Когда мы с Фирой только познакомились, она была по уши в долгах, потому что была молода, хороша собой, ей хотелось красиво одеться и иметь дорогую косметику. Я, помню, пришла в ужас, когда услышала, как Фира рассказывает о том, что у неё украли из сумки косметичку, в которой было всякой дребедени на целых восемьдесят рублей – целую нашу зарплату. У меня вообще никакой косметики не было, мне она была не нужна, и пользоваться я ею не умела, а мысль, что такую прорву денег можно угробить на какую-то белиберду, никак не укладывалась у меня в голове.

Со временем Фира как-то вся потухла, стала постоянно жаловаться на здоровье, несмотря на то, что у неё появился состоятельный любовник, которого она называла «шкаф» за его крупные габариты. Сейчас я подумала: может быть, его следовало называть «сейф»? Кроме этого, мы ничего о нём не знали, разве только, что он в отхожем месте читает журнал «Молодой коммунист». Конечно, Фиру подкосил быстро прервавшийся роман с лабухом Фимой. После этого она уже стала какой-то другой, постоянно покупала дорогие лекарства, которые не пила, кожа на лице у неё стала желтеть, держалась она не так прямо. Она приползала в магазин ненакрашенная и начинала ныть, жалуясь на вегето-сосудистую дистонию, на то, с каким трудом она встает по утрам и идёт на работу, и каких усилий ей стоит вообще стоять на ногах. (По сути дела, мы все с утра чувствовали себя точно так же, только не ныли). Потом Фира со своей косметичкой отправлялась на кухню на ближайшие полчаса, и дозваться её за прилавок в это время было совершенно невозможно. Зато потом она, совершенно преображенная, вылетала из кухни, и где оставалась больная, слабая, несчастная женщина с жалкими пучками незаколотых волос? Это всякий раз напоминало преображение куколки в бабочку, и всякий раз меня поражало. Наверное, Фира искренне верила, что ей хуже, чем нам всем, хотя мы точно так же уставали, так же нам требовалось время, чтобы придти в себя после прихода на работу. Большинство из наших продавцов были молодыми матерями и вставали ни свет ни заря, чтобы успеть отвести своих отпрысков в детский сад или спровадить их в школу. Когда они приходили на работу, было уже 10 часов, и все дружно бросались на кухню попить горячего чаю и съесть булочку. Только после этого с них можно было хоть что-то спрашивать. Я включалась в работу сразу, но исключительно потому, что обычно опаздывала минут на 15–20, так как всегда спала до последней минуты. При этом я завтракала довольно поздно, поэтому мне не нужно было бежать из раздевалки на кухню. Приходить же на работу до открытия магазина у нас считалось моветоном, да и никому это было не нужно. В конце концов, свой план мы и так выполняли, а покупатели и «продаватели» подождут, не сахарные.

Короче говоря, вдоволь нахватавшись одной рукой за сердце, а другой за голову, назвеневшись бесчисленными пузырьками с корвалолом и валокардином, Фира старательно накладывала на себя косметику, причесывалась волосок к волоску, душилась, проверяла подмышники, одергивала платье, и торжественно шествовала за прилавок, где давно уже переминались с ноги на ногу ожидавшие её покупатели. Фира расправлялась с ними мгновенно, как повар с картошкой. Минут через 5–10 они гуськом плелись в кассу, чтобы выложить там приличную сумму, а Фирюня бодро заворачивала товар в дефицитную билетную бумагу. Собственно говоря, потом она могла целый день ничего не делать. Когда они уходили, Фира гордо покидала торговый зал и снова отправлялась на кухню: теперь уже есть кислую капусту с кусочком черного хлеба, к которой она прикладывалась раз восемь за день. Она жевала капусту, чтобы не поправиться, поэтому, естественно, целый день ходила полуголодной и, может быть, испытывала от этого слабость. Так кто ей мешал поесть как следует?

А я помнила времена, когда Софочка жарила для неё и для себя свою несравненную картошку или варила на обед манную кашу, в которую Фира подмешивала кусочек шоколадки, чтобы было вкусно и экономно. Теперь же Фира откушивала всё «с рыночка» и уезжала домой на такси, уже в новую квартиру на Тушинскую, нагруженная десятью сумками, которые она с утра тоже привозила на такси с Тишинского рынка. Иногда она занимала у кого-нибудь из нас пять рублей на такси, так как ей не хотелось менять свои пятьдесят. Нас это возмущало, но мы ей все равно давали. В любом случае, Фира всегда оставалась «нашей» Фирой, как бы ни менялись времена и обстоятельства.

