Раньше…

Что же изменилось?

– Знаю, – сказал я, – но пойми…

– Я не договорила!

Манера ее поведения, пронзительный взгляд ее карих глаз – все это было таким знакомым и одновременно неизвестным, отчасти даже чужим. Казалось, я понимаю, о чем она думает, – в ее мыслях не содержалось ничего запредельного, интригующего, хоть немного любопытного для меня. А вместе с тем она по-прежнему оставалась загадкой – не сама по себе, но своим предназначением. Отнюдь не противоречивая натура или какой-то нешаблонный персонаж, но кто-то второстепенный, ошивающийся на задворках сюжета и до поры до времени таящий предначертанную ему решающую роль: словом или действием, которое перевернет все с ног на голову. Мысли об этом не давали покоя. Какова вероятность, что я – всего-навсего писатель в жанрах ужасов, мистики и психологического триллера – досконально изучил свою жену? Где гарантии, что, не уделяя ей должного внимания и не следя за ее развитием, я все так же способен предугадывать ее действия и определять их мотивы? Чрезмерная самоуверенность? Непростительная ошибка? Или же все так, как должно быть, и повествование неспешно движется к своему логическому финалу?

Правда таилась по другую сторону ее карих глаз.

– Не думай, пожалуйста, будто я не ценю твой труд, – между тем продолжала она. – В конечном счете именно он принес нам все это, – она красноречиво обвела взглядом комнату. – Но ты ведь не должен работать каждый день с утра до вечера. Мурат, я переживаю за тебя!

– Но мне надо закончить.

– Потом закончишь. Издатели тебя не съедят. Господи, да они на тебя готовы молиться! Ты ж их волшебная курица, несущая золотые яйца! В крайнем случае отправь им что-нибудь из твоих романов на черный день. Возьми отпуск, наконец.

– Ты не понимаешь… – Я замолчал, не зная, как объяснить ей эти сонмы идей, осаждавших крепость моего разума, как передать их ужасающие вопли и их настойчивые требования. Все что я мог делать, так это писать, потому что только работа над текстом заставляла их хоть на время умолкнуть.

– Что не понимаю? – настойчиво спросила она. – Скажи, что?

Растерянный, я скользнул взглядом по ее лицу, опустился чуть ниже и замер, обнаружив желтовато-лиловое пятно, которое уже видел накануне. Вздрогнул, почувствовав, как учащается пульс.

Сомнений быть не могло: на шее у моей жены красовался засос.

– Не важно, – с трудом выдавил я, ощутив, как в груди разрастается невыносимая пустота. – Люблю тебя…

– И я тебя, – услышал в ответ, – но мне очень скучно.

Эта ее фраза наравне с засосом сделали свое дело: я больше не мог сосредоточиться на тексте. Просидев какое-то время, словно в прострации, я выключил компьютер и поднялся из-за стола.

– Ты права, Вишенка, – с фальшивой бодростью сказал я. – Так куда мы пойдем?

Но в квартире кроме меня уже никого не было.

***

2000 год:

Старательно выводя в тетрадке слова, я создавал первый в своей жизни рассказ с незамысловатым названием «Зеркало». Всевозможные кошмары мелькали у меня перед глазами, а в ушах звучали душераздирающие вопли. Я едва успевал выливать на бумагу все то, что плодило мое буйное воображение, и откровенно поражался, как много было уже написано и вместе с тем сколько всего еще предстояло написать.

– Тебя к телефону, – позвала мать.

Ей пришлось дважды это повторить, ведь я совершенно абстрагировался от внешнего мира.

– Да-да, сейчас. – Раздраженный, нехотя потащился к телефону. – Алле?

– Салют, дружище! – проорал в трубку пьяный Леха. – Ты это, в клубешник с нами пойдешь? Мы не одни, если че. Тут Даша и Лариса. А еще Настя, которая очень хочет с тобой познакомиться.

Предложение оказалось заманчивым, и я уже собрался было согласиться, когда вдруг увидел, как сквозь переливающуюся зеркальную поверхность в наш мир проникает отвратительное злобное нечто. Эта картина настолько потрясла, испугала, а равно и восхитила меня, что я загорелся желанием тут же ее описать. Раскрытая тетрадь в соседней комнате манила, пальцы зудели в предчувствии работы, а перед глазами проносились все новые и новые подробности моего незавершенного рассказа.

