А 7 февраля после длительной заграничной поездки вернулся в "Сеславино" другой покровитель Солженицына - Ростропович. Снова возгласы, как он любит моего мужа. А со мной в тот день Мстислав Леопольдович выпил на брудершафт:

- Наташа, ведь это на всю жизнь!..

Это означало, что мы на всю жизнь теперь связаны, что его дом всегда останется и нашим с Александром Исаевичем домом...

Ростропович рассказал, что в какой-то парижской лавке он обнаружил старинные фонари, под которыми ходили Пушкин и Достоевский!.. Он заказал несколько таких фонарей. Скоро прибудут сюда багажом. И тогда под такими же фонарями, под которыми ходили Пушкин и Достоевский, будет гулять Солженицын!

Александр Исаевич не мог отрезвить своего восторженного друга и поклонника, но остался недоволен. Фонари! Это уже чересчур! Он предпочитал гулять под звездным небом!..

У нас с мужем появилось одно интересное общее занятие. Он жалеет, что не привлек меня к нему раньше. Это - отбор и переписывание из многочисленных блокнотиков пословиц, начинаю-щихся на одну и ту же букву. Он сам дошел уже до буквы "И". 5 февраля мы занялись вместе пословицами на эту букву. Ушло у нас на это два с половиной часа. Оказалось, что при занятиях вдвоем экономится время и голова, потому что ему приходилось все пословицы на данную букву держать в голове по нескольку дней.

В связи с этим занятием у меня родилась счастливая мысль: привлечь Лильку к печатанию пословиц. Тогда ее работа, ее печатанье на машинке уже станет приносить дяде Сане настоящую пользу, станет осмысленным! Муж мой эту мою идею одобрил, ибо его не оставляет мечта иметь чашу с напечатанными на отдельных твердых полосках бумаги пословицами, чтобы можно было их перебирать, вынимая вслепую, почитывать...

Придавая всегда очень большое значение языку, Александр Исаевич сказал мне как-то в те дни:

- Жена писателя Солженицына не должна употреблять неверных выражений! (Речь шла об очень распространенном значении слова "довлеть")

9 февраля исполнилось 25 лет со дня ареста моего мужа. Слушая радио, поймали передачу из Франции: "О преследованиях Солженицына". Было сказано, что это - ущерб не только советской литературе, но и мировой!..

Не только Запад, но и отдельные представители нашей общественности не успокаиваются. В январе-феврале в Рязани у мамы было множество посетителей. То это был не назвавший себя высокий молодой, приехавший из Москвы специально, чтоб увидеть Александра Исаевича. То некто Е. А. Троицкая из Ленинграда. То рязанский поэт Роман Юдицкий, 30-ти лет. "Можно ли жалеть Александра Исаевича? - говорил он маме. - Нет, жалок не он, а мы. И я думаю, что он нас жалеет". То некто Беспалов из Москвы: он хочет прочесть ненапечатанные произведения Солженицына. То М. Бакст из Ленинграда. То какой-то Володя из Подмосковья. Мама у него спросила: "Кто вы?" Ответил: "Читатель". Через две недели он приехал снова: хотел показать Александру Исаевичу свой рассказ. Он не может поверить, что Александра Исаевича могут не интересовать посетители. Ему кажется, что наша рязанская квартира не есть истинная квартира Солженицына, что все это только инсценировка! (Он был не так уж не прав!..)

Продолжают приходить сочувственные письма, связанные с исключением Александра Исаевича из СП, копии посылаемых протестов...

"Александр Исаевич!

Возмущен исключением Вас из Союза писателей. Вас нельзя отставить ни от литературы, ни от нашего народа и нашей страны.

(...)1".

1 Хворостин С., Ленинград.

А вот грозное, с горьким юмором послание:

"В Союз писателей СССР. Писателям: Л. Соболеву, А. Барто, В. Закруткину, В. Попкову, Ф. Таурину, С. Хакимову, Г. Маркову, К. Воронкову, А. Кешокову, Л. Татьяничевой и В. Федорову.

Несколько лет назад исключили из Союза писателей Пастернака - лучшего из наших поэтов - и толкнули его к трагическому концу. Сейчас вы исключили Солженицына - самого большого современного прозаика. Это было правильное решение: и тому и другому Не место в ваших рядах.

