Горин на удивление быстро вспомнил номер и вскоре услышал знакомый голос приятеля:
– Алло. Кто это?..
– Гена, здравствуй, это Дмитрий… Дмитрий Горин, – уточнил он, почувствовав замешательство на другом конце провода.
– Димка?! Ты?! – удивлённо воскликнул Мосин. – Какими судьбами?
Что-то не понравилось Дмитрию в голосе приятеля, уж очень радостно тот звучал, отдавая фальшивой искренностью, но выбирать не приходилось, и он ответил:
– Гена, это долго объяснять. Если в двух словах, то я крупно влип, и мне нужно на несколько дней сменить место жительства. Ты не мог бы меня приютить на два-три дня?
– А в чём дело? Что за проблемы? – забеспокоился Мосин. – Ты же вроде отошёл от дел… Или снова начал?
– Нет, не начал. Это не рэкет и не разборки с "крышей", хотя проблема действительно давняя… В общем, мне ещё самому предстоит разобраться во всём этом, а подумать не дают…
– Надеюсь, это не криминал? – настороженно спросил Мосин.
– Гена, я попал в беду… – угрюмо ответил Горин. – Кто-то убил мою девушку, а подозревают меня… Но клянусь – я чист. Обстоятельства вынуждают меня просить тебя о помощи. Мне нужно разобраться в этом. Надолго я не задержусь.
– Вот как?.. Извини, старик, мне очень жаль, но, право, не знаю, чем я смогу помочь. Мы с женой сегодня вечером уезжаем в Сочи. В квартире остаётся тёща. А она – женщина подозрительная и строгих правил.
– Но, может быть, ты скажешь ей, что приехал твой старый друг, и ему негде остановиться?.. Я же никогда ни о чём не просил тебя. Придумай что-нибудь.
– Ничего не выйдет, – сухо ответил Мосин. – Слушай, а почему бы тебе не пожить в гостинице? Если с деньгами напряг, могу подбросить. Правда, немного, сам понимаешь – едем в отпуск…
– Спасибо за совет, Гена. И за предложение тоже. Ладно, отдыхай и береги здоровье, – с горечью закончил Дмитрий и повесил трубку.
"Врёт! Всё врёт. Никуда он не едет, просто испугался за свою шкуру. И то верно – своя рубашка ближе к телу. Зачем ему неприятности из-за меня?.. – думал Дмитрий, ковыряя носком ботинка гравий и чувствуя, как негодование захлёстывает сознание. – Вот он – момент истины. Теперь я могу узнать, кто есть кто…"
Эта мысль завладела им, и он стал припоминать номера телефонов других друзей и знакомых, но очень быстро остыл, поняв бессмысленность и небезопасность таких переговоров. Шестое чувство вдруг подсказало ему, что Мосин, скорее всего, был уже в курсе случившегося, потому и голос его с самого начала звучал фальшиво. "Друг" заранее подготовился к такому разговору, придумав сомнительную отговорку. Это был плохой знак. Значит, полиция и, возможно, бандиты уже выявили круг его знакомств и провели соответствующие "беседы". Теперь нет никакой уверенности, что хоть кто-то захочет ему помочь. Выслушивать же от друзей подобный бред было противно и не стоило того, чтобы выяснить истинную ценность каждого. В конце концов, Бог им судья. Лучше оставаться в наивном неведении, чем испытать очередное горькое разочарование.
Он окончательно решил, что больше не будет пытаться найти помощь у друзей и подвергать их совесть нелёгкому испытанию, и это решение, как ни странно, принесло облегчение. Теперь для него не существовало неопределённости и обманчивых надежд. Теперь он остался один на один с самим собой и со всем враждебным и безжалостным миром с его звериными законами, но так будет честнее. Его проблемы – это его проблемы, его боль – это его боль и ничья больше. Ему ничего другого не остается, как принять вызов судьбы и достойно встретить всё, что ему уготовано.
Дмитрий отошёл от телефона и задумчиво огляделся. Нужно было принимать решение, что делать дальше. Он понимал, что улицы с каждым часом становятся для него всё опаснее. Но куда податься человеку, которого обложили со всех сторон, словно зверя? Ответа он не знал и шагал по тротуару в неизвестность, полагаясь лишь на удачу.
