— Я рассказал тебе о том, что никому не рассказывал, — недовольно заявляет Бык, стуча кулаком по его бедру. — Ты мне должен.

— У тебя какие-то неправильные представления о местной системе образования. В конце концов, это уже не девятнадцатый век, когда…

— Ну-ну-ну.

Максвелл постанывает, пытаясь выбраться из-под внезапно оказавшегося сверху настойчивого любовника.

— Грязные, — требует тот. — Подробности.

— А не то? — Он приподнимает бровь.

— А не то ничего не будет.

— Как только били отбой, мы все надевали кожаные трусы и трахали друг друга рукоятями плетей, которыми нас до этого стегал физрук.

— Это было бы слишком хорошо.

От его взгляда всему внутри становится тепло.

— Я, — он хмурится, думая, что еще не раз пожалеет о сказанном, — делал кое-что особенное с несколькими парнями. Ничего серьезного, я был только подростком. Все тогда этим занимались.

— О, старая добрая взаимная дрочка.

— И другое. У нас считалось, что педики это только те, кто целуется и занимается прочими нежностями. А остальные… просто экспериментируют. Я думал, что я один… там странный. Из-за своих мыслей. Мне хотелось целоваться.

— Несправедливо.

Бык долго смотрит на него, только тяжело дыша.

— Ты просто прелесть.

Он ерзает сверху, и Максвелл кряхтит от того, какой вес на нем разом оказался. Он думает о том, что как никогда точно представляет, что такое «плющит».

Отвлекает его только смс, пришедшая на его мобильник. Бык удерживает Максвелла одной рукой, второй пытаясь справиться с устройством и прочесть сообщение. Сдавшись, он садится рядом и целиком занимается почтой.

— Что там? — спрашивает Максвелл, поднимаясь на локтях.

— Все нормально, — читает Бык, почти не шевеля губами. Судя по его виду, ему не кажется, что все нормально.

Он щурится и трет нос, отводя взгляд от дисплея, и это не хороший признак.

— Что? — взволнованно интересуется Максвелл и садится.

— Он написал, что все нормально, — повторяет тот. — Он никогда не писал мне на этот телефон.

— Кто он? Крем?

— Ну да.

— И… что это может значить?

— Ничего хорошего.

Бык занимает себя на половину часа, устраиваясь перед ноутбуком. Его широкая спина загораживает весь обзор, и Максвелл только и делает, что «не мешает», как было указано недовольным голосом позднее. Он удивляется так, что не описать, когда Бык начинает бормотать про себя. Сначала тихо, потом громче. И в итоге он уже обращается вроде как к нему, и это странно.

— Не отвечает. Знаешь, Крем любит отвечать. В этом смысле, ты понял. Я с ним иногда даже переписываться боюсь, а то это затянется на целую историю. Может, у него нет средств на счету? Не думаю, у него это, как его? Ну ты знаешь. Автоматическое списание. Удобная штука, если не трещишь по часу в роуминге. Так и в последней рубашке остаться недолго.

Этого парнишку сложно забыть. Максвеллу выдалось однажды оказаться на ужине с ними двумя. Он передавал Быку какие-то документы, и они произносили массу непонятных слов, которые, как он подозревал, непонятны были не в силу акцента. Максвелл только ковырял свой салатик, рассматривая стену напротив. Один раз в разговоре он услышал от Крема: «а твой знает?», — и после они оба посмотрели на него. Так неловко и довольно он себя никогда еще не чувствовал. «Его».

Крем ему понравился.

Максвелл не прерывает. Расстояние от его колена до поясницы Быка — всего пара дюймов — позволяет чувствовать его тепло. Отчего-то кажется, что касание все испортит.

— Сейчас бы надраться, ага. Так чтобы совсем. Как только все это закончится, так и сделаю. И только попробуй меня контролировать.

— Не буду.

Услышав его голос, Бык поворачивается и рассматривает его почти изумленно. Наклонив голову, он долго целует Максвелла и вроде даже приходит в себя. Тот держит его за подбородок, словно мешая отвернуться и взглянуть на экран, который вновь вернет его к проблемам.

— Хорошо, что ты рядом. — Бык закрывает глаз и упирается плоским носом в его лоб. — Вроде ничего не делаешь, а мне отчего-то легче.

