– А ты с мамой дружила? – на днях спросил Гарри.

Он вечно задавал вопросы. Кристал вечно выдумывала ответы.

– Конечно, – сказала она. – Кто ж с мамой не дружит?

Плохо, что он работает в театре «Чертоги» на этого старого козла Баркли Джека, но не объяснишь, почему Кристал против, не коснувшись того, чему лучше гнить себе спокойно во мраке прошлого. Баркли – грязная старая скотина, но он хотя бы не по мальчикам. Иначе Кристал не подпустила бы к нему Гарри и на пушечный выстрел. Но все равно нельзя, чтоб такая сволочь коптила небо. Кристал пару раз встречалась с Баркли – Кристал ему «представляли». Ничего не случилось, он не заинтересовался – она для него была, видите ли, «старовата». Ей тогда стукнуло аж целых четырнадцать лет. Бр-р, как вспомнишь – вздрогнешь. В Бридлингтоне дело было, само собой. Хоть на край света сбеги, все равно вернешься в Бридлингтон.

Едва Карри уснула, Кристал заварила мятного чаю и обозрела свой улов с распродажи. После долгих раздумий освободила торт «Виктория» из удушающей пищевой пленки и выложила на барную стойку. А потом долго на него смотрела, барабаня накладными ногтями по отполированному граниту, – мол, давай, бисквит, не тяни, посмотрим, что ты выкинешь. Сердце в груди колотилось молотом, ребра стягивали его, точно корсет, с каждым мигом туже. Словно Кристал вот-вот совершит убийство. Торт делал вид, что он тут ни при чем, и Кристал, еще подискутировав сама с собой, отрезала скромный кусочек. Съела стоя – так она меньше ему обязана. Ну и пакость. Кристал убрала торт в буфет.

– Нарастила себе, киса? – засмеялся Томми на днях.

Кристал вечером чистила зубы в ванной, а Томми обхватил ее руками сзади и цапнул за живот под прелестной ночнушкой «Ла Перла». В детстве у Кристал не было ночнушек и пижам – на узкой койке в трейлере приходилось спать в трусах и майке.

«Нарастила»? Твою же мышь, а? (Может, несколько фунтов, но это мышцы, от вин-чуна.) Наглый мудак. Мутант. Наглый мутант, поправилась она. (Почему-то звучит еще хуже.)

– Да я не против, – сказал Томми, руками переползая ей на бока. – Люблю, когда на женщине мясо. Есть за что подержаться – точно не упадешь. Попины уши – полезная штука.

Кристал достала торт из буфета и поставила на барную стойку. Опять развернула, отрезала еще один скромный кусочек. На сей раз сидя. Отрезала еще кусочек, не такой скромный. Съела. А потом отрезала еще и еще и все запихивала в рот. Удивительно, как быстро можно сожрать целый торт, если всерьез взяться за дело.

Когда торт закончился, Кристал некоторое время посмотрела на пустое блюдо, а потом пошла вниз, в уборную, и там все вытошнила обратно. Чтобы смыть, пришлось сливать воду дважды. Унитаз оттерла с отбеливателем. До того чистый унитаз – хоть ешь из него. Кристал заново сложила полотенца, расправила их на вешалке, выровняла лишние рулоны туалетной бумаги в шкафу под раковиной и опрыскала ванную духами «Ж’адор». Она вся как будто стала легче, очистилась. Вернулась в кухню, загрузила посудомойку. Затем снова пошла в оранжерею и закурила. Опять за старые фокусы, Кристина, подумала она. Что на тебя нашло?

База съемочной группы «Балкера» располагалась через пару кварталов. Оккупировали полпарковки – и не задешево, по прикидкам Джексона. Всю неделю снимают здесь – в «арке» Джулию похищал бесноватый психопат, который сбежал из тюрьмы и теперь прятался от полиции. Джексон не запомнил, почему бесноватый психопат решил привезти Джулию на море, – спустя время Джексон перестал вникать в «арку».

Уже пять – Джулия говорила, что, скорее всего, примерно сейчас должна закончить. Завтра у нее выходной, и сегодня Натан переночует у нее в гостинице «Краун-Спа». Джексон предвкушал тихий вечер: жить с Натаном – все равно что внутри спора. До последнего времени Джексон и не сознавал, как ценит одиночество.

