Увидев на книжной полке свечу в старинном медном шандале, Окладин, взяв у краеведа спички, зажег ее и поставил посреди стола.
– Это еще зачем? – проворчал Пташников.
– Для чистоты следственного эксперимента, – хитро улыбнувшись, объяснил Окладин.
Только сейчас я заметил, что за окном уже сгустились сумерки. Проскрежетал трамвай – и двадцатый век словно отступил. Мне действительно представилось, что за столом, освещенные колеблющимся пламенем свечи, сидят не историк Окладин и краевед Пташников, а археограф Калайдович и граф Мусин-Пушкин…
Глава шестая. Допрос сиятельного графа
– Где и у кого, граф, вы приобрели список «Слова о полку Игореве»? – задал Окладин-Калайдович первый вопрос, таким образом заставив и краеведа говорить не от своего имени, а от имени Мусина-Пушкина.
Вживаясь в роль сиятельного графа, Пташников ответил не сразу:
– До обращения Спасо-Ярославского монастыря в архиерейский дом управлял оным архимандрит Иоиль Быковский, муж с просвещением и любитель словесности. По уничтожении штата остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, а по тому случаю комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной, под названием Хронограф, в конце найдено «Слово о полку Игореве».
– Вы можете назвать имя комиссионера, купившего Хронограф у Иоиля Быковского?
– У меня было много комиссионеров, в том числе и в Ярославле. Всех я не упомню.
– Иоиль Быковский знал, для кого ваш комиссионер приобретает Хронограф?
– Я не делал из этого секрета. О том, что я занимаюсь коллекционированием древностей, в Ярославле многие были осведомлены.
– Когда вы приобрели Хронограф, вам уже было известно, что в нем находится «Слово о полку Игореве»?
– Нет, об этом я узнал, лишь получив древний манускрипт.
– А ведал ли о том, что в Хронографе находится неизвестное древнерусское произведение «Слово о полку Игореве», Иоиль Быковский?
– Затрудняюсь ответить на ваш вопрос точно. Об этом лучше бы спросить самого Иоиля.
– Как выглядел список «Слова о полку Игореве»?
– «Слово» было написано на лощеной бумаге в лист, в конце летописи довольно чистым письмом. По почерку письма и по бумаге должно отнести оную переписку к концу четырнадцатого или к началу пятнадцатого века.
– Какие еще произведения входили в приобретенный вами Хронограф?
– Книга сия содержала следующие, по их названиям, произведения:
«Книга глаголемая Гранограф, рекши начало писменам царских родов от многих летописец; прежде о бытии, о сотворении мира, от книг моисеевых и от Иисуса Навина, и от судей Иудейских, и от четырех царств, так же и о Ассирийских царях, и от Александрия, и от Римских царей, Еллин же благочестивых, и от Русских летописец, Сербских и Болгарских»;
«Временник, еже нарицается летописание Русских Князей и земля Русскыя»;
«Сказание о Индии богатой»;
«Синагрип Царь Адоров, Иналивския страны»;
«Слово о полку Игореве, Игоря Святославля, внука Ольгова»;
«Деяние прежних времен храбрых человек и борзости, и о силе, и о храбрости»;
«Сказание о Филипате, и о Максиме, и о храбрости их».
Еще думно есть слышати о свадебе Девгееве, и о всехыщении Стратиговне.
– В каком году вы приобрели Хронограф Спасо-Ярославского монастыря?
– В 1788 году.
– При каких обстоятельствах и когда Спасо-Ярославский монастырь был преобразован в архиерейский дом?
– Был соответствующий Указ императрицы Екатерины Второй от 3 июля 1787 года. В следующем году она подписала Указ «О разделении епархий сообразно с разделением губерний», в котором приписывалось действительному тайному советнику и генерал-губернатору Ярославскому и Вологодскому Мельгунову, упразднив Спасо-Ярославский монастырь, обратить его для пребывания Ростовского и Ярославского архиепископа.
– Говорилось ли в Указе о дальнейшей судьбе архимандрита Иоиля Быковского?
– Было распоряжение по старости и болезни увольняемому архимандриту выплачивать его жалование до самой смерти.
– Каково было жалованье архимандрита?