– Ну че притих-то? – вернул меня в реальность Леха.

Я колебался лишь мгновение.

– Слушай, извини, но сегодня вообще никак.

– А-а… – потускневшим голосом протянул он. – Че-нибудь стряслось?

– Тут свои проблемы, – уклончиво ответил я. – Позже объясню.

– Ясно, ясно… Что ж, тогда как-нибудь в другой раз, да?

– Заметано.

– Ну бывай, дружище.

– Ага, оторвитесь там по полной.

И уже через пару секунд я вновь склонился над тетрадкой, полностью забыв о звонке друга.

***

Сейчас:

Для всякого пишущего человека не секрет, что создание литературного текста процесс кропотливый и крайне изнурительный. И дело здесь отнюдь не в сочинении некой увлекательной истории или монотонном наборе ее на компьютере, нет. Перво-наперво автор должен хорошенько все продумать, свести, так сказать, концы с концами. А для этого необходимо разбираться в том, о чем пишешь. Это касается не только основной сюжетной линии, но и второстепенных событий, прочих мелочей, а в особенности психологии персонажей. Без такого рода знаний и, желательно, еще опыта, максимум чего автор сумеет достичь, так это состряпает нелепый бульварный романчик, жалкую однодневку, пестрящую карикатурами, шаблонами и роялями в кустах и годную для чтения только если в метро или на курортах.

И вот в случае с используемыми мной жанрами несложно догадаться, что у большинства авторов попросту нет возможности обзавестись нужным опытом, и это как бы загоняет их в своеобразный творческий тупик. Приходится всеми мыслимыми и немыслимыми способами выкручиваться, чтобы получить хотя бы примерное представление о том, о чем собираешься написать. Вообще, считаю, что писать по наитию дело абсолютно бессмысленное: в лучшем случае можно пересказать то, что вычитал в других книгах или увидел в кино, а в худшем – выдать такую белиберду, которой прямая дорога в печь.

Именно эта неразрешимая проблема в свое время вынудила меня скитаться по всевозможным притонам и общаться с личностями, которых обычные люди всеми способами пытаются избегать. Я же, напротив, с жадностью постигал культуру и саму бытность этих маргиналов от нравственности, этих подгнивающих аутсайдеров. Я впитывал их тошнотворные, а вместе с тем поразительные рассказы, как впитывал их самих – начиная с внешности и характера и заканчивая бесценным жизненным опытом. И все ради того, чтобы как можно правдоподобней отобразить их на бумаге, целиком или частично скопировать их реальность, переместив ее в мои истории.

По той же причине я иногда пугал случайных знакомых так называемой игрой в маньяка. Мне была интересна природа страха, как и безумия, отчаяния или всепоглощающей ярости. Нет, я знал, что испытываю, когда чего-то пугаюсь или на кого-то злюсь, но это было совсем не то. Мне хотелось увидеть, как оно выглядит со стороны – спущенное с цепей разума, готовое преступить границы морали и даже человеческой жизни.

Устав от бутафорских смертей, больше всего я мечтал лицезреть настоящее убийство.

Идеи кричали и рвались наружу, а мне требовались новые впечатления.

***

2007 год:

– Мурат, братишка, найди себе уже нормальную бабу, – как-то раз заявил Леха. – Хватит по кабакам шляться да всяких шкур цеплять.

– Уж кто бы говорил, – усмехнулся я.

– А че не так? – возмутился он. – Между прочим, я уже два года как семейный человек. Жену свою очень люблю, а через месяц у меня родится лапочка-дочка. И буду я самым счастливым мужчиной на этой планете!

Я задумался: ведь действительно – минуло два года с тех пор, как мой друг остепенился. А я даже не счел нужным обратить на это внимание. Почему? Семья, дети – неужели это и правда столь значимые вещи, если даже такого парня как Леха они ухитрились превратить в порядочного семьянина, краснеющего при одном только упоминании былых выходок?