Коридоры тёмные, здесь дух сырости и одиночества, деревянные ступени скрипят, а не поскрипывают, уже не различить без света цвет стен, поблёкли краски.

Вот кабинет хозяина, окно смотрит на мощёную улицу, старые липы, напротив училище, оно до сих пор живо, учащиеся снуют туда-сюда. В кабинете осталась только книжная полка из массивного дуба, наверное, её невозможно было снять, да и стара она… На полу валяется никому не нужная записная книжка с оборванными по краям жёлтыми страницами, вылинявшими чернилами, в красном сафьяновом переплёте.

В гостиной два кресла около всё ещё красивой изразцовой зелёной печи, потемневший пейзаж в массивной раме. Кресла стоят именно так, как будто в них сидят и беседуют. Настенные часы без стрелок лежат там же на полу. Лёгкая занавеска летает у разбитого окна, как птица. Все вещи в Доме говорят шёпотом, но каждая своим особым голосом. Лишь часы молчат, они теперь только смотрят.

Крылья занавески летают у окна, паутинка свесилась низко с потолка. На лице нет стрелок, немы те часы, а в углу за печью шепчутся сверчки.

А вот и старинное зеркало без рамы, края изысканно обработаны змейкой. Может, и не было рамы. Зеркало всегда таит что-то мистическое, суеверные думают, что тени прошлого могут оживать, выходить из зеркала и жить своей, ни от кого не зависимой, жизнью. Может, и так. Кто знает?

Старое зеркало память хранит, с нами о давнем оно говорит. Пылью подёрнута зеркала гладь. Нам будет трудно суть угадать. Вот тень генерала тихо явилась, дети его нам удивились. Сколько наград, много крестов – их заслужил он во время боёв. Там и жена молодая была, только грустна, и всё плачет она. Зеркало вдруг пеленою покрылось. В комнате гроб, и толпа там молилась. Всё нам понятно теперь… Мы уйдём. Дверь же прикроем и в залу пройдём.

Именно здесь, в зале, бывали танцы, шумные счастливые сборища гостей. И Рождество, и именины праздновали на первом этаже в огромном зале (в огромной зале – так говорили раньше). Приглашали музыкантов, здесь пели, танцевали, сюда же ставили высокую рождественскую ель…

Походив по старому Дому, напитавшись его воспоминаниями, чувствуешь, что о многом можно было бы его расспросить. А он бы с радостью поделился своими историями, ему есть что вспомнить, пережить заново и старческим голосом поведать нам разные секреты.

Грустно так, печально, семьи нет уже. Дома увяданье тихо шепчет мне: «Приходите, люди, и живите здесь. Подарю вам радость, дам и мир чудес».

Старую квартиру в центре Москвы на углу Тверского бульвара освободили от мебели, подготовили к ремонту. Вывезли на дачу к друзьям всё, за исключением напольных Часов и старинного буфета из вишни. Эти реликвии настолько ценились в семье, что руку поднять на них было невозможно. Со стариной надо считаться, хотя время идёт, бежит, летит…

На тяжёлых дверцах буфета сложился замысловатый орнамент из природного узора самого дерева. Кроме того, дверцы эти были волнообразны, несмотря на свою массивность. Этот царственный, несколько пузатый и толстоватый старец жил в столовой, а мощные, высокие, никогда не сходившие с места Часы (они ведь умели ходить по-иному) жили в углу кабинета. Оттуда, из своего угла, Часы видели буфет и своим боем привлекали его внимание, они давно подружились и не представляли себе жизни друг без друга.

Третья комната – спальня. Таисия и Арсений купили диван, чтобы оставаться на ночь, если после проведённого за ремонтом дня будет поздно возвращаться домой в новый район Москвы.

Казалось, что два древних «жильца» строго предупреждали новых владельцев:

– Живите, люди, создавайте свой мир, свой интерьер, а мы, старожилы, будем наблюдать ещё одно столетие за вами. Только уж, пожалуйста, оставьте нас в покое.