– Пятьсот рублей в год.
– Это никак не вяжется с вашим заявлением, что в последние годы Иоиль Быковский находился в недостатке: оказывается, ему сохранили жалованье, и не малое. Почему же он расстался с Хронографом? Ведь вы только сейчас утверждали, что это был человек просвещенный и большой любитель словесности. Неужели он не понимал ценности манускрипта, которым владел?
– Иоиль Быковский дал бы вам исчерпывающий ответ, но он умер еще в 1798 году.
– Кстати, при жизни Иоиля Быковского вы никогда не говорили, что приобрели список «Слова о полку Игореве» у него. А ведь со времени приобретения списка до смерти архимандрита прошло целых десять лет, срок большой. Чем вы объясните столь долгое молчание?
– Я был бы плохой собиратель древностей, если бы всем раскрывал своих поставщиков.
– А может, вы дожидались смерти архимандрита?
– С какой целью?
– Чтобы скрыть истинные обстоятельства приобретения «Слова»; или по какой-то другой причине, но также имеющей отношение к вашему Собранию российских древностей.
– Несправедливое обвинение. Просто у меня никто не спрашивал, у кого именно я приобрел список.
– Вы не говорили об истории «Слова» с Николаем Михайловичем Карамзиным, который видел Спасо-Ярославский Хронограф?
– Не припомню.
– В таком случае я зачитаю отрывок из его статьи, опубликованной в Гамбурге, в журнале французских эмигрантов: «Два года тому назад в наших архивах был обнаружен отрывок из поэмы под названием “Песнь воинам Игоря”, которую можно сравнить с лучшими оссиановскими поэмами и которая написана в двенадцатом столетии неизвестным сочинителем».
– Карамзин действительно был одним из немногих, кто видел Хронограф со «Словом о полку Игореве». Не понимаю, в чем вы хотите меня обвинить.
– Журнал со статьей Карамзина вышел в октябре 1797 года. Значит, на основании каких-то данных Карамзин считал, что список «Слова о полку Игореве» был приобретен в 1795 году, то есть спустя семь лет после указанного вами срока. Вы можете объяснить это несоответствие?
– Карамзин ошибся – вот и все объяснение.
– Вряд ли столь серьезный ученый, во всем привыкший к точности, допустил бы такую ошибку. Вероятней, он указал тот год приобретения «Слова», который вы ему назвали тогда.
– Повторяю: я не помню, чтобы такой разговор состоялся у нас с ним.
– А как вы объясните, что он сообщает только об отрывке из поэмы?
– Карамзин мог просто оговориться.
– Не слишком ли много ошибок допустил он в одной фразе?
– К сожалению, ошибаются и ученые.
– Какие «наши архивы» он упомянул, если «Слово о полку Игореве» было собственностью Иоиля Быковского?
– Не имею представления.
– В пояснении к портрету Бояна в «Пантеоне российской словесности», вышедшем в 1801 году, Карамзин писал: «За несколько лет перед сим в одном монастырском архиве нашлось древнее сочинение, достойное Оссиана и называемое “Песнью воинам Игоря”». Заметьте: Карамзин уточняет, что «Слово о полку Игореве» нашлось в монастырском архиве. О частном собрании Иоиля Быковского и речи нет.
– Карамзин не знал всех обстоятельств находки «Слова», потому и назвал монастырский архив. В конечном счете это было и не столь важно для Николая Михайловича, его больше интересовал сам текст «Слова о полку Игореве».
– Значит, вы приобрели Хронограф со «Словом» у Иоиля Быковского в 1788 году, сразу после упразднения Спасо-Ярославского монастыря? А с какого по какой год вы были обер-прокурором Святейшего синода?
– С 1791 по 1797 год… Кажется, я догадываюсь, почему вы задали этот вопрос: ходили слухи, что для пополнения Собрания российских древностей я использовал служебное положение.
– Увы, дело не ограничилось только слухами: после вашего ухода из Синода новый обер-прокурор князь Хованский возбудил против вас обвинения в присвоении вами монастырских ценностей. В частности, всплыла история с незаконным приобретением Лаврентьевской летописи. Что вы можете сказать об этих обвинениях?