– Из всех ваших версий ростовская – наиболее убедительная, – сказал Пташников, но тут же добавил: – Однако Мусин-Пушкин точно сообщил, где было найдено «Слово», – в Ярославле.

– Это лишь одна из версий.

– Есть доказательство, что названный Мусиным-Пушкиным Хронограф со «Словом о полку Игореве» действительно имелся в Спасо-Ярославском монастыре. В местном архиве хранится рукопись Василия Крашенинникова «Описание земноводного круга». Сначала коротко об авторе. Родился в 1712 году, год смерти точно не известен. Судя по всему, выходец из купеческой семьи и сам стал купцом второй гильдии. Владел в Ярославле в собственном доме шляпной фабрикой, одновременно был «десятским» в ратуше Рыбной слободы, позднее переименованной в город Рыбинск. По совершенному знанию латинского языка и широкой образованности можно предположить, что закончил Славяно-греко-латинскую академию в Москве. Много путешествовал по России и европейским странам, был весьма начитан, трудолюбив и по своему времени прогрессивно настроен. Так вот, в списке первоисточников, которыми пользовался при создании «Описания земноводного круга», Василий Крашенинников указал «Большой рукописный Гранограф Спасова Ярославского монастыря». Анализ текста его «Описания» позволил сделать вывод, что Крашенинников изучал и «Временник», находившийся в том же сборнике, что и «Слово о полку Игореве».

– А само «Слово» он упоминает? – поинтересовался Окладин.

– В списке первоисточников Василий Крашенинников назвал только те произведения, из которых он заимствовал фактический материал, поэтому поэтическое «Слово о полку Игореве» в этот список не попало.

– О чем же тогда речь? С таким же успехом ваш пример с Крашенинниковым можно использовать для доказательства, что «Слова о полку Игореве» не было в Хронографе Спасо-Ярославского монастыря. Вы сами только что говорили, что Крашенинников был образованным, начитанным человеком, – и не заметил такого талантливого, редкостного произведения.

– У Василия Крашенинникова была своя задача – сделать обзор исторического материала.

– В любом случае образованный и, как вы выразились, прогрессивный человек не оставил бы «Слово о полку Игореве» без внимания, известил бы о нем тех, кто интересовался древней русской письменностью.

– Можно предположить, что именно через Крашенинникова узнал о «Слове о полку Игореве» Мусин-Пушкин.

– Они были знакомы?

– Купец второй гильдии Василий Крашенинников мог быть знаком с ярославским купцом Полушкиным – отчимом основателя русского театра Федора Волкова. На именинах Полушкина в июле 1750 года Волков показал первое театральное представление. На этом представлении присутствовал отец Мусина-Пушкина, бывший тогда ярославским воеводой. Если там же был и Крашенинников, он мог рассказать о «Слове» ярославскому воеводе, а тот – своему сыну. Так Мусину-Пушкину стало известно о Спасо-Ярославском Хронографе и находившемся в нем неизвестном древнерусском произведении.

– Согласитесь, все эти домыслы построены на песке. Если бы Василий Крашенинников действительно увидел «Слово о полку Игореве» в Хронографе, о нем стало бы известно сразу, а не спустя тридцать-сорок лет.

– В главе «О Российском государстве» явно заметно влияние «Слова»: Василий Крашенинников неоднократно повторяет мысль о злой пагубности междоусобицы, созвучны со «Словом» и призывы к единению русских князей.

– Об этом говорилось во многих произведениях древней русской литературы, не только в «Слове». Ваш пример с Василием Крашенинниковым не доказывает, а скорее, наоборот, – еще раз подвергает сомнению утверждение Мусина-Пушкина, что он нашел «Слово о полку Игореве» в Спасо-Ярославском Хронографе.