В потоке машин мимо промчался полицейский "уазик", ещё раз напомнив о реальности опасности. Горин проводил машину взглядом и быстро перешел на другую сторону улицы, смешавшись с толпой горожан, бурлящей возле рынка. Он шёл наугад, без определённой цели, но старался держаться подальше от проезжей части и не привлекать к себе внимания. Потом он снова пересёк улицу и, срезав угол, дворами вышел к большому торговому центру, протянувшемуся едва ли не на полквартала. Магазин был закрыт, и только дворники мели тротуары, убирая мусор после оживленной торговой субботы.
Дмитрий прошёл до Кунеевского рынка, купил бейсболку и тёмные очки, чтобы хоть немного скрыть свою внешность, и поспешил на выход, заметив в толпе полицейский патруль. Ему удалось благополучно миновать ещё одного сержанта, занятого взиманием мелкой дани с торговцев фруктами, и вновь влиться в поток пешеходов, заполонивших тротуары.
У небольшого павильона, где торговали хот-догами и пиццей, он остановился, привлеченный аппетитными запахами. Дмитрий не ел почти сутки, измотанный стрессом и ночным марафоном, организм требовал восстановления сил. Торопливо поглощая сосиски, Горин не ощущал вкуса пищи и с тревогой озирался по сторонам, ожидая появления опасности каждую секунду. Насытившись, он направился к парку, где на уединённой скамейке попытался вспомнить всё, что с ним случилось.
Поначалу обрывочные воспоминания о событиях той трагической ночи никак не складывались в целостную картину, и он даже не мог определить их временную последовательность. Всё смешалось и запуталось в его сознании, а многое просто не сохранилось в памяти. Дмитрий перебирал эти обрывки, пытаясь состыковать их друг с другом, но вскоре понял, что таким образом ему не удастся восстановить всю цепочку происшедшего с ним, начиная от ужасной и отвратительной сцены выяснения отношений с Катей и кончая его пробуждением на пляже.
Нужен был иной алгоритм решения запутанной головоломки, но он не знал, с чего начать. От напряжения Горин даже взмок, а когда почти отчаялся сдвинуться с мёртвой точки, неожиданная мысль дала лучик надежды. Он понял, что клубок нужно распутывать с конца, последовательно, и лучше с того, что сильнее врезалось в память.
Лучше всего он помнил, как кричал Кате те ужасные слова, одно воспоминание о которых повергало его в дрожь. Он помнил и то, как впились в его ладони шипы роз, и эта боль вывела его из полубезумства, не дав превратиться в зверя. Дмитрий взглянул на руки и увидел маленькие ранки, успевшие уже затянуться. Значит, всё верно, всё это было наяву… А что потом? Что случилось с ним и с Катей после этого?
В памяти зияла пустота, словно кто-то специально стёр все воспоминания о последующих событиях в квартире Кати. Возможно, его мозг сам поставил блокаду на подступах сознания к этой тайне. Смутные воспоминания начали проясняться лишь после того, как он оказался на вечерней улице, разбитый и опустошённый горем и душевными страданиями.
После нескольких безуспешных попыток пробиться сквозь чёрную завесу в памяти, Дмитрий прекратил насиловать свой мозг и на несколько минут расслабился, переключив внимание на стайку ребятишек, с визгами и криками носящихся друг за другом под присмотром мамаш. От их беззаботного веселья и возни на душе стало чуточку светлее, и он грустно улыбнулся, вспомнив, как они с Катей строили планы и даже мечтали о ребёнке. Боже, как счастливы они были тогда! Что же случилось с ними? Как они смогли допустить такую нелепую и трагическую ошибку, собственноручно разрушить всё, что было так дорого им?
Дмитрий уже не винил Катю в случившемся, простив ей всё: и слабость перед соблазнами, и зависть к удачливым подругам, достигшим материального благополучия, и нарочитую ветренность (только теперь до него дошел истинный смысл её заигрываний с Трутневым), которой она хотела всего лишь раздразнить его, заставить "взбивать лапками масло", чтобы выбраться, наконец, из полунищего существования. А что в этом плохого? Её можно понять, ведь любая женщина более трезво смотрит в будущее, заботясь о строительстве домашнего очага и думая о потомстве гораздо больше мужчины. Это только в сказках с милым рай и в шалаше. А что сделал он ради их счастья? Он даже не посвятил Катю в свои надежды по поводу новой созданной им программы. Его признание решило бы все их материальные проблемы. Оно пришло, но, как оказалось, слишком поздно…