Дело сделано. Никто не спрашивает мнение общественности на этот счет. Никто не спешит отвечать на вопросы. Ведь не вы придумали исключить писателя, и не по своей воле, а по приказу какого-нибудь начальника, и не от хорошей жизни... Хотя нет, как раз от хорошей, чтобы она не стала вдруг плохой. Многие из вас, видимо, подумали: "Ну что из того, если я не проголосую за исключение? Солженицыну это все равно не поможет, а меня век не будут печатать, а то и самого исключат. И прости-прощай все то, что так привычно окружает меня в этой славной жизни". И эта мысль, конечно, правильная: одна маленькая безболезненная подпись в протоколе несравнима с теми большими, материальными и моральными весомыми радостями, которые за нее даются.

Может быть, только одну деталь не представили вы себе до конца отчетливо.

Знаете ли вы из истории литературы хотя бы одного хорошего писателя, который наряду с работой над большими вещами совершал бы такого рода поступки, как вы на этом злосчастном голосовании? Таких писателей нет. Потому что это маленькое движение (одной рукой вверх) делает человека по таинственному закону природы творчески бесплодным. И если вы еще думаете показать себя миру, написать нечто настоящее, то будьте уверены, что это вам не удастся.

Творчество же Солженицына не нуждается в чьей-либо защите. Сейчас написанное Солженицыным читают так жадно, так бережно передают из рук в руки, как никогда"1.

1 Арманд Е., 08.01.70.

Официальная же наша пресса продолжает огрызаться.

Например, 7 января в "Литературной газете" была помещена статья Сергея Михалкова "Подлинная литература - выражение народного духа". Михалков отвечал на вопросы канадского журналиста. Например, на такой: "Есть ли возможность в вашей стране выражать различные вкусы и взгляды в искусстве? Если есть, то какие это вкусы и взгляды?" - Михалков отвечает, что все сводится к мировоззрению художника, что "если оно полностью противоречит мировоззрению и идеалам большинства членов общества, то оно неминуемо приходит в прямое столкновение. К примеру, взгляды литератора А. Солженицына, основанные на его мировоззрении, пришли в столкновение со взглядом большинства членов добровольного творческого Союза писателей СССР, выраженными в уставе Союза писателей СССР. Именно поэтому он выбыл из этого союза".

(В том месте, где Михалков говорит, что взгляды Солженицына пришли в столкновение со взглядами большинства членов СП, Александр Исаевич справедливо заметил на полях статьи: "А общество где же?")

В статье Михалкова была еще такая фраза: "Идейно незрелый писатель это писатель (пусть даже талантливый!), который не достиг уровня передового общественного сознания".

На следующий же день Би-би-си дало беседу Мориса Лейти в связи с новыми советскими доводами, оправдывающими то, как советские органы власти поступают с писателями, которые не соглашаются с ее идеологической линией. Морис Лейти замечает: "Михалков говорит, что взгляды Солженицына, основанные на его мировоззрении, противоречат взглядам большинства добровольной организации советских писателей и выраженных в уставе Союза советских писателей. Именно поэтому Солженицына исключили из Союза". Морис Лейти считает, что высказанное Михалковым признание того факта, что писатель может быть признан одаренным, даже если он ошибается в идеологическом отношении, является "более прогрессивным подходом", чем огульное осуждение сталинских времен". Однако он находит, что в этом подходе нет ничего нового. Аналогичное произошло и с Б. Пастернаком, литературные качества которого "вряд ли можно отрицать".

Далее Морис Лейти говорит о Солженицыне, что он пишет "с неистовой духовной страстностью; напоминает своим читателям об общечеловеческой и духовной порядочности" - о принципах, от которых советское общество "все еще далеко". Признание, что подавляются произведения одаренного писателя, вызывает у Мориса Лейти вопрос: сколько других одаренных писателей подвергаются такому же обращению? В заключение он говорит: "Одно, однако, бесспорно: какова бы ни была опасность развращенности в результате чрезмерной свободы на Западе, опасность полного падения нравов в результате безоговорочного подчинения официальной идеологии в советском обществе гораздо большая".