И если привычки Максвелла Бык тоже познал, то о прошлом он никогда не спрашивал. Может быть, ему не нравилась сама тема того, что прошло. Может быть, он думал, Максвелл расскажет все сам. Но тот не говорил, когда его не просили. И между ними все еще было много того, что предстояло изучить.

— Давай возьмем с собой кексики, — предлагает Бык, рассматривая рекламу на треугольной подставке рядом с хромированной солонкой.

— Ты не наелся?

Тот закатывает глаз.

— А с чего бы мне наесться? — он стучит себя по груди. — Чтобы прокормить эту говядину, одной кильки недостаточно.

— Нам надо переехать на ферму. Будем кормить тебя ведром.

— Не давай обещаний, которые не сможешь выполнить.

Максвелл улыбается.

Они все же берут кексики. Бык прижимает к груди полосатый оранжево-черный пакет, пахнущий ванилью и малиной, довольный, как слон. В дороге их все равно приходится держать Максвеллу. Только шлем удерживает его от того, чтобы не вжаться лицом в пакет, ароматный, словно ягодная лужайка.

Когда прошел месяц с тех пор, как они начали жить вместе, Максвелл ожидал чего-нибудь вроде предложения отказаться от презервативов в знак эксклюзивности их отношений. Такого простого, банального. И внезапно собственное имя на запасном шлеме железного быка показалось невероятным. Куда большей защитой, чем все, о чем он мог подумать.

Он помнит, как глупо, должно быть, выглядел, доверчиво сжимая его в руках. Но Бык не счел его глупым.

Резинки с тех пор они не покупали.

Ближе к дому к пакету с кексами прибавилась упаковка Гиннесса. Это же пятница, черт побери!

— Во сколько начинается матч? — спрашивает Бык на третьем пролете.

— Если ты будешь так медленно идти, то мы его пропустим, во сколько бы ни начался, — ворчит Максвелл сзади.

Бык нарочно еле двигается. А из-за узости лестниц в доме его невозможно обойти. Проклятый сломанный лифт и проклятый седьмой этаж. Это слишком долгая дорога.

— Кто с кем играет?

Максвелл громко фыркает сзади. Тоже мне, фанат. Не знает, кто с кем играет. Желание ляпнуть что-нибудь едкое крутится в нем, как шарик в бочонке для бинго, но он молчит. Не стоит убивать в Быке его единственный интерес к местному.

— Ливерпуль и Лестер Сити, — со вздохом говорит он.

— Не Вест Хэм.

— Не Вест Хэм.

— За кого ты?

Судя по тому, что идти он стал еще нерасторопнее, что-то у него в голове.

— Лестер.

— М-м-м.

Остается пролет.

— Тогда я за Ливерпуль.

«Вот уж вредина», — думает Максвелл. Ведь будет подначивать его весь матч и сгрызет мозги в случае победы Ливерпуля. Но он не такой фанат Лестера, чтобы его можно было этим поддеть.

— Мы не подеремся, — так и говорит он.

— О, у меня другая цель.

Максвелл смеется, когда Бык прижимает его к стенке. Кексы в пакете между ними мягко сминаются. Он думает о том, чтобы не испачкать пиджак об известку.

— Если выиграет Ливерпуль, — Бык гладит его по щеке, — я тебя трахну.

И пиджака уже нет. Кексов уже нет. Матч приобретает забавный интерес.

— Если Лестер, — Бык наклоняется к его уху, не доверяя стенам, и его голос — едва различимый шепот, — то ты меня.

Внутренности Максвелла сладко содрогаются от мыслей, окруживших его разум стаей назойливых мух.

— А если… — Он сглатывает, — если ничья?

— Шестьдесят девятую никто не отменял, — усмехается Бык, наконец отпуская его.

Словно ничего и не было, он поднимается по лестнице, оставив тяжело дышащего Максвелла с кексами на месте. Рассматривая исчезающий из виду зад, туго обтянутый джинсами, тот качает головой.

— Лестер, не подведите.

Прижимая пакет к груди, он перепрыгивает через ступеньку, скачками догоняя цель.

Бык останавливается перед дверью, и Максвелл успевает задаться вопросом, что на этот раз у него на уме.

— Опять забыл ключи?

— Цыц.

