— И откуда у меня эта информация?
— Ты точно сможешь ее достать.
— Не думаю. У тебя нет того, что заставило бы меня передумать, — весьма опрометчиво сказала я, пытаясь играть в равнодушие. Но слишком поздно поняла, что просчиталась.
— А у кого есть?
— Остановись, мальчик. Пока не пришлось проливать кровь и насаживать на мечи чужие жизни. Твои попытки ни к чему не приведут, и ты это знаешь. Если куратор поймет, что дал горстке ополченцев сбежать, то разрушит весь город. И у него хватит на это ресурсов, — я должна была это сказать, но парень явно не ждал, что я прочту и точно озвучу его мысли. Я и не читала: просто выбор, который он никак не мог для себя сделать, был очевиден.
— Он уже его разрушил.
— Пять тысяч живых человек, собравшихся на площади, с тобой не согласятся, — его зеленоватые глаза уставились в пол. Видимо, дела у них действительно плохи, раз для разговора со мной ополченцы отправили его.
— Мы будем сражаться до последнего человека.
— Тогда смысл кого-то спасать, если они все равно умрут ради призрачной победы?
— Я… — он сбился, склонив голову на бок. Ответ был понятен и без его слов: среди тех женщин и детей был кто-то, кто ему по-настоящему дорог. И почему-то мне стало не все равно. Он ведь знает, что все это безнадежно, даже если я попытаюсь помочь. В тюрьме меня не видели, а вот куратор наверняка стал завсегдатаем. Мне не вывести оттуда два десятка человек без его приказа. Любой план полетит, даже не начавшись.
Но теперь — когда парень даже, еще не мужчина, стоял всего в шаге от меня — я в полной мере ощутила его эмоции. Задушенное отчаяние и померкнувшая надежда. И было какое-то сильное, доставляющее боль воспоминание, которое он будто специально прокручивал в голове, только бы вернуть решимость.
Не знаю, что меня потянуло увидеть больше. Я просто поняла, что мне это нужно. Узнать, почему этот человек никак не сдастся. Это восхищало и в то же время вызывало зависть. Раньше я не встречалась лицом к лицу с ополченцами на их территории. Моя задача на последние месяцы заключалась в поисках Темных, а до этого — в выкачивании информации из полумертвых заключенных. А к тому времени эти люди, раньше с гордостью называвшие себя ополченцами, едва могли дышать. Среди эмоций — только боль, и воспоминания, которые так быстро окрасились темно-багровым.
А сейчас передо мной был еще не сломленный человек с уцелевшим разумом, чем-то своей линией поведения напоминающей Темного. Один из ополченцев. Чего они хотели? За что боролись? Во что, вопреки всему, продолжали верить? Да, ополчение укрепляло позиции и грозилось вполне громко, вот только существовало в подполье, не рискуя показаться на поверхности. Они уже обречены. И этот человек передо мной обречен на поражение в любом начинании.
И все же я это сделала. Поднялась так быстро, как только могла, и вцепилась в его запястья. Он среагировал с запозданием, совершенно растерянно подняв на меня глаза, и даже не попытался отдернуть руки.
Я хотела понять, что им движет. И я увидела.
Пропустила через себя столько боли, все ее оттенки, все эмоции, которые кипели внутри него и требовали выхода. Слезы, решения, сомнения… Такого раньше не было: вместо последних воспоминаний я увидела почти все и не смогла от них отстраниться. Они не были черно-белыми и быстрыми, словно вспышка. Четкие, яркие, как будто я сама была их частью. Они тянулись во времени так, словно шли минуты, хотя в реальности меня наверняка за секунды оттащили на место. Но не здесь. В это мгновение я стояла за спиной парня, который, сидя на коленях, обнимал мертвую женщину и плакал. И это мгновение не заканчивалось, оно плотно разрасталось внутри, на месте, где когда-то было сердце. Парень раскачивался вперед-назад все сильнее, не обращая внимание на дождь. Я подошла ближе. Вода не могла смыть кровь с его рук и лица. Не отдавая себе отчет в действиях, я потянулась к нему рукой, чтобы попросить прекратить, остановиться, но в этот момент почувствовала, как меня выдергивают из чужих воспоминаний и с силой толкают на пол.
— Выведи ее отсюда! Она нам не поможет, — разъяренно бросил Маук, потрясенно глядя на меня. Только в глазах теперь стояли слезы, и руки дрожали.
