Кто-то проговорился о том, что его мать в прошлом была тамплиером, но ведь потом-то она оставила орден! Правда это отнюдь не волновало других. Им меду не давай, чтобы избрать кого-то предметом насмешек. Поэтому часто теперь Мишель звался «тамплиеровским отродьем» или «тамплиеровской мордой». Его друзья, товарищи всячески поддерживали юношу да я с Моро делали все возможное. Однако эти колкости действовали на него не самым лучшим образом.

В темах наших собраний стали больше присутствовать политические вопросы. Идеи революции, республики пробрались и в наше тихое общество. Мы говорили о ней, но не желали видеть ее, хоть и понимали, что возможно она и была необходима.

Впервые на собрании я поделилась своими рассуждениями по этому поводу. Ну, начнется революция? Что дальше? Сколько смертей, сколько невинных людей погибнут. Улицы станут красными от крови, брат пойдет на брата. Если она начнется, смогут ли ее потом остановить? И не станет ли еще хуже? Как говорила моя покойная матушка: «Уж лучше какая-нибудь власть, чем полное безвластие и беззаконие»

Начало 1789 года»

***

В один из вечеров мадам вернулась в бюро после традиционного похода в люди. Она собирала информацию, слушала и анализировала. В последние месяцы это было необходимым действием. В соседней комнате уже собрались знакомые ассасины, но их речи были иными. Только войдя в помещение, женщина увидела, как Рэмьер сидел на столе и читал стихи. Луиза, Моро, Стефане и Дидьер молча слушали. Не хватало только Мишеля.

Вскоре ассасин стремительным шагом вошел в комнату и, услышав стихи, сделался растерянным и обескураженным. Только тогда мадам Анжела поняла, что Рэмьер читал стихи не малоизвестного писателя, а Его стихи.

Рэмьер замолк и с улыбкой взглянул на друга, однако тот тяжелым шагом подошел к товарищу, поставил одну ногу на стул, поддался чуть вперед. Казалось, сейчас он вызовет своего товарища на дуэль, за то, что тот, так бессовестно выкрал его стихи и без спросу придал их огласке. Но этого удалось миновать. Мишель резким движением вырвал листы из его рук, и зазвучали Его стихи.

«Мишель удивлял и поражал нас все больше. Кто мог подумать, что в этом малом скрывается такая личность, творческая и неповторимая? Его стихи становились для нас отрадой. Конечно, как говорил Моро, он только учился, и были ошибки. Но наше одобрение и признание открыли в нем некую дверь. В его глазах теперь читалось облегчение.

На днях милый друг сделал мне предложение. После очередного боевого вечера в сарае необходимо было передохнуть, вздохнуть и остудиться. Тогда-то Моро и сказал резковато: «Попроси о переводе. Если что, я дам рекомендации. Нам не хватает таких бойцов» А я и не знала, что ответить. С одной стороны я понимала, что нынешняя молодежь не справится без помощи таких взрослых, как Моро и я, что очередная кровавая резня подобьет их, с другой – моя жажда славы, желание отличиться уже исчерпали себя. Работа в бюро научила многому. Да и, если я уйду, какому человеку доверят руководство и где гарантии, что бюро сохранит свое таинство, кто будет поддерживать благосостояние братства извне? Я была в сомнениях.

Однако, на следующий день мне сообщили, что был штурм Бастилии, в котором приняли участие Моро, Мишель и Рэмьер. С этого начиналась революция, и у меня не осталось выбора.

1789 год»

***

«Жить стало труднее. Раненные, сломленные, убитые. Всюду смерть. Нависла чернота.

Наши собрания были редкостью, но, несмотря на это, они были как глоток свежего воздуха. После начала революции Мишель представил нам свое новое стихотворение, копию которого я занесла в дневник»

«Шел год, кровавый, тяжкий год

В стране всех праведных романов

И не один там знатный род

Был поглощен чредой обманов.

Где раньше был один закон,

Теперь бесчестье, срам и грязь.

Мы бой вели не с тем зверьем,

Он оказался среди нас.

Врага по крышам будем гнать,

И дух сей мерзкий изгонять,

Чтоб все темпларские герба,

Исчезли с мира навсегда!»

Вояка иль неопытный юнец

- Предписан неминуемый конец;

Нет права оставаться в стороне.

- Пускай горят лжецы в огне»

Чуть позже в дневнике была обнаружена приписка другим почерком:

Шел год, кровавый, тяжкий год,

В стране, охваченной огнем.

Никто не знал, как усмирить народ,

Как возродить, построить и создать.