– Сорок третий размер, – уверенно сообщил эксперт. – Полуботинки на кожаной подошве, на каблуке набойка. Судя по длине шага, рост подозреваемого от ста восьмидесяти до ста девяноста.
– Да-да, пожалуй, – согласился Лужнецкий. – Слишком неаккуратен, непрофессионален, да и выбор орудия убийства говорит о том, что совершено оно спонтанно, во всяком случае, совершивший это особо тщательно не готовился… И что же мы имеем? Очередную "бытовуху"?
– Ну, это уже по вашей части, Станислав Андреевич, – хмыкнул эксперт. – Если вас интересует моё мнение, то такое мог совершить только псих или маньяк. Либо этот ублюдок был до невменяемости пьян, либо наркоша. Вы посмотрите, как он искромсал девушку…
Лужнецкий помрачнел и ответил:
– Вы правы, я тоже об этом подумал. Проверьте, было ли совершено насилие.
– Не беспокойтесь, я своё дело знаю, но полный отчет получите попозже.
– Да-да, конечно… Ну, не буду отвлекать вас. Работайте.
Лужнецкий отошёл от тела и стал рассматривать скромную обстановку в комнате. За стеклом серванта он увидел несколько фотографий и осторожно вынул их, стараясь не зацепить острых осколков. Фотографии как фотографии… На одной была запечатлена убитая – красивая синеглазая блондинка с развевающимися на ветру волосами. Ослепительная счастливая улыбка, простенькое ситцевое платье облегает стройную фигуру. Снимок был сделан на палубе теплохода, и сделан профессионально. На обратной стороне Лужнецкий обнаружил дату и памятную надпись: "15.06.2008 г. Катюша – самая прекрасная девушка на свете".
Капитан скривил губы в горькой гримасе. Эта и впрямь красивая девушка, ещё недавно любимая кем-то и счастливая, теперь лежала безжизненным трупом на полу в луже крови, а сотворивший зверство подонок гулял на свободе и наслаждался жизнью. Каждый раз Лужнецкий мысленно говорил себе в подобных случаях, что такого не должно быть в природе, что такое за пределами любой психологии. Но бессмысленная ужасная смерть продолжала раз за разом собирать свой урожай, унося из жизни далеко не худших представителей рода человеческого.
Подобные "философствования" мешали сконцентрироваться на деле, и Лужнецкий поскорее отогнал их прочь, на минуту задумавшись над тем, что у жертвы наверняка не было опасений, когда она впускала будущего убийцу в квартиру. В противном случае, как объяснить, что он спокойно прошёл на кухню, взял нож и вернулся в комнату, где и совершил свое гнусное злодейство? "Да-да, она наверняка была с ним знакома, – подумал Лужнецкий и ещё раз прочел надпись на фото. – А почерк мужской… Кто делал фотографию? Кто надписал? Друг? Любовник?.."
На других фотографиях Екатерина Харитонова была снята вместе с довольно пожилой женщиной, должно быть, бабушкой, а также в кругу молодых парней и девушек. На некоторых фото также стояли даты съемки. Лужнецкий убрал фотографии в папку, решив изучить их потом, и стал осматривать содержимое ящиков серванта. В одном из них он обнаружил старинный серебряный столовый набор, а в другом – золотые сережки и перстень с зелеными камушками. Эти вещицы не были похожи на произведения современных ювелиров. Находка сразу же отвергла версию об ограблении.
Осмотрев платяной зеркальный шкаф, над которым уже поработал эксперт, Лужнецкий укрепился в своем предварительном мнении и понял, что больше в комнате осматривать нечего. Документы убитой и все более-менее интересные вещи и прочие доказательства он заберёт позднее, а пока нужно тщательно изучить общую картину происшедшего.