С трудом — по осколкам — я собирала самообладание, сдавив указательными пальцами пульсирующие виски. Как больно… Нельзя было этого делать. Горло сдавило от поступающей рвоты, но как-то я еще держалась, сознательно гоня подступившие слезы.
Почему он решил увести меня, даже не попробовав начать пытки? Потому что я была права, и любая его попытка будет обречена на провал? Мне жаль, но это правда. И то, что я увидела, только подтвердило мои слова: любое восстание закончится смертью всех, ради кого разгоралось. Маук тоже это видел, но не находил в себе сил признать.
Меня резко подняли за руки и вытолкали в коридор. Маук остался в комнате, обхватив руками голову. Несмотря на произошедшее, я бы попыталась воспользоваться моментом если бы не приставленный к горлу нож. Несколько шагов по лестнице, еще одна комната, полностью лишенная мебели — только вкрученная в пол цепь и маленькое окошко под самым потолком, которое выходило на пустынный узкий переулок. Что же. Подходящее место для того, чтобы сбежать.
Киан
Я шел к Ариэну без четкого плана. Нет, плана вообще не было. Пусть сама идея была обречена на провал, ведь в такое просто невозможно поверить, но я не мог просто наблюдать. Чтобы завтра услышать вместо мужского голоса детский… Нет, это слишком. Нельзя все время прятать голову в песок и надеяться, что беда пройдет мимо.
Я ударил по двери так сильно, что ручка с неприятным хрустом впечаталась в деревянную стену. Рич резко поднялся, не ожидая увидеть меня — еще и в таком состоянии, — отбросил ветхую книгу на кровать и по привычке, которая есть у каждого из нас, потянулся к рукояти кинжала.
— Твой брат. Ему стало плохо, а я никого не могу найти, — я солгал, не моргнув глазом, хотя и было неприятно играть на братских чувствах. Я мог и сто, и тысячу раз проклинать Рича за мерзкий характер, но в нем всегда находилось место для братской любви. Как и сейчас. Даже не взглянув на Темного, который безразлично сидел на своей помятой кровати и смотрел в ноги, Рич бросился мимо меня. Я едва успел отойти с дороги.
У меня было от силы полминуты, пока Рич не понял мой ход и не поднял на вилы. Только полминуты на что? Видимо, за столько лет подчинения я забыл, что значит делать выбор. Впервые после Келлы эмоции переселили все правила, по которым я научился жить.
— Ариэн, — позвал я, как только закрыл за собой дверь. Он слабо дернул плечами и посмотрел на меня пустыми уставшими глазами. — Мне нужна твоя помощь. Завтра Служба убьет еще двадцать человек, — он вздрогнул и с ужасом посмотрел на меня, как будто только очнулся. Но тут же взял себя в руки, только зубы сомкнул так, что я услышал тихий хруст. — Их семьи. Я случайно узнал. А ты… Никто не сможет остановить куратора, но я подумал…
— Я думал, ты верен Службе, — Ариэн смотрел на меня недоверчиво, и слова его звучали едко. Но по реакции я понял, что ему не все равно.
— Я верен Госпоже, а Она не давала приказ их убить. Я верю, что Ее можно было бы убедить поговорить с Куратором. Но не знаю, где Она и когда вернется. А ты… твоя сила — останавливать смерть.
— Ее нет. Она внутри меня, и я не знаю, как ее освободить.
— Ополчение знает. Я слышал, что они уже смогли это сделать. Ты спасешь тех людей, если сможешь управлять силой? — я понимал, что времени почти нет. Что Рич уже наверняка спустился на первый этаж и раскрыл мой обман, и страх из-за того, что сейчас ничего не получится, стал вязким. Я в нем просто тонул.
— Да. Но если нужно найти ополчение, тебе придется… — он сощурил глаза и вдруг не веря открыл рот. — Ты хочешь, чтобы я дал тебе слово… вернуться? Правда? Твоя клятва так много значит, что ты готов держать ее перед ней?
У меня не было короткого и внятного ответа. Госпожа бы меня не простила, но в глубине души я надеялся, что поняла бы мое решение. Я делаю это не ради себя, а ради тех людей, которых в состоянии спасти. Это и есть мой долг, и я понимаю цену, которую придется заплатить за его выполнение. Как будто снова стал телохранителем, снова нашел цель, за которую стоит бороться, ничего не жалея.
