— В вас, мессир Алигьери, словно сосуществуют два человека. Один — молодой любитель повеселиться, автор изящных стихов, блестящих и сладострастных, повествующих о горечи неразделенной любви. Я ведь тоже читал ваши стихи об этой самой Беатриче, на самом деле являющейся… Являющейся… — забубнил кардинал, роясь в бумагах. — Являющейся некоей Биче деи Портинари, несчастной девушкой, выданной замуж за старого Барди… А ведь у вас прекрасные стихи! Достойные подражания в искренности описания любовного чувства. И вот…
Данте передернуло, а кардинал опять замолчал, зарывшись в бумаги.
— И вот, — вновь заговорил Акваспарта, — ваши стихи приобретают огромную популярность. Молодые поэты подражают вам, воспевая предмет своей любви, так похожей на вашу. Они объединяются по этому интересу и присваивают себе титул приверженцев любви. Я не ошибаюсь?
С этими словами кардинал вопросительно уставился на поэта, который, однако, ничего не ответил, застыв на месте, как настоящий соляной столп.
— Предводителем же этих приверженцев стал ваш друг Гвидо Кавальканти. Или он вам уже не друг? Вы же изгнали его из Флоренции. Интересно — почему?.. А другие приверженцы! Они ведь все люди незаурядные. Например, Франческо из Асколи. Якобы астролог, а на самом деле — опасный еретик! Слепец, ведущий за собой к погибели других слепцов! А некий Чекко Ангольери, оказавшийся нынче во Флоренции после того, как побывал в тюрьмах своей родной Сиены!..
— Вы, кажется, говорили, что во мне сосуществуют два человека…
— Вот именно! Несколько лет назад молодой певец идеальной любви уезжает учиться в Париж. Можно было ожидать, что оттуда он вернется еще ученей и разумней, но на самом деле он просто испарился. А на его месте возникли вы, мессир Алигьери. Совсем другой человек!
— Другой?
— Вот именно! Вопреки своим привычным нравам и презрению к плебеям, о котором вы неоднократно заявляли, вы вступили совсем на иной путь. Начали заговаривать зубы простолюдинам на улицах, добиваясь избрания в какие-то нелепые органы власти. Стали растрачивать природные дарования в спорах, как лучше проложить улицы, какие налоги установить. Вы явно разочаровались в вечности, которой служили, и связались с лавочниками и торгашами, вступив на дорогу, ведущую в никуда. И, разумеется, стали пустым местом. Зачем вам все это нужно, мессир Алигьери?
— Допустим, в порядочном человеке живо стремление делать добро, которому нас учили отцы, — ледяным тоном ответил Данте.
— Хорошо. И кто же эти великие учителя, ставшие вам примером? Не считая, конечно, вашего наставника в общественной деятельности известного содомита Брунетто Латини[42], избежавшего заслуженной кары лишь благодаря смерти? Кстати, он тоже приникал к источникам знаний в Париже и даже писал свои сочинения на французском!
— Примером мне служили многие патриоты моего родного города. В первую очередь Фарината дельи Уберти, Моска Деи Ламберти и Теггьяйо Альдобранди[43].
Акваспарта прищурился:
— Так вот кто вас вдохновляет! Кровожадный гибеллин, жалкий безумец, чьи действия вылились в резню на улицах Флоренции, и еще один педераст! Неплохая компания!
Разгневанный Данте шагнул к кардиналу, а тот снова потряс у него перед носом бумагами:
— Знаете ли, мессир Алигьери, занимающиеся вами сотрудники моей канцелярии выработали целую теорию. Они считают, что все началось со смерти вашего отца. Этот, скажем так, иногда честный торговец при жизни мог обеспечить вам беспечное и расточительное существование. Когда же он преставился, вам пришлось начать каким-то образом зарабатывать себе на жизнь.
Кардинал с трудом освободил свое грузное тело из объятий небольшого трона, на котором восседал, подошел к окну и жестом пригласил своего гостя подойти поближе.
— Смотрите! У вас в городе вспыхнула настоящая строительная лихорадка. Сколько у вас строят зданий? Сколько прокладывают улиц? Сколько лавок открывается у вас каждый день? И каждый раз требуется разрешение. А разрешение чего-то да стоит. Не золота, конечно, но серебра — уж точно. Вы же были ответственным за улицы и дороги…
— Был. Ну и что?