Капитан вышел из комнаты и прошёл на кухню, но едва открыл дверь, как его брови в удивлении поползли вверх. Он увидел стол, застеленный белой скатертью с ручной вышивкой, на котором стояли два прибора и несколько блюд с салатами, закусками и прочими деликатесами, а также почти порожняя бутылка настоящего французского шампанского и початая – такого же настоящего и дорогого коньяка. На разделочном столе, чисто прибранном, почти стерильном, лежала огромная коробка шоколадных конфет и приготовленный для кофе сервиз старого фарфора. "Такого уже давно не делают, – отметил Лужнецкий, но мысли сразу же вернулись к застолью. – Это что же получается? Выходит, Харитонова принимала гостя перед тем, как её убили. Уж не гость ли порешил бедняжку?! А что, и такое бывало. Слово за слово, поссорились, он схватил нож и… По крайней мере, на версию потянет. – Капитан ещё раз внимательно осмотрел тесное пространство кухоньки. – А мужик-то при деньгах. Для Харитоновой такие расходы – большой напряг, да и не принято сейчас ходить к дамам с пустыми руками. Шампанское, коньяк, конфеты и прочая гастрономия – полный джентльменский набор. Да, ещё розы. Их не меньше полусотни. Крутой мужик, крутой…"
Лужнецкий присел на корточки, чтобы осмотреть и пол на всякий случай, и тут его взгляд упал на приоткрытую дверцу мойки, в которой виднелось ведро для отходов. Но заинтересовало его не само ведро, а то, что в нем находилось: надломленная алая головка розы свисала с края, уронив на дно кровавую каплю лепестка. Почувствовав важность своего открытия, Стас с волнением достал ведро и осторожно извлек из него три растерзанных цветка. Под ними он увидел мелкие кусочки разорванной фотографии, лежащие поверх мусора. Не долго думая, Лужнецкий стал доставать их и складывать на столе. За этим занятием застал его Василенко.
– Что вы там ищете, Станислав Андреевич? – удивлённо спросил он.
– Улики, Рома, улики, – ответил Лужнецкий и чуть недовольно спросил: – А что так долго? Где эта твоя старушка?
– Извините, Станислав Андреевич, бабуля разволновалась, пришлось успокаивать, – ответил Василенко, с любопытством глядя на находку капитана. – Привести?..
– Нет-нет, не нужно. Я сам зайду к ней. В какой она квартире проживает?
– В шестой. Кондратьева Елена Константиновна.
– Хорошо, Роман, помоги ребятам, а я минут через пять подойду в шестую. – Лужнецкий снова вернулся к своим находкам, пытаясь сосредоточиться и вновь поймать ускользнувшую мысль. Его взгляд остановился на розах. "Странно, они почти совсем свежие, – подумал он. – Во всяком случае, ещё вчера эти цветочки росли в оранжерее. Почему Харитонова так обошлась с ними? Что-то не похоже, что их принёс ей тот гость, с кем она встречалась вечером. Тот преподнёс охапку белых, а эти – алые, и их всего три… Странно, очень странно… А фотография? Почему фото оказалось в ведре изодранным на мелкие кусочки? Уж, не в нём ли ответ на все мои вопросы?"
Присмотревшись внимательнее к розам, Лужнецкий заинтересовался бурыми пятнами на стеблях цветов и окликнул эксперта.
– Сергей Иванович! Когда закончите в комнате, зайдите на кухню. Я оставил на столе фрагменты фотографии и розы. Они лежат в мусорном ведре, но на стеблях есть подозрительные пятна. Я хотел бы знать их происхождение. И ещё снимите пальчики с приборов и сличите их с теми, что нашли на ноже.
– Хорошо, Станислав Андреевич, всё сделаем, – ответил эксперт.
Лужнецкий удовлетворенно кивнул и вышел из кухни. В коридоре он споткнулся о лежащие домашние тапочки, и взгляд непроизвольно скользнул по полу, внезапно наткнувшись на два маленьких красных пятнышка возле плинтуса. Присев на корточки подле них, капитан разглядел лепестки всё тех же алых роз. С минуту он задумчиво смотрел на эти нежные листочки, ещё не успевшие завянуть, и новые факты постепенно выстраивались в логическую цепочку, ставящую перед ним новые вопросы, но не дающую ответов на старые. На всякий случай Лужнецкий подобрал лепестки и аккуратно положил их в папку.
В шестой квартире ему открыла пожилая женщина лет семидесяти в домашнем халате и накинутом на плечи пуховом платке. На её морщинистом, но миловидном лице выделялись крупные тёмно-карие глаза, не поблекшие даже с возрастом, а набрякшие, покрасневшие веки выдавали недавние эмоциональные переживания. Вежливо кивнув, капитан представился:
– Лужнецкий Станислав Андреевич. Разрешите?..
– Да, проходите, пожалуйста, – ответила Кондратьева и попятилась назад, пропуская его в коридор.