— Ты не позволяешь мне ничего делать, — замечает Максвелл тихо.

Это звучит, как тихий упрек, и он не может понять, говорит ли об этой ситуации или об их жизни в общем. Но это слишком правда, чтобы ее можно было признать без боли.

Бык, наивно пытающийся спрятать беспокойство в пустых словах, так трогателен, что Максвелл чувствует себя девочкой, посмотревшей видео со щенятами, напившимися молока и лежащими розовыми животиками кверху. Совершенно обезоруженно.

В такие моменты особенно сложно контролировать себя и не сказать лишнего. Пока лишнего.

— У нас еще есть кексики, — зачем-то припоминает Бык. — В любом случае этот вечер не так плох. Как мог быть.

— Кексики все меняют, — соглашается Максвелл.

— Ты хочешь?

— Нет.

— Тогда я тебе не оставляю.

— Эй. Вдруг завтра захочу.

— Завтра это уже поздно.

Бык выворачивается из его рук и поднимается. Ну что ж. Если ему так дороги кексы, пусть разбирается с ними в одиночку. Максвелл не настолько любит сладкое, чтобы пытаться отбить свою долю.

Он ложится на бок, провожая глазами спину Быка до двери в коридор, и подкладывает руку под голову.

Как он и полагал, взгляд на экран ноутбука возвращается с небес на землю. Максвелл просматривает список сообщений с темами, состоящими из непонятных ему слов и символов; единственно знакомая ему гласит «Недовольны размером вашего ростка?». Его разбирает смех от того, что это сообщение отмечено, как прочитанное. На самом деле это забавно, поскольку проблем в этой области у Быка нет. О… а вдруг они у Максвелла? Вдруг это его росток неудовлетворителен? Он быстро вытряхивает эти мысли. Ну. Сначала заглядывает в штаны, а потом вытряхивает.

Его трогает, что Бык так беспокоится о своих. Он мало что знает о его людях, но представляет себе что-то вроде группки непонятных личностей, распиханных по всем сферам и концам земли, — а иначе как объяснить, что у того всегда кто-то где-то есть.

Он задумывается о том, что могло случиться с Кремом, от которого пришло тревожное для Быка сообщение, и который с тех пор недоступен для связи. Вдруг он просто… занят или что-нибудь такое. У всего мира суббота, и кто угодно мог забыться.

Максвелл почти убеждает себя в том, что все хорошо, когда значок сверху браузера мигает, обновляя страницу, и в списке непрочитанных появляется еще одна плашка.

Он никогда не брал в руки компьютер без спроса, не копался в личных сообщениях и смс. Отчасти говоря себе, что так правильнее, отчасти для своего собственного спокойствия. Утром, смотря спортивные сводки, он, по крайней мере, так думал.

Но Бык гремит на кухне, полоска нового входящего ослепительно желтая, а любопытство и волнение столь сильны, что перебороть их не выходит.

Дрожащей рукой Максвелл дотягивается до тачпада и сдвигает курсор в запретном направлении.

Что же я делаю. Зачем я это делаю. Это нечестно. Неправильно. Тинки-Винки гей.

Закопавшись в последнюю мысль, Максвелл пробегает глазами по одной единственной строке в сообщении. Похоже, оно от Хмурика, еще одного из банды.

«П24. Нет связи с». И на этом знакомые символы обрываются. Как будто знакомые много что сказали.

— Бык, у тебя новое сообщение, — говорит рот, почти не согласовавшись с мозгом. — Я его открыл.

Интерес, пожалуй, слишком силен, чтобы позволить себе быть не в курсе происходящего еще четверть часа, что его американский дешифровщик проведет, расправляясь с кулинарией.

Бык в дверях выглядит раздраженным. Он смотрит на Максвелла сердито, и тому немного не по себе. Но потом Бык дожевывает то, что ел, а с набитым ртом продолжать выглядеть сердито у него не выходит.

Он не садится на кровать, только отворачивает компьютер со столом к себе и низко наклоняется, разглядывая маленькие буквы. Когда он дочитывает, сесть ему все же приходится.

Максвелл боится коснуться его, так тот напряжен и встревожен, вновь и вновь набирая номер, с которого недавно получил сообщение. Ответа нет. Нет. И гудки прекращаются.