Но Альберт упорно не желал обращать на нее внимания, и винить в этом Ника склонна была свое нынешнее положение и недавнюю трагедию Океаны, которая в этот самый момент почему-то с таинственной ухмылкой пялилась на нее. «Неужели что-то заподозрила?» – всполошилась Ника, но тут же успокоила себя, так как «заподазривать» было нечего: она ни разу ничем себя не скомпрометировала. Ох уж эта Океана! Что может твориться в голове у женщины, потерявшей ребенка?

«Вот те на! – мысленно изумилась Океана. – Мой голубозадый муженек запал на своего кореша, в то время как женушка кореша сходит с ума по моему голубозадому муженьку. Ха! Нет предела несуразности, и век живи, век удивляйся!» В какой-то момент она даже всерьез подумывала о том, чтобы в открытую поинтересоваться у Ники, каким та представляет себе член Альберта. «Копье Аполлона! – усмехнулась про себя Океана. – Но, глупая моя детка, то ли ты не доверяешь слухам, то ли Альберт не так уж и плохо мимикрирует под альфа-самца, – не знаю, не знаю. Ведь чего только не сделаешь ради денег! Господи, да ты и представить себе не можешь, что я ради них сделала! Но… Ника, милая ты моя бестолковщина, прости, конечно, я бы с радостью поделилась с тобой мужем, только – увы и ах! – писюлька его создана не для твоей дырочки. Она штурмует совершенно иные… кхм… места».

Океана повернулась к молчаливой фигуре в кресле у камина.

– Страшную сказку! – хлопнул по коленке Альберт. – Расскажите кто-нибудь страшную сказку. Мне кажется, сейчас самое подходящее время для этого. Да и место вполне соответствует. – Он с укоризной глянул на Михаила. – Все ж я себе несколько иначе представлял элитный дом отдыха.

– Мы только открываемся, – сухо вставил хозяин усадьбы. – Уверяю, в следующем сезоне здесь будет гораздо интереснее.

– Историю! – подала голос Ника. – Я поддерживаю идею со страшилками.

Океана продолжала рассматривать незнакомца – аскетически худой, заросший, с длинным носом и глубоко посаженными задумчивыми глазами. Ссутулившись, он отрешенно наблюдал за переливами огня, переминал узловатые пальцы и изредка почесывал острый подбородок, между тем настороженно прислушиваясь к скрипам и шорохам на втором этаже. Приехал сюда с сестрой – улыбчивой девчушкой лет девятнадцати, которая всему удивлялась и всем восхищалась, при этом оставаясь себе не уме.

Но…

Что же там у него в голове?

Варианты!

Сложнейшая паутина несчетного множества событий – как произошедших, так и тех, что не произойдут уже никогда. Все это ветвилось и пересекалось, соединяясь в определенных точках и расходясь вновь. Реальность, тесно граничащая с невозможностью. Запутанная шахматная партия, которую этот человек разыгрывал со временем и пространством. Он словно бы находился во всех существующих параллельных мирах одновременно, и эти миры соприкасались в нем, так, что он сам выбирал, по какому из них пойти. Выбор, способный изменить ход истории. Этот странный тип постиг вариативность, постиг все возможности и дальнейшие итоги наперед. Он…

Пророк?

– Сказку!

Незнакомец оторвался от созерцания огня и спокойно поглядел на Океану. Он знал, что она у него в голове, знал, что она это знает. Он предвидел все ее действия, и наперед знал все варианты ответов на них.

– Я – Океана, – представилась она, и незнакомец кивнул гораздо раньше, нежели она успела полностью назвать свое имя.

Коробящее чувство асинхронности проскользнуло между ними, от чего у Океаны разболелась голова. Как общаться с человеком, которому заранее известно все, что ты скажешь?

– Григорий.

– …и в этот момент мы распахнули дверь, а там… – вовсю бухтел Альберт, рассказывая уже порядком заезженную страшилку, единственную, которую знал.

Остальные застыли со скучающими физиономиями, а в мыслях у Михаила ненавязчиво вертелся вопрос: поведать ли этой сомнительной публике о проделках своего необычного дома, где из ниоткуда появляются улыбающиеся люди и всевозможные звери, где легко может начаться дождь прямо в комнатах, а стрелки часов вращаются в любом направлении?

– Приятно познакомиться, – сказала Океана.

– Мне тоже, – отозвался Григорий. – А это моя сестра, Таня. У нее для вас кое-что есть.

