– Ты куда? – остановил его старший брат.

Вовка прошёл к окну, отодвинул немного штору с той стороны, с которой смотрели все, когда надо было выглянуть на улицу:

– Я мамке скажу. Никуда не ходи. Ишь, собрался.

– Я во двор… – Валерке не хотелось вступать в пререкание.

– А ведро в углу зачем?

– Я не хочу в ведро…

Валерка быстро выскользнул. Как можно тихо приоткрыл дверь в квартиру бабы Груши. На столе, в блюдце, потрескивая, горел фитилёк, рядом лежала большая булавка. Тонкая ниточка копоти тянулась к самому потолку, и неприятный запах горелого распространялся по комнате.

На самом краю стола жуковато возвышался пистолет, а у плиты, перед опрокинутой табуреткой, чернел похожий на небольшой напёрсток предмет. Он поднял его – гильза от патрона. Спрятал её в карман, булавкой подвинул фитилёк, и копоть усилилась. Осматриваясь, пошёл по тёмному следу к двери, постоял, прислушиваясь, и вернувшись, взял пистолет, тяжёлый и холодный. Спрятав под пальто, выбрался в коридор и шмыгнул к себе. Так он принёс оружие в квартиру. Вовка всё стоял у окна и смотрел в щёлочку.

– Куда они ушли? – спросил Вовка.

– Кто? – спросил малыш.

– Мать и баба Груша…

– Не знаю… – ответил Валерка и посмотрел в угол за веником, куда спрятал наган, который принёс из комнаты Груши.

– Длинная ночь… холодно там?

– Холодно. А ты верни наган.

Вовка не ответил, а сказал:

– Давай, пока ночь, ещё дров в плитку подбросим. Сходи принеси, ты одевши.

– Пойди и принеси дров сам.

Валерка не собирался показывать оружие брату – отнимет, но надеялся, если уйдёт тот в сарай, разглядеть находку, как следует.

Он, не подумав, положил пистолет за веник, и мысли не было о том, откуда он появился на столе у старухи.

Брат ткнул в жар поленом, пошуровал кочергой, а когда оно вспыхнуло, подбросил угля. В этот момент у него выскользнул из-за пазухи пистолет и грохнулся на пол.

– Наган! – прошипел малыш – Мой, – нагинаясь за пистолетом.

Отсвет огня зловеще обозначил воронёный ствол. Вовка шагнул ближе к плитке. Он ещё не успел закрыть заслонку:

– Я слышал, как стреляли…

– Давай спрячем, – предложил Валерка.

– Я скажу мамке… отнеси, где взял!.. – настаивал брат.

Он хоть и старший, в школу ходил, и близнецы с ним дружили, а был ябедой. Отнести бабе Груше в пустую квартиру. Но откуда этот наган появился и кто стрелял?.. Малыш услышал, по коридору протопали, у двери пошептались. Они отошли от плиты, замолчали.

Мать появилась на пороге:

– Вы, почему не спите? Сейчас же в постель!..

Братья как по команде шмыгнули в постель.

Она разделась и пододвинула табуретку к духовке, вошла баба Груша.

– У меняэ хтось був, – сказала она, – мабуть, татарка. Взяла наган…

Ребята притихли, притворились сонными.

– Пагано шо нэмае хуртовыны. А то сниг пийшов бы. И то гарно…

– Откуда он пришёл, туда мы его и стащили. Снег ещё может пойти. Если утром пойдут «немцы» в наступление, им будет не до него.

Мать отодвинула заслонку и отправила в плиту последнее полено.

– Я вже спала, як воно вползло. Вползло – и за наган. Рука в прогорелой рукавице. Я его кочергой, та из его нагана. Воно ж на ногах с трудом стояло.

Груша помолчала, уняла одышку и добавила:

– Мы бачилы с дидом таких щё в восемнадцатом року. Воны сюда прийшлы вбываты, йих трэба беспощадно уничтожать!..

Мать молчала. Полено разгорелось, отсветы сквозь заслонку запрыгали на стене. Баба Груша, сложив руки на животе, сидела как изваяние и смотрела на щели в заслонке. Лицо было в глубоких тёмных морщинках и красных отсветах.

Мать встала и направилась к двери.

– Ты далэко?

– К Тоське…

– Ма, наган у… – Вовка не договорил, Валерка опередил его:

– Я взял и выбросил за сараем в снег…

– Цэ добрэ, – она с облегчением вздохнула, – щё трэба прибраться. Я зараз набэру цибарку снега, та поставлю у вас на плиту, бо свою разжигать зачем.

