Если Александра Фроловна и не произвела на меня особого впечатления, то уж, конечно, товаровед Елена Павловна В-ва была очень эффектной женщиной и могла произвести впечатление на кого угодно, особенно в то время. Ей тогда было 49 лет. Она была статной женщиной с высокой грудью, узкой талией и широкими бедрами. Черты лица были некрупные, очень приятные. Глаза карие, глубоко посаженные, красивого разреза. Носик – прелесть, рот – тоже, и очень хорошие зубы, за которыми она следила. Очень приятная улыбка и невероятный у такой крупной женщины почти детский нежный голосок. Волосы у неё были каштановые, она их подкрашивала, потому что в них уже проступала седина. Держалась она прямо и выглядела всегда лет на десять моложе. Её имя было окружено легендами.
Она всегда была хороша собой, её юность и молодость пришлись на предвоенные и военные годы (Елена Павловна родилась в 1921 году), училась в Институте иностранных языков, но не окончила обучение. Её отец, как она рассказывала, был директором крупного гастронома и, кажется, попивал. Дома у них ничего особенного не было, и даже фининспекторы, которые приходили проверять, как живет человек, занимающий такое прибыльное местечко, удивлялись: «Ну, В-в, ты даешь! А ещё директор магазина!». У Елены Павловны были очень красивые мама и тетя, и обе долгожительницы. У её мамы были такие же тёмные карие глаза, прекрасная фигура, только волосы были абсолютно седыми. Оказалось, что Елена Павловна училась в одной школе, находившейся на Проспекте Мира, вместе с моей институтской преподавательницей английского языка Ниной Исидоровной Либерман, о которой Елена Павловна говорила: «Ну, Нинка всегда была очень умная!». Сама Елена Павловна тоже была умной, обаятельной и сердечной женщиной. У неё был хороший вкус, и она красиво одевалась. Впервые я её увидела в длинной норковой шубе и изящной меховой шапочке, которая очень ловко сидела у неё на голове. Она могла себе это позволить, так как в то время уже была замужем за Александром Александровичем Дейнекой, одним из главных советских художников. У него была дача в Переделкино, двухкомнатная квартира на Пушкинской площади, старенький «Москвич» и даже свой шофер – по нашим советским понятиям, они просто купались в роскоши. При моей зарплате в 85 рублей плюс кварталка в 40 рублей положение Елены Павловны казалось мне заоблачным, но никогда не вызывало зависти. Она была такой милой, приятной и умной женщиной, что я могла завидовать лишь её красоте и обаянию – ведь в её жизни было столько интересных мужчин. В букинистический магазин она перешла из Госконцерта, Елена Павловна была там администратором или ещё кем-то. Говорили, что у неё был роман с Николаем Р., известнейшим артистом оперетты и невероятным красавцем. Дейнека увидел её в нашем магазине. Он был намного старше, на целых двадцать лет, ей тогда было около сорока. Она долго и умело скрывала этот роман, пока через девять лет они, наконец, не поженились. Как рассказывала она сама, Александр Александрович сказал ей: «Я не хочу, Лёля, чтобы всё после моей смерти досталось государству. Лучше пусть всё останется тебе». Он был ещё жив, когда я пришла в магазин, и один раз мне довелось услышать его голос, когда он по телефону попросил Елену Павловну. Это был голос очень пожилого и очень больного человека. Он умирал от цирроза печени, и через год его не стало.
Короче говоря, Елена Павловна была общепризнанной звездой нашего магазина, вокруг неё постоянно вились какие-то солидные мужчины, которые постоянно норовили поцеловать ей руки, а она их прятала за спину, смущалась и приговаривала своим детским голосом: «Нет-нет, не надо, они у меня грязные от книг». И это была правда: мы все после покупки становились грязными, как шахтеры в забое. Мне же Елена Павловна казалась кладезем премудрости в нашем деле, потому что все только и ждали её прихода, чтоб она разобрала и оценила кучи книг, которые лежали в товароведке на сохранных расписках. Дело в том, что Елена Павловна, как примадонна, приходила на работу по своему расписанию. Муж болел, она часто плохо себя чувствовала, и у кого же хватило бы духу приказать ей приходить на работу каждый день и работать четко по графику? Поэтому товароведка часто пустовала, а в окошке красовалась надпись «Покупки нет».