– Для меня?

– Мне велено передать вам сновидение, – улыбнулась Таня, поглядывая на Океану глазами небесного цвета.

Шепот стелился вдоль стен, а во мраке коридора маячили фигуры. Где-то на втором этаже громко хлопнула дверь, и встревоженные гости инстинктивно обернулись к хозяину усадьбы.

– Моя жена, – пояснил тот. – Она у меня женщина скромная, нелюдимая. А сегодня ей вдобавок ко всему еще и нездоровится.

– Тут, наверное, жутковато, – пробормотал Михаил. – В лесу, в таком большом доме, совсем одни.

– Мы не одни, – загадочно произнес хозяин усадьбы.

Океана же рассматривала Таню, невольно ощущая озноб по коже: глаза девушки то и дело меняли цвет. Тысячи сюрреалистических картин проносились в ее сознании. Люди, бегущие по вязкой зеленой пустыне… Города, уходящие к горизонту и закругляющиеся в дугу… Залитые зловонной водой подвалы, во мраке которых мерещились бледные лица заблудившихся там когда-то детей… Распускающиеся бутоны вместо солнц, и божественные киты, плывущие по орбитам… Клубящийся сгусток тьмы, величественно шагающий по гладкому мрамору и несущий на руках мертвую женщину… Луна, разрезаемая на ломтики самим Господом Богом, который клал ее на хлеб и жевал, жевал, жевал, при этом громко чавкая – так, что смоченные слюной крошки жизни рассыпались по вселенной… Искрящаяся шерсть сонма кошек и гул поднимающегося лифта, шахта которого оказалась бездонна, потому что так пожелал в своем бреду некто, величающий себя Ловцом Сновидений… Гигантские люди с выпученными, заросшими катарактой глазами плелись вдоль пустынных улиц… Пьяный художник тщетно пытался написать потрет выкопанного им же трупа; покойница неустанно о чем-то вопрошала… Алое небо и марши на площади… Забияки из прошлого, возвращающиеся с новыми обидами и насмешками… Первая любовь и вкус поцелуя, смешанный с табаком, шелухой от семечек и кучерявыми волосками чужого лобка… Крик матери, высокомерие, застывшее на ее вытянутом лице и унизительная пощечина. Еще одна. И еще. «Негодный мальчишка!»… Спящий океан и покрытые гниющими водорослями пляжи из серой гальки. Старый японский маяк и подавляющая своей монолитностью бесконечность воды, сливающаяся с будоражащей душу бесконечностью неба. Отец… Фигурка в лесу и унылое тявканье старой собачонки… Все это каким-то непостижимым образом сводилось к пробирающемуся сквозь чащу огромному медведю, он же – седой как лунь старик с густой бородой, в руках у которого зажат клубок шерсти. И шерстяная нить эта окутывала весь мир, приводя его в движение… Шерстяная нить эта тянулась к холодному, полному презрения взгляду, как и к белому халату врача. Тянулась к крови, крови, крови… И к неровным буквам на полу: «П», «Е», «Т»… И, конечно же, к дороге, мощенной камнем, залитой багровой вязкостью…

Океана резко отвернулась, так как не могла больше видеть всех этих несвязанных между собой картин; в глазах рябило – фосфены в форме змей скользили и извивались, постепенно распадаясь на фракталы, обращаясь в мушиный рой, – сердце гулко колотилось, пульсирующим эхом отдаваясь в ушах.

– Простите, это не то сновидение, – смутилась Таня. – Я отдам вам ваше, но не сейчас.

– Когда? – спросила Океана.

– Когда придет время, – произнес Григорий одновременно с сестрой.

Наступила неловкая пауза, и Альберт, уже окончивший свою историю и последнюю минуту с язвительной усмешкой наблюдавший за женой, решил вмешаться:

– Милая, а может, ты расскажешь нам сказку? Стра-а-шную!

– Да, Океана, поведай-ка нам про Бабайку и дома с привидениями, – потребовала Ника, готовая поддержать Альберта всегда и во всем.

«Ты и у него все подержать готова», – злобно подумала Океана, поворачиваясь к хозяину усадьбы. Но в глазах этого необычного человека и вовсе ничего не оказалось. Лишь бездонные черные ямы – колодцы, уводящие в никуда, – и она провалилась в них, падала и падала в эту первобытную тьму, полную ледяного ужаса. Холод сковал ей горло, и Океана даже не смогла закричать.