(– Кое-кто назвал бы это затворничеством, – сказала Джулия.

– Длинное громкое слово, – сказал Джексон.)

А до конца каникул еще несколько недель. Сын скучал по друзьям – сын вообще скучал. Он, более того, по его словам, подыхал от скуки. По результатам вскрытия, сообщил ему Джексон, в графе «причина» свидетельства о смерти еще никто и никогда не писал «скука».

– А ты видел вскрытие? – оживился Натан.

– Сто раз, – ответил Джексон.

А сколько трупов видел?

– Ну, типа за всю жизнь?

– Слишком много, – ответил Джексон.

И у всех по лицам читалось, что столу в морге они бы с радостью предпочли скуку.

В поисках парковочного места кружа по Эспланаде, Джексон посматривал на окрестные дома. Территория Сэвила – «Джим», который «все устроит», где-то здесь обзавелся квартирой. На перилах Эспланады над пляжем некогда висела табличка «Вид как у Сэвила». Давным-давно сняли, конечно. Захоронили с почестями, достойными католического святого, – теперь она гниет в безымянной могиле, дабы никто не осквернил. Туда и дорога, думал Джексон, – жаль, что дело так затянулось. Жаль, что по миру шастает столько других хищников. Одного, допустим, накроешь, но на пусто место мигом ринется еще десяток, и устроить иначе не удается, похоже, никому.

Поразительно, сколько извращенцев можно упаковать на единицу территории. Джексон до сих пор помнил многолетней давности лекцию сотрудницы службы опеки. «Сходите летом на любой приморский пляж и посмотрите вокруг, – сказала она. – Увидите сотню педофилов в их естественных охотничьих угодьях».

Вид, впрочем, и впрямь великолепный – перед ними расстилалась панорама Южного залива.

– Красиво, – сказал Джексон Натану, хоть и знал, что красивые виды начинаешь ценить самое раннее после тридцати; и Натан все равно увлеченно пялился в свой оракул под названием айфон.

Джексон увидел, где можно припарковаться, и в этот самый миг к ним по Эспланаде поплыл восхитительно величавый фургон «Мороженого Бассани». Фургон был розовый, и в нем играла песенка «Пикник для медвежат»[24]. Колокольчики на последнем издыхании – музыка (если можно так выразиться) получалась скорее скорбная, чем жизнерадостная. Джексон смутно припоминал, как пел это дочери, когда та была еще крохой. Прежде ему не приходило в голову, что песня-то грустная. Если пойдешь сегодня в лес, лучше прикинься валенком. Зловещая даже. Сейчас стало не по себе.

Вроде была какая-то история с этими розовыми фургонами? Ими, помимо прочего, и соблазняли детей. Можно ли загипнотизировать ребенка колокольцами фургона с мороженым? Заманить, как гамельнский крысолов, увести навстречу ужасной судьбе? (Или Джексон читал это где-то у Стивена Кинга?) Кто теперь управляет «Бассани»? По-прежнему семейный бизнес или только имя осталось?

Как познакомились Бассани и Кармоди? В муниципальном совете, на благотворительном званом ужине? Обрадовались, должно быть, найдя общий интерес к одинаковому фуражу. Гнетуще знакомый сюжет, повесть о девочках – да и мальчиках, – которых выманивали из детских домов, из-под опеки приемных родителей или из неблагополучных родных семей. Бассани и Кармоди – члены муниципального совета и уважаемые филантропы на высоких должностях, в таких учреждениях их принимали с распростертыми – да господи, приглашали, как вампиров. Они приносили дары – зазывали детей на рождественские вечеринки, выезды на природу и к морю, в походы и на каникулы в трейлерах: у Кармоди были трейлерные стоянки по всему восточному побережью. Детей бесплатно пускали в галереи игровых автоматов и на ярмарки с аттракционами. Мороженое, сласти, сигареты. Угощение. Малоимущие детки любят угощения.

Всегда ходили слухи о том, что был некто третий. Не Сэвил – у того было свое шоу, отдельно от Бассани и Кармоди. Эта парочка куролесила десятилетиями – и никто их не ловил. Была такая телепрограмма, называлась «Старые добрые времена»[25], поклон почившему мюзик-холлу. Старые телепрограммы по сей день – почему-то, кто его знает почему – повторялись по Би-би-си-4.