Возражения Окладина показались мне весьма убедительными, но Пташников без боя не сдавался:

– Если вас не убедил Василий Крашенинников, привлечем в качестве свидетеля Ивана Елагина. В Государственной публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина хранятся одиннадцать фолиантов его неопубликованной рукописи под названием «Опыт повествования о России». На одном из фолиантов сделана следующая запись: «Список сей, хотя несовершенный, но мною несколько поправленный, предаю я другу моему Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину, яко охотнику и достаточному в повествованиях русских знатоку, желая, чтоб сочинение мое послужило ему навсегда залогом дружбы и почтения, с которым я был и буду до конца моей жизни, а в замену того прошу содержать сей труд мой не только несовершенный, но и неисправный, в таинстве от любопытства по предписанию в предуведомлении. Ив. Елагин», – прочитал краевед из записной книжки. – А в седьмом томе рукописи автор, полемизируя с теми, кто считал, что «Россия во все времена, подобно дикому народу, во мраке невежества пребывала», сообщил следующее: «Мы можем притом показать сохраненное от древности Похвальное слово Игорю Олговичу в его время, то есть в начале XII века писанное и не сумненное потому, что сказано в нем: “Почнем братие повесть сию от старого Владимира до нынешнего Игоря, иже истягну ум крепостию своею и поостри сердца своим мужеством!”»

Пташников торжествующе посмотрел на Окладина:

– Как видите, автор называет «Слово о полку Игореве» и цитирует его. Но это еще не все. В одном месте Елагин оставил на полях примечание, где прямо говорится, что речь идет о древнем манускрипте, принадлежавшем Мусину-Пушкину. Вот эта запись, – показал Пташников строчку в записной книжке:

«Изъ Кн: Хр: господ. Пушкина М древний».

– Одни исследователи считают, что эту запись надо расшифровывать: «Из книгохранительницы господина Пушкина манускрипт древний». Но, на мой взгляд, более убедительно, что Елагин назвал здесь «Книгу Хронограф», то есть тот самый Хронограф, о котором граф говорил Калайдовичу.

– Известно, в каком году Елагин работал над этой частью своего «Опыта»? – спросил Окладин.

– В 1788 году. В то самое время, когда, по утверждению Мусина-Пушкина, было найдено «Слово о полку Игореве».

– Но Елагин мог несколько лет дорабатывать свою рукопись, не так ли?

– Правильно, было несколько списков рукописи. Но в любом случае Елагин видел «Слово о полку Игореве» между 1788 и 1793 годами – годом своей смерти. В другом месте рукописи, описывая русскую монету семнадцатого века, Елагин называет Мусина-Пушкина церемониймейстером. Характер записи говорит о том, что она была сделана в одно время с записью о «Слове». Должность церемониймейстера граф исполнял до 1791 года. Следовательно, «Слово о полку Игореве» оказалось у графа до того, как он стал обер-прокурором Синода, – еще одно доказательство, что граф сообщил Калайдовичу точное время приобретения «Слова», а значит, и место приобретения указано верно.

– Ни Елагин, ни Карамзин, ни другие «самовидцы» «Слова» не назвали Ярославль. Почему? Видимо, у Мусина-Пушкина были серьезные основания скрывать место приобретения «Слова» даже от самых близких людей.

– Мусин-Пушкин точно указал, где был найден список «Слова о полку Игореве», – у архимандрита Иоиля Быковского!

– Кроме сомнительного сообщения графа, у вас есть другие, более веские доказательства?

– Доказательства будут! – убежденно произнес краевед. – В следующую субботу жду вас опять у себя. Дома, говорят, и стены помогают.

Горячность Пташникова только позабавила Окладина.

Я и сам понимал, что в версиях и доказательствах краеведа много субъективного, пристрастного, однако вызывало уважение, что история была для него не сухим, казенным предметом изучения, а источником горячей и бескорыстной любви.

История – наука особая, она – прошлое народа, которое должен знать каждый. Но только в отзывчивой душе человека, страстно влюбленного в свою маленькую родину, вырастает настоящая, большая любовь к Отечеству.

История «Слова о полку Игореве» увлекла меня всерьез. Восемь столетий его существования и двести лет изучения были наполнены суровыми событиями и самыми неожиданными испытаниями. Около пяти тысяч статей написали исследователи «Слова», ими была проделана огромная работа. Казалось бы, что могли добавить к ней разговоры историка и краеведа?