Когда-то, ещё в «до-шкафовские» времена у Фиры завелся милый друг с Останкинской телебашни. Потом она с ним поругалась так сильно, что разбила об его голову хрустальную вазу. По этому поводу на очередной Новый Год мы подарили нашей Фирочке термометр в виде Останкинской телебашни, а я накропала ей такие стишки:

Вообще праздники у нас было принято отмечать широко. Самой большой затейницей на этот счёт была Вера. Она собирала с нас маленькие суммы, покупала на эти деньги всякие приятные пустячки и устраивала лотереи. А ещё писала поздравительные стихи, потом к этому занятию подключилась и я. Затем Вера стала делать к нашим юбилеям замечательные стенгазеты, каждой – в её стиле. Здесь ей помогал художник Серёжа Ханов или его брат Ильгиз. У меня тоже была такая газета, которую Вера сделала к моему тридцатилетию, но при переезде на другую квартиру я не взяла её с собой сразу, а потом она пропала. Вера наклеивала туда наши фотографии, вырезки из журналов, писала стихи от имени наших любимых актеров или постоянных покупателей. В моей газете главное поздравление было от Высоцкого, очень смешное. В нём Верушка, что называется, протащила моих друзей-алкоголиков с «Союзмультфильма». Но ничего обидного в этих стихах никогда не было.

Обычно на праздничный обед мы брали цыплят-табака или бастурму в гостинице «Советская». Это уж была Фирина забота. Она одна или с кем-нибудь из девочек моталась туда на такси. А на свои дни рождения мы обычно готовили что-нибудь своё и приносили в магазин. Сладкого и выпивки у нас было просто завались – от благодарных покупателей. Водка, коньяк, вино – все это у нас не переводилось. Шоколадок и шоколадных наборов нам приносили так много, что наша Людочка Б. стала вести два списка «Шок.» и «Шок. наб.», где отмечалось, кому в данный момент полагается шоколадная плитка или шоколадный набор. Правда, особо шикарные наборы мы делили на всех, как и прежде. Фира часто предлагала нам выпить «по восемь грамм», что означало налить чайную ложку коньяку в чай.

Среди наших постоянных покупателей были очень щедрые люди, хотя совсем и не богатые. Например, к нам приходила одна очень милая дама по имени Мара Ивановна. Она интересовалась немецкой классической литературой и покупала собрания сочинений Гёте, Гофмана, Шиллера, а потом почему-то их продавала. Как только она получала за них деньги, она шла в булочную в дом на улице Герцена, расположенный напротив нашего магазина, и покупала нам торт. Мы уговаривали её этого не делать, но она говорила, что это доставляет ей удовольствие. За нашей молодой красоткой Татьяной Ф. (в замужестве Н.) совершенно безнадежно ухаживал один уже немолодой человек. Он на последние деньги покупал ей торты и пирожные. Естественно, мы дружно их поедали, хотя вроде бы и совестно было. Он называл Татьяну «динозавриком» и только любовался ею, а нам предоставлял пользоваться его слабостью. Вообще-то и Елена Павловна рассказывала об одном своем пожилом воздыхателе, который приглашал её, Александру Фроловну и ещё кого-нибудь из наших к себе домой и закатывал лукулловы пиры, сам же в это время играл для них на фортепиано. Ну что ж, такова жизнь.

Кто-то, теперь уже не помню, кто именно, сосватал нам с Верой человека по имени Гарт Сергеевич. Он оказался славным дядькой лет пятидесяти, имел какое-то отношение к спорту, даже как-то раз отправил Веру в байдарочный поход под видом инструктора. Я даже не помню, какими книгами он интересовался, возможно, классическими детективами. Но самое главное, он приносил нам брагу хорошей очистки, которую наш 79-й Алик окрестил «гартовкой» и очень высоко ценил. Мы-то предпочитали «Болз» или чего полегче. Правда, «Болз» нам не очень часто доставался, зато «Арбатское» лилось рекой, потому что его каждую субботу приносил тот же Алик, тоже очень щедрый человек.