– Какой толк заходить, если ты целыми днями на машинке стучал как дятел?

– Очерк пишу, первую главу уже опубликовали, – похвастался я. – А ты, значит, культурно развлекался, по музеям и театрам ходил?

– Нет, тут другое. – Юрий помедлил и выпалил: – Решил еще раз жениться!

– Вон как! А на ком, если не секрет?

– Для тебя – не секрет, а моей матери до поры до времени лучше не говорить.

– Это почему же?

– А потому, что я к своей бывшей жене опять сватаюсь, а они между собой как кошка с собакой. Так что пока помалкивай.

– Понятно. Ну, и как твое сватовство удается?

– Да вроде бы нахожу контакт.

– В таком случае поздравляю.

– Ну, пока еще рано поздравлять. Я смотрю, тебе самому тоже надо семейную жизнь налаживать. Если я к жене перееду, не с кем будет и в шахматы сыграть, совсем тут от одиночества одичаешь… Кстати, встретил вчера на улице твою гостью – помнишь, ты еще интересовался, о чем она спрашивала, когда из нашего дома вышла.

– Где ты ее встретил? – вскинул я голову.

– Возле Театра юного зрителя.

– Она была в театре?

– Да нет, с подружками из-за театра вышла. Наверное, в педагогическом учится, он там рядом.

Сообщение Юрия так подействовало на меня, что первую партию, просмотрев детский мат, я проиграл моментально. Теперь не было уже никаких сомнений, что Наташа учится в педагогическом институте. Таким образом, круг поисков сужался. Но тут я подумал: ведь Наташа могла учиться не на очном, а на заочном или вечернем отделении. Тогда ее поиски затянутся не на один день.

Когда я проиграл и вторую партию, Юрий насмешливо сказал:

– Ну, сегодня ты не игрок, видимо, не тем голова занята. Уж не из-за этой ли девушки, которая приходила к тебе?

Я молча кивнул, рассудив, что нет смысла скрывать то, что очевидно.

– Если так припекло, значит, надо встретиться.

– С удовольствием бы, да не знаю, как быстро ее найти.

– А справочное бюро на что?

– Она не сказала свою фамилию, одно только имя – Наташа. Да и то, возможно, ее иначе зовут.

– Наташа? – переспросил Юрий. – Имя к ней подходит, думаю, здесь она тебя не обманула. Да и вообще, мне кажется, она не способна на обман.

– Пожалуй, ты прав.

– Она учится в педагогическом, это несомненно, – продолжил Юрий. – Но искать ее только по имени – впустую время терять. Наверное, фотографии у тебя тоже нет?

Я лишь вздохнул.

– Ясно. Но безвыходных положений не бывает, я тебе помогу.

– Интересно, каким образом?

– Дай листок бумаги и карандаш.

Не понимая, что задумал Юрий, я положил перед ним то, что он просил. И тут на моих глазах произошло самое настоящее чудо. Взяв карандаш в руку, несколько секунд Юрий сидел неподвижно, зажмурив глаза, потом открыл их, склонился над листком бумаги и быстрыми, уверенными движениями стал набрасывать на него тонкие, едва заметные штрихи. Словно изображение на опущенной в проявитель фотобумаге, на листке появился сначала контур головы и прически, потом черты лица. Затем, сделав набросок, Юрий некоторые линии усилил, наложил тени, более детально прорисовал глаза, брови, губы – и протянул готовый рисунок мне. Я взял его в руки – и даже вздрогнул: чуть улыбаясь, на меня смотрела Наташа.

– Слушай! Так ведь у тебя талант! Настоящий талант! – восхищенно воскликнул я. – Это даже лучше, чем фотография. Почему же ты оформителем работаешь? Ведь ты художник, настоящий художник!

– Я, брат, художественное училище с отличием закончил. Вот только потом с колеи сбился. Но ничего, быть может, еще не все потеряно…

И Юрий вышел из комнаты так быстро, что я даже не успел его поблагодарить.

Рассматривая рисунок, я вспомнил, что в тот день, когда Наташа была у меня, она спешила к часу дня на какое-то собрание. Нельзя ли через Окладина, преподававшего в педагогическом институте, выяснить, что это было за собрание? Тогда, может, мне удастся еще больше сократить круг поисков?