— Вы занимались сооружением новой дороги в полях за Санта Кроче, — продолжал кардинал, ткнув пальцем в свои бумаги, но не открывая при этом прищуренных глаз с таким видом, словно и без них все знал.
— В ней была жгучая необходимость. По ней легко попасть в восточные районы города.
— Не сомневаюсь. Но, конечно же, чисто случайно эту дорогу решили проложить именно по вашим землям, превращенным одним росчерком пера из заросшего бурьяном пустыря в бесценные угодья. Думаю, это случилось совершенно случайно. Но ведь слепая случайность часто приносит нам огромную прибыль. Не так ли учит языческая философия, лежащая в основе ваших убеждений?
Данте побагровел. Его начала ослеплять ярость.
Этот бурдюк из прогорклого сала — воплощение всех пороков, в которых и так уже погрязла Флоренция!
Замолчав, Акваспарта вернулся к своему креслу с таким видом, словно прогулка к окну истощила его последние силы.
— Однако, — заявил он, плюхнувшись в кресло, — я пока, — подчеркиваю, пока! — не согласен с выводами моих помощников. Я наблюдал за вами и прочел творящееся в вашей душе так ясно, как это может сделать лишь человек, ведущий праведную жизнь. Я думаю, ваша нынешняя работа объясняется не просто тем, что вы, пользуясь своим положением, пытаетесь выжать из сограждан как можно больше денег. Нет. Так было бы, обладай вы низкой душой или непомерной алчностью, или невероятным тщеславием. В этом случае вас можно было бы купить за пригоршню флоринов или, оплатив вам ваши долги и ваших шлюх. Однако у вас в душе зияет гораздо более глубокая бездна.
— О чем вы?
— Мы убеждены в том, что ваша политическая деятельность — часть тщательно разработанного плана приверженцев любви, желающих протащить своих людей в высшие органы управления городами, в которых господствует партия гвельфов. Эти люди, неумело маскируясь под рифмоплетов вроде вас, должны вывести Италию из повиновения Святой Церкви и отдать ее во власть императорам. Однако, — воскликнул кардинал, на этот раз проворно вскочив с кресла, — Церковь уже много веков борется со змеем-предателем, тщащимся ее удушить! Борьба идет с тех пор, как потомки Карла Великого нарушили условия договора, по которому им досталась корона Империи!.. Церковь непобедима! Она раздавит ничтожных и гнусных заговорщиков вроде вас. Зря вы вызвали во Флоренцию всадников Апокалипсиса!
С этими словами кардинал с угрожающим видом воздел к небу палец. От возбуждения он тяжело дышал. Складки его двойного подбородка колыхались. Схватив несколько раз воздух ртом, Акваспарта продолжал:
— Вы неизбежно погибнете. Вместе с шайкой проклятых гибеллинов, готовых предать что и кого угодно! Вы все умрете, как самый мерзкий среди вас — Фридрих, умерщвленный своей же ненасытной плотью!
— О чем вы?
— Этого Антихриста убил его же незаконнорожденный сын Манфред, желая получить корону и земли отца. А ведь папа Иннокентий уже пообещал короновать его королем Сицилии!
— Лжете! — в ярости воскликнул Данте. — Манфред был добрым и честным королем. Лишь ваши лживые лакеи именуют его отцеубийцей. Это подлая ложь!
— Да что вы-то знаете о случившемся еще до вашего рождения, когда ваше появление на свет было лишь туманной возможностью среди неисповедимых путей Господних?! Что вы знаете о Святой Церкви, которая стояла и будет стоять во веки веков?! Фридрих убит по тому же дьявольскому наваждению, по которому его родила в Ези блудница из Альтавиллы!
— Если все так, как вы говорите, для меня это большая честь, — презрительно бросил кардиналу Данте. — Выходит, такому ничтожному человеку, как я, посчастливилось стать частью эпохального замысла.
— Не обольщайтесь. Мы знаем, что сейчас у вас и ваших сообщников дела идут не очень гладко. И вообще, золото Фридриха нужно вам гораздо больше, чем он сам. А ведь, кажется, змея действительно оставила после себя золотые яйца, и кто-то знает, где их найти.
