- Ладно, я тебе верю, - я пересела за парту к Рябкину поближе. - Отец у Севы - трус и не достоин называться мужчиной. Он - самец, не желающий нести на плечах груз ответственности за свою семью. У Колокольчиковых мама - единственная опора в жизни. Вот она и есть главный мужчина в их семье.
- Так она ж тетенька, - удивился Гриша. - Как же она может быть мужчиной?
- Мужчина - это прежде всего защитник и добытчик. А она и защищает Севу, и добывает средства им на жизнь и его лечение. Не так?
Гришка пожал плечами.
- Здорового ребенка любить проще, никакой особой возни не надо - корми, пои, одевай, учи, воспитывай. А ты попробуй двадцать четыре часа в сутки трястись над слабым, болезненным и самым дорогим малышом на свете. Представь, что ты кого-то безумно любишь, а у тебя его могут в любой момент отобрать. Хотя, где тебе представить? Ты ж здоров, у тебя и отец, и мать, и бабушка. Все у тебя есть, просто ты с жиру бесишься.
Гришка вскинулся, зло сощурив глаза:
- Много вы понимаете? Да я никому не нужен. Отец только дерется или в рейсах своих торчит, мать вечно ноет, что из меня толку не будет, а бабке на меня наплевать. Лишь бы от сериалов её не отрывал. А вы говорите… - Он нахохлился и отвернулся. - Можете отправлять меня в спецшколу, как вам директриса велела. Нечего мне тут мозги пудрить. Все равно же по её сделаете.
- Так, это ты хорошо придумал, главное, вовремя. Слинять от трудностей и переложить их на плечи окружающих - это, знаешь ли, совсем даже не мужской поступок. Скорее это трусость и подлость.
- Чего? - опешил Гришка и даже подрастерял свою воинственность.
- Того, - передразнила я его. - А кто будет Севочке помогать?
- А я тут причем? - опять нахохлился Рябкин. - У него этих защитников как собак нерезаных, - демонстративно потер царапину и зашипел от боли.
- Э, нет, так дело не пойдет, - отрезала я безапелляционно. - Нам все нужны. Я тут голову со вчерашнего дня ломаю, где деньги на его операцию взять, а ты так просто хочешь отделаться?
- Тю, - невежливо перебил меня Гришка, - у моих и не просите. Сразу заноют, что денег нет. Только проходите зря.
- А я и не собиралась никого просить.
- А как же тогда? - озадачился Григорий.
- Вот смотри: на саму операцию надо четыреста пятьдесят тысяч евро…
- Ого! - присвистнул мальчишка. - А чего так много?
- А такие операции только в Германии делают. Там и так скидка будет небольшая. Мне Галя, мама Севы, позавчера все бумаги показывала. В Москве ему бесплатно всю необходимую подготовку перед операцией сделают, но оперировать будут только за границей. Так вот, кроме этих денег надо будет собрать примерно тысяч двадцать на послеоперационную реабилитацию. И ещё пару тысяч для самой Гали, чтобы она с Севочкой могла поехать. Итого получается четыреста семьдесят две тысячи.
- Охренеть! - впечатлился Гриша. - Севку проще убить, чем вылечить.
- Не смей, - моим голосом можно было замораживать воду. Гришка испугался и втянул голову в плечи. - Никогда не смей сравнивать жизнь человека и этот бумажный мусор, именуемый деньгами.
- Хорош мусор, - буркнул Рябкин. - Да за такие деньги можно джип навороченный купить и ещё…
- Зачем? - перебила я вошедшего в раж мальчишку.
- Как? - удивился Гриша. - Все будут завидовать и все девки моими будут, как вырасту.
Я пожала плечами.
- А Севы не будет. Здорового, веселого, умного, живого человека не станет. Будет очередная мертвая железка, которая ни любить, ни дышать, ни смеяться не умеет. Потом ты её грохнешь где-нибудь в аварии и купишь другую такую же изначально мертвую, только более блестящую и крутую. А девки… Кому нужны такие ‘давалки’?
Гришка покраснел.
- Я с такими гулять не хочу.
- Зато они хотят. Им же деньги все чувства заменяют. Глазом моргнуть не успеешь, как окрутит тебя такая стерва, и все деньги из тебя выкачает, а потом пойдет следующего толстосума трясти.
Рябкин помолчал и вздохнул.
- Мне Светлякова нравится. Только она все время дерется.
- Наверное, ты как-то не так себя ведешь.
- А чего она все время возле Севки крутится? Неужели влюбилась, дура?
- Хм… женщинам вообще-то свойственно опекать слабых. По себе знаю. И это не признак отсутствия ума.
- Так вы тоже над Севкой сразу трястись начали. Я ещё вчера заметил.
- Так я и над тобой тоже трясусь.
- Как это? - разинул рот Гришка. - Я ж не больной. Чего надо мной трястись?
- Но ты мой ученик. Значит, я за тебя отвечаю. Когда вырастешь и станешь взрослым, то сам станешь за кого-нибудь отвечать. Это такая непрерывная цепочка. Нельзя, чтобы она прервалась.
Гриша опять задумался.
- А вы уже придумали - где деньги брать будете?
- Семьдесят тысяч у меня осталось от бабушки, можно ещё кое-что из фамильного добра продать. Это ещё почти двадцать тысяч евро. Итого - девяносто тысяч. Галя накопила почти две тысячи. Так что осталось найти триста восемьдесят тысяч евро, и Сева будет жить.
- Ого, сколько! Где ж вы их возьмете?
- Пока не знаю. Надо будет - я квартиру продам, перееду жить на дачу. В общем, надо думать. Время пока ещё есть…
Гриша затих на несколько минут, а потом поднял на меня очень серьезные глаза:
- Я помогу, - и добавил. - Слово чести.
Ну-ну, посмотрим…
Глава 3.
Если бы я тогда, пять лет назад знала, чем мне эта клятва обернется - повесилась бы сразу. Или утопилась. Или ещё чего придумала, чтобы только не стать жертвой Гришкиной предприимчивости и изобретательности.
Думал он недолго - деятельная и энергичная натура требовала незамедлительных действий, поэтому у Гришки родился ‘гениальный’ план, и он стал копить деньги Севочке на операцию. Сначала Рябкин собирал бутылки, макулатуру и металлолом, но быстро понял, что сам с таким делом не справится, и подключил Маринку Светлякову. Та походила с ним на добычу пару дней и тоже проявила разумную инициативу: помимо сбора вторсырья она предложила попросить денег у родителей - кто сколько даст. А чтобы не скучно было, эти энтузиасты раскрутили и всех остальных учеников в классе. Ну, дети и пошли…
На ближайшем родительском собрании через пару недель я такого наслушалась. Галя расплакалась и сразу убежала, а меня обвинили в эксплуатации детского труда, в вымогательстве, в шантаже и в провокациях. А закончили тем, что меня надо гнать из школы поганой метлой, пока я окончательно не испортила им детей.
Особенно усердствовала Эстела Леонидовна, мать Эльвиры Грушиной и по совместительству владелица преуспевающего модельного агентства ‘Волжская Звезда’ - моложавая дама неопределенного возраста, явно злоупотребляющая дорогой косметикой. По крайней мере, французскими духами она провоняла весь класс.
- Посмотрите, во что она превратила мою девочку, - кричала эта особа. - Моя Эльвирочка ходит по мусоркам и тянет за собой тележку со всяким хламом. Меня знакомые уже замучили вопросами: ‘Не голодаете ли вы? Не разорилось ли ваше агентство?’. Я уже устала их заверять, что у меня все в порядке. Но два контракта я уже потеряла. Клиенты ушли к моим конкурентам. Надо ещё проверить эту особу, - ткнула она в меня пальцем, - может, её конкуренты и подкупили?
Ей поддакивал Захар Петрович Рябкин, Гришкин отец, крепкий, высокий брюнет, возрастом чуть за тридцать, с мозолистыми руками, обветренной кожей и подозрительным прищуром серых глаз.
- И моего пацана настроила против родителей. Мать жалуется, что совсем неуправляемым стал: дерзит, огрызается, куртку новую на днях изорвал. Где на все денег-то напастись? Я из рейсов и так не вылажу. Все в дом тащу, а мой оглоед из дома вынести норовит. Вчера кинулись, а он дедовский самовар и медный таз в металлолом отволок. Говорит, что цветные металлы дороже идут, и родине они нужны больше, а у нас они в сарае без дела валялись. И денег не отдает, паршивец. У Тамары Тихоновны все путем было, а эта особа нам детей до цугундера доведет.