Золотистый циферблат, золотистые гири и маятник прекрасно гармонировали с тёмно-вишнёвым цветом дерева. Изящные римские цифры показывали время в этой квартире уже больше ста лет. При появлении новых хозяев что-то неуловимо изменилось во внешности высокого старика-красавца. Может быть, легкая улыбка? Одиночество, похоже, завершалось, появились новые слушатели…

Однажды, устав за день, Тая решила там переночевать. Ночью послышался негромкий, деликатный и очень мелодичный бой Часов. Ей почудилось или действительно это случилось? Бой каждые полчаса продолжался всю ночь. Утром – тишина, Часы стоят, как ни в чём не бывало. Тая рассказала об этом мужу, он, конечно же, посмеялся над фантазёркой. На следующую ночь оба услышали бой Часов. Арсений подошёл к ним, чтобы убедиться в яви звука. Стрелки бегали, маятник двигался.

Тая не спала в ту ночь и услышала рассказ Часов о семье её родственников, которые жили издавна в этой квартире. Она слушала и смотрела (или представляла себе?) занимательные сюжеты из прошлого её родни. Не выспалась, а рано встав, чтобы выпить кофе, обнаружила Часы замершими. Куда девалась жизнь? Они застыли, причём на том же времени, что было изначально – 2:30. Чудеса. Ей не было страшно, она даже обрадовалась в предчувствии полной сюрпризов жизни. Уж скорее бы этот ремонт закончить и вселиться сюда! Арсений молча улыбался. Кажется, он тоже что-то испытал необычное, но не пристало мужчине в мистику верить, тем более, обсуждать это.

Дни Таисии теперь проходили в ожидании ночных рассказов под звон Часов. История семьи, история дома – свидетеля событий с конца 80-х годов 19 века, когда его построили и туда вселились Орловы (Орловы по мужской линии). Являлись виды бульвара, каким он был в разные годы, она видела, как надстраивали ещё четыре этажа, как позже заселяли, уплотняли квартиры многочисленными новыми жильцами. Старые жильцы неведомо куда исчезали. Менялся тип людей, менялась лексика, да что говорить – менялись смыслы… А дом стоял. И те, кто жили в доме, то покидали его по собственной или чужой воле, то возвращались, если везло.

Так время шло, бежало, летело, или плелось, или замирало. Это зависело и от обстоятельств, и от мировосприятия тех, кто жил там. Поэтому Часы были символом жизни. Ход или бег их стрелок, их голос – всё чувствовало перемены. Но самое невероятное: Часы запоминали все детали жизни. Время – великая тайна, до сих пор умы бьются в определении его. Время – это и мера движения материи, и форма созерцания явлений, длина мысли Творца. Там, где нет времени, нет мысли… Может статься так, может иначе, много версий, разногласий на эту тему. А оно идёт, бежит, летит, или плетётся, или замирает. И попробуй поймай его, а задумавшись над его сутью, уйдёшь в дебри, но ничего не узнаешь – тайна закроет, не покажет искомое.

Вот опять пробили, а шлейф звука остался. Немного шепелявить стал старик, покашливает слегка, но в целом, мелодично играет, чётко выполняет свою работу. Или это всё кажется? Или снится? Или это происходит в иное время?

Как-то утром Таисия попросила Арсения отодвинуть Часы и посмотреть, что спрятано под ними. Муж посмеялся этим новым причудам, он ведь давно замечал за женой такие склонности к сказочным сюжетам. Он счёл это обычной шуткой, розыгрышем, так же с улыбкой пообещал выполнить просьбу и, конечно, за ремонтными работами забыл об утреннем разговоре. Жена вечером уже всерьёз, настойчиво стала просить отодвинуть Часы, потому что там, под ними, хранилось важное. Он возмутился: во-первых, это тяжело и можно повредить и корпус, и стекло, во-вторых, глупо (без пояснений). Вот тогда Тая заплакала.

– Хорошо, завтра друг всё равно придет помогать с ремонтом, тогда сделаем вместе, только не плачь, родная.

Наверное, эти Часы так и стояли сто лет в углу, нижняя, самая тяжелая их часть, тумба, будто проросла корнями в пол. Они не хотели поддаваться. Но пришлось. Паркет поднять тоже было нелёгкой задачей, справились и с этим. В пустом пространстве оказались две жестяные коробки. Одна из-под монпансье, небольшая, таила в себе золотые монеты. А вторая – размером значительно больше, плоская, из-под карамели. Эта коробка выпущена к 100-летию Бородинской битвы в 1912 году. На крышке – картина, эпизод битвы с французами. Внутри – родословная семьи Орловых и связка ключей. Это уже настоящий клад, со своей загадкой, которую придётся разгадывать.