Хотел сразу же позвонить историку, но время было уже позднее. Утром, в самом начале рабочего дня, позвонил ему на кафедру. Мой вопрос, судя по голосу, удивил его, но из деликатности Окладин не стал уточнять, чем вызван этот интерес.

– Подождите, я посмотрю расписание занятий, тогда точно скажу, что это было за собрание, – проговорил он в трубку. – Все правильно, это собирались студенты вторых курсов. Что вас еще интересует?

– В какие часы они занимаются?

– Ну, расписание у разных групп и на разных факультетах довольно-таки разбросанное. Как я понял, вы кого-то разыскиваете. Вам известно, в какой группе учится этот человек?

Получив мой отрицательный ответ, Окладин сказал:

– В таком случае вам лучше всего подойти к институту к четырем часам. У них, второкурсников, в актовом зале института опять состоится общекурсовое собрание, в прошлый раз не успели договорить.

– Спасибо, Михаил Николаевич, я так и сделаю.

– У меня к вам тоже будет один вопрос.

– Слушаю вас.

– Это опять о вашем очерке «Таинственное “Слово”», опубликованном в молодежной газете. Почему вы ничего не сообщили в нем об акварели с видом усадьбы Мусина-Пушкина?

– Об акварели? – механически повторил я, не зная, что сказать историку.

– Да, об акварели, которую вы передали в музей.

– А вы откуда о ней узнали? – оттягивал я ответ, лихорадочно соображая, как выпутаться из этой ситуации.

– Лидия Сергеевна Строева, моя соседка, похвасталась, когда встретились во дворе нашего дома.

Только сейчас я вспомнил, что они с Окладиным жили в одном подъезде. Как я это не предусмотрел, когда рассказывал Лидии Сергеевне о судьбе акварели! Впрочем, тут же спохватился я, моя просьба не говорить об акварели историку вызвала бы у женщины только недоумение, которое мне вряд ли удалось бы развеять.

Но как ответить Окладину?

– Видите ли, – неуверенно начал я, путаясь в словах, – меня просто попросили передать акварель музейным работникам, не сообщив о ней никаких сведений. Поэтому пока я ее нигде и не упоминаю. Но как только узнаю в подробностях всю историю происхождения акварели, сразу же сообщу о том читателям.

– Что ж, ваше объяснение выглядит вполне убедительно…

Окладин произнес эту фразу таким бесстрастным тоном, что по телефону, не видя выражения лица историка, нельзя было понять, что он имел в виду: или принял мое объяснение на веру, или дал понять, что я ловко ушел от прямого ответа на его вопрос.

На следующий день, задолго до четырех часов, я был в скверике напротив педагогического института. Идти в актовый зал, где проходило собрание второкурсников, я не решился – там, в толпе, нужного разговора с девушкой просто не получилось бы. Тем более что я и сам плохо представлял себе, с чего начну разговор, как Наташа отнесется к моему появлению.

В шестом часу студенты повалили из подъезда института толпой, из чего я заключил, что собрание в актовом зале закончилось. Но Наташи среди них не было.

Не знаю, сколько времени просидел бы я в скверике, если бы меня не увидел здесь Окладин, вышедший из института с «дипломатом» в одной руке и связкой книг в другой.

– Судя по расстроенному выражению лица, вы так и не встретили вашего знакомого, – сказал он, поздоровавшись, и в глазах его промелькнула ироническая, понимающая улыбка.

– Видимо, ошибся в расчетах, – как можно равнодушней произнес я, но вряд ли мне удалось обмануть проницательного историка.

– Как я понимаю, фамилия вашего знакомого вам не известна?

Я уже хотел признаться, что мне известно только имя, но, спохватившись, прикусил язык – тогда бы Окладин наверняка подумал, что меня толкает на поиски Наташи сердечное увлечение. Поэтому лишь головой покачал.

– Трудная задача, – констатировал Окладин. – Ну а хоть какой-то дополнительной информацией вы обладаете?

Тут я вспомнил сделанный Юрием рисунок, вынул его из записной книжки и протянул Окладину.

– Кроме этого, ничего нет.

Взглянув на рисунок, Окладин многозначительно заметил: