– Да. Один раз, из-за… впрочем, неважно. Что не рассказал обо всём заранее – извини, сам поймёшь. Потом.

Егор пожал плечами. Спорить, похоже, не имело смысла.

– И вот ещё что… – в голосе егеря угадывалась тревога. – Ты, Студент, если задумал соврать или недоговорить – лучше брось эту затею. Да ты и не сможешь, только опозоришься.

– Не смогу? Это ещё почему?

– Свидетелю дают отпить из Дубового Кубка. Считается, что всякий, кто его пригубит, не сможет солгать.

– Какая-нибудь сыворотка правды, вроде пилюль, которыми ты Лину пичкал?

– А я доктор? – пожал плечами егерь. – На вкус – вода и вода. Из родника, бьёт, прямо под этой скалой. А когда выпьешь, накладывают на запястья Белые Путы, то есть ветки омелы. Это чтобы ты молчал обо всём, что услышишь на суде.

– И что, в самом деле, не можешь рассказать?

– Не знаю, не пробовал. Друиды, Студент, не любят, когда кто-то треплется об их делах.

Один из друидов снова вскинул посох, и двор заполнил густой медный гул, как от огромного гонга. Егор чуть не сел на траву – ноги враз сделались ватными.

Бич подхватил напарника под локоть.

– Давай, Студент, соберись – и пошли. Не стоит заставлять их ждать.

Судей было трое. Они, как и все друиды, носили кельтские имена – Лугайл, Адна и Седна. Мальчишка-послушник с поклоном подал Егору чашу, словно склеенную из живых дубовых листьев. Чаша до краёв была полна водой, и Егор принял его с некоторой опаской – казалось, хрупкий сосуд сомнётся в ладонях, и содержимое выплеснется на одежду. Но выяснилось, что кубок не уступает в прочности хрусталю или серебру.

Мальчишка дождался, когда он осушит кубок до дна, после чего другой послушник, постарше наложил на запястья «свидетеля» согнутые в кольца прутья, покрытые белой корой, и те сами собой стянулись в наручники. Егор попробовал пошевелить руками – путы немедленно сжались, чувствительно впившись в кожу.

Дальнейшее слилось в череду невнятных, отрывочных картинок. Вот Лугайл что-то говорит, и Егор послушно повторяет за ним непонятные распевные фразы. Вот Адна, задаёт вопросы на чужом языке, и Егор отвечает – на том же незнакомом наречии. Вот послушники берут его под руки, один проводит по Белым Путам маленьким бронзовым серпом, и те послушно распадаются на куски…

Ни Лины, ни других золотолесцев Егор так и не увидел. В какой- то момент он понял, что они с Бичом снова стоят у ворот Обители, но как они попали сюда, и какое решение вынесли в итоге судьи – стёрлось из памяти напрочь.

Подошедший Трен подал обоим по свитку из грубой, неровной бумаги, в которой кое-где виднелись вкрапления мелких щепочек и стебельков.

– Судебное постановление, по всей форме… – пробурчал егерь. – Бюрократы хреновы, а ещё друиды!

Егор торопливо развернул свиток. Внизу текста вместо гербовой печати был выписан зелёными чернилами замысловатый вензель в виде уже ему знакомого дерева Иггдрасиль. Трен, не обративший на слова егеря ни малейшего внимания, схватил того за руку и бесцеремонно кольнул подушечку пальца крошечным бронзовым ножичком. Выступила капля крови, Бич зашипел, сдерживая ругательство, а друид уже прижимал пострадавший палец к свитку. Молодой человек с удивлением увидел, как красное пятно в виде отпечатка пальца побледнело и растаяло без следа, впитавшись в пористую поверхность бумаги.

Решив, что настала его очередь, он со вздохом протянул Трену ладонь. Но друид покачал головой и спрятал ножичек. С запозданием Егор сообразил, что кровавая печать – это своего рода «расписка в ознакомлении подсудимого с приговором». Видимо, свидетелю подобного не полагалось.

– Ну вот, припечатали. – пробурчал Бич, посасывая палец. – Валим отсюда, Студент, что-то мне не по себе.