Он отходит в сторону, открывая озадаченному Максвеллу вид на дверь. Металлическая створка, не удерживаемая замком, поддается легкому дуновению ветра и от сквозняка от форточки на этаже звучно шлепается о косяк.

— Я запирал.

— И я.

Они переглянулись. Это могло значит одно. Внутрь кто-то проник. Вряд ли желанный и вряд ли безопасный, учитывая характер деятельности обоих.

Бык сжимает в кулаке ключи, которыми до этого собирался воспользоваться, чтобы придать ему еще больше веса, как будто без этого размером с голову нормального человека он не выглядит достаточно внушительно.

— Оставайся тут.

— Еще чего.

Максвелл опускает пакеты на пол слева от двери и дергает ее на себя, намеренный опередить. В последний момент Бык смещает его в сторону, первый заглядывая в коридор.

Внутри тихо, не слышно даже тиканья часов — все элементы в этой квартире электронные. Максвелл прислушивается. Кто бы тут ни был, он ведет себя достаточно тихо, чтобы не быть различимым.

Ему начинает казаться, что внутри никого нет. Он думает об обыкновенных взломщиках и мысленно пересчитывает ценные предметы, которые они могли увести. Смартфон у него с собой, флэшка и особо важные документы в кармане. Никуда без своего добра. Бык считает это его манией.

Максвелл начинает размышлять о вещах Быка, когда тот без предупреждения шагает вперед. Останавливается у кухонной двери, вздыхает удивленно и опирается о косяк.

Максвелл заглядывает внутрь из-под его руки. И это действительно странно.

Сидя на диванчике за столом, незнакомый мужчина пьет чай из большой кружки. Ведет он себя уверенно, как у себя дома, а, подняв взгляд, смотрит на них едва ли не с недовольством. Мол, зачем беспокоите?

— Долго же я вас ждал, — с укором говорит он, опуская кружку на столешницу.

У Максвелла есть ощущение, что Бык его знает.

— Кто это? — спрашивает он, надеясь вложить в свой вопрос все негодование — кто этот человек, что он тут делает, по какому праву вломился внутрь.

У него не выходит. Бык смыкает губы все еще приоткрытого рта и щурит глаз, будто увидев что-то неприятное.

— Это Гатт.

— Гатт, — повторяет Максвелл, надеясь услышать пояснения, но их нет.

Мужчина, сидевший со сдвинутыми ногами, отводит одну в сторону, словно собравшись встать, но не встает. И создается впечатление, что он просто занимает больше места. Места на его кухне. Это ему не нравится.

Бык опускает ключи обратно в карман. Кем бы этот Гатт ни являлся, он его не опасается. Тем не менее, Максвелл все равно негодует. Но молча.

— Как ты меня нашел? — тихо спрашивает Бык.

— Недружелюбно, — замечает незваный гость. — Может быть, сначала по чашечке?

— Мне кто-нибудь что-нибудь…

— Я тебе потом все объясню, — перебивает Бык. — Иди забери пакеты с лестницы.

Это больше похоже на повод отослать его куда-нибудь. Максвелл чувствует себя растерянно. Немного ребенком, которого прогоняют играть, пока взрослые поговорят. Немного женщиной, далекой от дел мужчин, что его особенно задевает.

Он скрещивает руки на груди.

— Сам иди.

Наверное, у него слишком надутый и сердитый вид, потому что Бык не пробует уговорить его второй раз.

— Хорошо, — вздыхает он, не скрывая, насколько разочарован ситуацией в целом. — Это, как я сказал, Гатт, мы с ним раньше работали. В Штатах.

— Где работали? В… р… В том месте? — он не уверен, знает ли незнакомец о разведке.

Гатт улыбается, обнажая десны. Он знает.

— Не совсем.

— Слушай, это не очень интересная история. — Бык дотрагивается до его плеча, и прикосновение — один из этих приемов. Убеждения. Он всегда на них ведется. — Я расскажу все позже. Может быть, ты подождешь…

«Бык, пошел к черту», — разгневанно шипит внутри Максвелл, но вслух ничего не говорит. Он садится на стул напротив Гатта и возвращает руки в прежнее положение.

Тот сверлит его глазом секунд десять, а потом отходит назад и опирается о столешницу, чтобы держать обоих в поле зрения.

— Вы не будете чай? — спрашивает Гатт, будто это они у него в гостях.