрашивать он дальше.

— Я работаю у Пирсона, — ответила я.

Его шея изогнулась, и он снова посмотрел на меня.

— Матрасы и кровати Пирсона?

Я молча кивнула.

— Ага.

Он снова посмотрел на кран.

— И что ты там делаешь? Бухгалтер, что ли?

Я отрицательно покачала головой, хотя он и не смотрел на меня.

— Нет, я продавец.

Его голова опять повернулась, на этот раз быстрее, глаза встретились с моими.

— Ты продавец, — повторил он.

— Ага, — ответила я.

— В матрасах и кроватях Пирсона, — опять сказал он.

— Гм... да, — ответила я.

Он уставился на меня, и я растерялась. Я же не сказала ему, что танцую на шесте. Я также не сказала, что провожу свои рабочие дни в логове шпионажа, замышляя заговор по захвату мира. Но он выглядел слегка удивленным, что я была продавцом. В этом не было ничего удивительного. Работа была скучной. С другой стороны, я и сама была скучным человеком. Он был полицейским детективом. Я знала об этом, потому что видела его значок на поясе много раз. Я также знала об этом, потому что Латанья сказала мне. Я подумала, что, учитывая его профессию, он уже давно должен был понять, что я скучный человек. По-моему, полицейские детективы с первого взгляда могли считывать других людей.

— У тебя хорошо получается? — спросил он.

— Ум... — ответила я, потому что не хотела хвастаться. У меня хорошо получалось продавать. Последние четыре года, после того как Барни Руффало уволился (или ушел, чтобы не сталкиваться с обвинениями в сексуальных домогательствах, выдвинутыми против него Робертой), я была главным продавцом месяц за месяцем. Барни был моим заклятым врагом главным образом потому, что он был мудаком, всегда приставал ко мне, как и к любой другой женщине, которая работала у нас или входила в дверь, и он также уводил у меня клиентов.

Митч снова посмотрел на мой кран и пробормотал:

— Похоже, ты хороша в этом.

— Довольна хороша, — согласилась я.

— Да, — сказал он крану и продолжил: — готов поспорить на деньги, что девяносто процентов мужчин, которые входят в ваш магазин, направляются прямиком к тебе и совершают покупку.

Это было странно, но так и было. Большинство моих клиентов были мужчинами, но так уж устроен этот мир. Во-первых, мужчины нуждались в матрасах и кроватях, как и любая женщина. Когда они приезжали к Пирсону, так как у нас было отличное качество, цена и большой выбор, они не хотели уже идти в другое место. Во-вторых, если мужчины находятся рядом с женщинами, то они, как правило, принимают решения независимо от того, правильное оно или нет.

— Почему ты сказал, что девяносто процентов? — Спросила я Митча.

— Потому что остальные десять процентов мужского населения — геи, — ответил он крану. Я растерянно моргнула, глядя на его голову, он выпрямился, положил гаечный ключ и показал мне, зажав своими красивыми указательным и большим пальцем маленькую круглую черную пластмассовую штучку с дыркой посередине, по краям которой виднелись какие-то царапины. — Тебе нужна новая прокладка, — сообщил он мне.

Я перевела взгляд со штучки на него.

— У меня такой нет.

Он ухмыльнулся, и у меня перехватило дыхание.

— Не сомневаюсь, что у тебя такой нет, — сказал он. — Надо съездить в хозяйственный магазин. — Затем он бросил штучку в мусорное ведро в моей ванной и направился на выход.

Я уставилась на его хорошо сложенную спину, но мое тело дернулось, и я поспешила за ним.

— Нет, — крикнула я. — Ты не обязан этого делать. Сейчас вода выключена, и у меня имеется еще одна ванная комната. — Он, не останавливаясь шел к двери, а я шла за ним, говоря: — Я заскочу завтра в офис управляющей компании и скажу, что у меня сломался кран, они кого-нибудь пришлют его починить.

Он открыл мою входную дверь. Остановился, повернувшись ко мне, я тоже остановилась.

— Нет, завтра я заскочу в офис администрации и скажу им, как отношусь к тому, что они игнорируют одинокую женщину, которая платит за их услуги и живет здесь уже шесть лет, не прислав сантехника, когда у нее льется целый день вода из крана. А сейчас я съезжу в хозяйственный магазин, куплю прокладку, вернусь и поставлю ее.

— Ты не обязан этого делать, — вежливо заверила я.

— Ты права, но я это сделаю, — твердо заявил он.

Ну ладно. Я решила не препираться с ним, видя его намерение.

— Давай я дам тебе денег. — Я огляделась, пытаясь вспомнить, куда положила свою сумочку. — Ты не должен тратиться на меня.

— Мара, ты можешь купить около сотни прокладок на четыре доллара.

Я повернула к нему голову, уставившись, потом спросила:

— Правда?!

Он снова улыбнулся, у меня снова перехватило дыхание, потом ответил:

— Ага, правда. Думаю, у меня все под контролем.

— Гм... спасибо, — ответила я, не зная, что еще сказать.

Он кивнул подбородком, заявив:

— Я вернусь.

Потом я уставилась на закрытую дверь.

Какое-то время я пялилась на закрытую дверь. Потом я пялилась, жалея, что ни с кем не поделилась тем, что влюблена в своего соседа — Десять Целых Пять Десятых, тогда бы я могла позвонить ему или ей, с кем бы поделилась этой новостью, или пробежаться по коридору, чтобы спросить, что мне теперь делать.

Мне потребовалось какое-то время, но я решила действовать, как всегда. Итак, Митч побывал в моей квартире. Улыбался мне. Я заметила, что у него красивые руки и красивые ресницы, которые совершенно соответствовали всему другому красивому в нем. Он на самом деле оказался хорошим парнем, не только из-за своей согревающей и теплой улыбки, перекрыв воду, отправившись за своими инструментами, извлекая на свет разорванную штуковину, собираясь высказаться в офисе управляющей компании по поводу меня, затем отправился в хозяйственный магазин покупать другую штуковину, которую нужно было поставить взамен старой. И что? Как только он исправит мой кран, он вернется в свою квартиру, а я — в свою. Возможно, столкнувшись с ним утром я буду говорить уже нечто большее, чем обычное «Доброе утро». И, может когда-нибудь в недалеком будущем он снова назовет меня по имени. Но на этом все и закончится.