Они миновали полосу «танцующего леса» и двинулись по тропке. Егор тащился за напарником, шёпотом проклиная бешеный корень, друидов с их третейским судом, Обитель и сам Лес. Каждый шаг отдавался в рёбрах жгучей болью, и примерно через полкилометра он запросил пощады. Егерь с подозрением посмотрел на слабака- напарника, но спорить не стал и скомандовал привал.

Оценить высоту деревьев было непросто – слишком высоко уходили их кроны. Даже места слияния могучих корней со стволами возвышались над головой Егора, никогда не жаловавшегося на недостаток роста. Впрочем, сейчас он не стоял, а сидел, прислонившись к узловатому, невероятной толщины, корню. Здесь, как и в поясе «танцующего леса», не было хвойных деревьев. Дубы, грабы и буки росли так редко, что лес просматривался довольно далеко, а по плотному ковру из прелых листьев можно было бежать – подлесок с трудом выживал в густой тени. Разве что, вездесущая омела украшала стволы, да мелькали кое-где островки терновника.

Терновник. Дуб. Омела.

Друиды, чтоб их…

Со стороны Петровского тянуло сыростью. Между посёлком и Обителью, раскинулись затянутые кувшинками пруды, возникшие на месте обвалившихся тоннелей метро. А дальше величественная дубрава плавно перетекала в непролазные чащобы, где ходить можно только звериными тропами.

– Ты как, Студент? – в голосе Бича слышалась тревога. – Идти-то сможешь? А то слетаю до трактира, за носилками. Дотащим, как меня в тот раз…

Егор вспомнил, как «партизаны», компания неунывающих барахольщиков, унесла раненого егеря с места побоища, учинённого наёмникам-сетуньцам.

Что ж, процесс закончился удачно, причём для обеих сторон третейские судьи сочли претензии сторон взаимно погашенными. О погибших наёмниках никто не вспомнил – как и о единственном выжившем, Сердрике, беглом лидере Сетуньского стана, ввязавшемся на свою голову в интригу золотолесцев, в результате которой уже самим интриганам пришлось держать ответ в Кругу Омелы. Так друиды называли место, где проходили «судебные заседания».

Век бы их не видеть вместе с этой омелой…

Егор попытался изменить положение. Не тут-то было – в рёбрах остро, болезненно кольнуло.

– Ничего, как-нибудь доберусь… ох! А ты бы меньше локтями размахивал!

– А ты бы меньше языком молол! – вызверился напарник. – Нашёл время права качать! Сам, небось, понял теперь, что к чему!

Егор кивнул. Он действительно понял… ну, почти всё.

Бич извлёк из кармана маленькую фляжку и бросил напарнику на колени.

– Вот, Студент, прими для поднятия духа. Сиди тут, а я через полчаса вернусь. Умара приведу, вдвоём мы тебя как-нибудь доставим.

Егор кивнул. Сильвана, несмотря на его настойчивые просьбы, оставили дожидаться в трактире.

– И не психуй. – добавил Бич. – Здесь тебя ни зверь не тронет, ни человек. Вблизи Обители даже комары не кусают – место такое, особенное.

Ободряюще улыбнулся – и скрылся в зарослях.

Минуты утекали вязко, словно кленовый сироп из разбитой корчаги. Егор начал подрёмывать, когда за спиной послышался хруст. Он дёрнулся – бок отозвался яркой вспышкой боли – и замер, поражённый.

Сперва в зелёном тумане подлеска мелькнула размытая светлая тень, большая, размером куда больше человека. Ветки терновника с треском раздались в стороны, и на тропу вышел громадный лось.

Белый. Совершенно. Как снег.

Егор не мог поверить своим глазам – даже чудовищные рога выглядели так, словно их покрывал толстый слой пушистого инея.

Величественное создание замерло посреди тропы. Егор боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть видение. Белый лось был на треть крупнее прочих своих собратьев – четвероногий, рогатый айсберг, ожившая мраморная статуя, странствующая по заповедным чащобам. Егерь прав – места возле Обители друидов действительно очень, очень особенные.

Белый лось шумно повёл боками и скрылся в кустах. Егор не шевелился, считая удары сердца. На счёт «двадцать пять» выдохнул – оказывается, всё это время он сдерживал дыхание.

Снежный призрак исчез, растаял между стволами буков и грабов, оставив наглядное доказательство своей реальности – кучу лосиного помёта прямо посреди тропы и едкий, густой смрад крупного зверя.