Кстати, меня удивляло то, что никаких окошек в нашей товароведке, собственно говоря, и не было. Товароведку от торгового зала отделяла высокая, но довольно легкая и редкая решетка, в которой находились два больших окна. Со стороны товароведки у каждого из окон стоял большой стол. Стеллажи с купленными книгами находились за спиной товароведов, у стены. Таким образом, все, что там лежало, было доступно обозрению покупателей, из-за чего часто возникали конфликты. Какой-нибудь не в меру глазастый покупатель мог заметить, что на стеллажах лежат романы Агаты Кристи или какой-нибудь драгоценный учебник, вроде Бонк или Поповой и Казаковой, и начинал требовать, чтобы ему их продали. А у нас на эти книги были совсем иные виды. Ну, и сами понимаете, что из этого получалось. Когда я начала работать более или менее самостоятельно, я переставила стеллажи глухой стеной к торговому залу, но это произошло не сразу. Поначалу для меня авторитет Елены Павловны был непререкаем, а ей, по-видимому, было безразлично, что и где стоит. К тому же она обладала потрясающей способностью улаживать конфликты, идя навстречу всем требованиям настырных покупателей. С одной стороны, она была просто добрым человеком, а с другой стороны ей было проще уступить, чем вступать в пререкания.
В товароведке, ближе ко входу в кухню стоял круглый стол, заваленный кучками книг, оставленными нашими «продавателями» под сохранные расписки. Некоторые кучки лежали там месяцами, а их владельцы ждали, когда Елена Павловна придет в магазин и разберется с их добром.
Когда же, наконец, объявляли покупку книг открытой (обычно на полдня, на большее денег в кассе не хватало), в магазине начиналось светопреставление. На прием книг садились: сама Елена Павловна, Александра Фроловна, Вера С, а потом и я. Ещё до открытия магазина на улице образовывалась очередь, и когда двери магазина открывались, вся орава «продавателей», давясь и толкаясь, влетала в магазин. Порой начиналась перепалка, кто тут первый, а кто – второй, словом, все было как у всех в эру всеобщего дефицита. Мы старались держать эту орду в относительном порядке и работали по возможности быстро, но это стоило больших нервных затрат. Тут же разрывался телефон, по которому требовали ту же Елену Павловну. Тут же вспыхивали конфликты по поводу отбора книг и их оценки, гасить которые призывали ту же Елену Павловну. Ей это и льстило, и одновременно жутко надоедало. Время от времени из кассы доносился вопль нашей Софочки, что все деньги кончились и что нам следует прекратить писать квитанции. «Продаватели» начинали ещё больше нервничать, а мы пользовались небольшой передышкой, чтобы попить чайку или перехватить бутерброд (а кое-кто и сладкую булочку). Потом какой-нибудь из покупателей платил что-нибудь в кассу, и вся кутерьма начиналась заново.
Короче, к 14:00, когда магазин закрывался на часовой перерыв, у всех, кто сидел на покупке, разыгрывалась дикая мигрень. Те из «продавателей», которые никак не успевали оформить свои книги, рвали и метали или слезно просили нас принять их после обеда, на что никто не соглашался, и, наконец, со скандалом или с уговорами мы закрывали покупку и в изнеможении после четырехчасовой непрерывной писанины отправлялись на кухню обедать и пить чай. Елена Павловна своим невероятным детским голоском жаловалась на головную боль и ломоту в пояснице. Остальным тоже было невмоготу. Меня со временем все это стало очень удивлять: зачем копить столько проблем и потом стараться разрешить их за полдня? Почему нельзя наладить систематическую покупку книг? Зачем этот глупый перерыв в самый разгар работы? Неужели нельзя отдохнуть и пообедать по очереди? Могу сказать, что позже, когда мои позиции в магазине окрепли и опыта у меня стало чуть побольше, я перестала закрывать покупку, вот только с обеденным перерывом поделать ничего не могла. Ну, об этом позже.