– Ставьте, – согласилась мать.

Прежде чем уйти, баба Груша сказала:

– А ты не злякалась?

– И вы не испугались, – ответила мать. – Так бесстрашно расправиться…

– Шо тут пужаться. Я щё не то бачила: вид немца в восемнадцатом року. Це ж наши его сбылы. А хто знав, шо вин выпрыгне з литака… хто знав, шо его до мне луципер занисе… Та, прийшов бы як, людына, а то – за наган. А шо тут зробышь?.. Я бачила таких вояк…

– Мам, а баба Груша немецкого лётчика убила? – спросил Вовка, когда она ушла.

– Спи! Никого она не убивала. Мать приоткрыла штору: – Скоро начнёт светать. Спите…

Засыпая, малыш слышал, как баба Груша поставила на плиту ведро, набитое снегом, слышал, как Груша довольным голосом говорила матери, что на «вулыцэ хуртовына».

Как только дети заснули, пистолет немецкого лётчика мать нашла и выбросила подальше от двора.

Утром шёл мелкий снег и мела позёмка, а в открытое окно светило яркое солнце.

На другой день утром мать дала детям по сухарю:

– Всё, последние… ешьте скорее, – пододвинула кружки с кипятком.

Кипяток оказался приправленный шоколадом. Мать не раз предупреждала: «Вы ребята большие». Валерка вначале не знал, как относиться к слову «большие». Он – «большой». Вовка – ладно. «Прежде чем что-то взять в руки, – подумайте», – наставляла мать. Он подумал и согласился: «С Нинкой я большой. Братья-близнецы, Вовка выше меня. И думать умеют, нашли красивую какую-то штуку, – колёсики, всякие гаечки торчат… Крути. Ванёк как швырнул эту штуку, а она так рванула, что в мёрзлой земле воронка получилась. Не подумали бы братья-близнецы, начали раскручивать – и к богу в рай… Есть среди пришедшей солдатни такие, которые приносят в Стандартный и оставляют всякие такие хитрые мины. Ловушки на таких ослов… Думать надо; а вот как лётчик немецкий к Груше приполз?.. Сбили самолёт – он на парашюте спустился. Если бы днём, ему не дали бы спуститься. Линия фронта… – Валерка поскрёб затылок, покосился на старшего брата. Тот о чём-то с матерью шепчутся. – А лётчик не подался в сторону Казачьей крепости. В свою сторону пробирался, – он покосился на Вовку: без его помощи не разобрать этого необычного происшествия».

Валерка подождал, когда у них с матерью закончится разговор. Приблизился к брату, заявил:

– Житуха в квартире, не то, что в погребе…

Они с Вовкой переглянулись, а он подумал: «Наверное, у немецкого лётчика шоколада было много».

Мать ополоснула кружки, сходила в сарай и принесла ведро угля, положила что-то завёрнутое в тряпку и толь в ящик, засыпала сверху.

– Может быть, и сегодня не появятся эти черти, – она помолчала немного и добавила: Возможно, они больше не придут. Но как жить?.. – И, спохватившись, приказала: «Сходи в сарай тёти Насти и принеси пилу. Вот тебе ключ. Посмотри, есть ли у них уголь. У нас кончается».

Мелкий снежок, выпавший ночью, ослепительно искрился под яркими солнечными лучами. Необычно суровая зима и первый погожий весенний день. Забылась тревожная ночь, не верилось, что всё живое подстерегает смерть, за каждым человеком следит война.

Его следы вдоль дома к сараю тёти Насти по снежной целине отпечатались чёткой цепочкой. А раньше сколько их тут было: Валерка вспомнил: в прошлые зимы они катались не только на санках, но и на коньках по дороге. Сколько людей ходило по улицам мимо домов!

Мать не учла, что замок на соседском сарае висел выше, чем у них, и малыш не мог дотянуться, чтобы его открыть. Поблизости ничего подходящего, чтобы подставить под ноги не было. Он посматривал в сторону разбитого дома, там можно найти подставку: обломок доски, кирпич.

Подошла Тоська:

– Ну что, не достаёшь? Каши не ешь и не растёшь. Давай открою.

Он отдал ей ключ. Тоська открыла и подождала, пока малыш нашёл пилу.

– Спроси у мамы, может, она возьмёт Фаридку, пока я схожу менять. У нас нечего кушать… совсем нечего… – нагнулась и спросила: – Ночью вы ничего не слышали? Кто шаркал по коридору…